На службе у Изгоя
Шрифт:
Но все равно первый человек, с которым я общаюсь, – Георгий. Практически всю поездку я провел рядом с десятником на передке замыкающей колонну телеги, управляя впряженной лошадью. Это оказалось совсем не трудно: жеребцы-тяжеловозы монотонно идут друг за другом, и, слава богу, никаких происшествий вроде соскочившего колеса или поломанной оси в пути не произошло.
Что же касается языковой практики, то я старался почаще общаться с Георгием и именно на древнерусском, пытаясь и собственные мысли на нем формулировать, и самому разбирать речь говорящего. Не сразу, но с каждым днем пути я говорил все лучше, а суровый и жесткий русич при ближайшем знакомстве оказался незлобивым и дружелюбным, улыбчивым парнем. По крайней мере, в те моменты, когда десятник позволяет себе расслабиться. К моему удивлению, Георгию исполнилось всего двадцать пять весен, как тут говорят, то есть он на каких-то два года старше Андерса! Да и меня заодно.
Я аккуратно выспрашивал у десятника о Ростиславе
42
Поход на ямь – боевые действия, ведомые новгородским князем Владимиром Ярославичем с южным финским племенем ямь. Летописи не содержат подробностей, известно лишь, что новгородцы победили в вооруженных столкновениях, однако на обратном пути случился падеж коней.
43
Война с Византией – поход русичей на Царьград в 1043 г. после убийства знатного руса в столице ромеев. Поход организовал Ярослав Мудрый, поставивший во главе войска старшего сына Владимира (возможно, в походе участвовал и Харальд Суровый). Флот русов насчитывал 400 ладей, учитывая же, что экипаж ладьи составлял максимум 60 воинов, то численность рати достигала порядка 24 тыс. человек.
Тем не менее поход не задался: в морском бою у Константинополя византийцы применили «греческий огонь» – химическую смесь, тайна изготовления которой сегодня утеряна. Известно лишь, что она горела в воде и, по некоторым данным, пламя усиливалось при попытках его потушить. Распылялось оно через первый образец огнемета – медные сифонофоры.
В начале боя византийцы сожгли несколько ладей, после чего флот Владимира стал отступать, в это же время налетел жестокий шторм, по сути, он-то и уничтожил основную массу русских кораблей. В итоге шесть тысяч воинов были выброшены на берег, их возглавил воевода Вышата, новгородский сподвижник Владимира. Он пытался пробиться на Русь по берегу Черного моря, однако в неравном бою у Варны ромеи уничтожили отряд. В плен попало лишь 800 воинов, да и то практически поголовно ослепленных.
Князь же отступил с остатками флота, их преследовала византийская эскадра из 24 дромонов*, однако в прибрежном бою русы разгромили противника, после чего благополучно вернулись домой.
Мирный договор был заключен в 1046 г. – при этом, по некоторым данным, на решение греков повлиял удачный поход Владимира в Крым. Внук повторил успех знаменитого деда, штурмом взяв Корсунь (Херсонес), – а в свою очередь, потеря северной фемы подстегнула византийского императора принять мир на престижных для русов условиях. Так, например, византийская принцесса вышла замуж за Всеволода Ярославича, в будущем став матерью Владимира Мономаха.
* Дромон (гр. бегун) – изначально легкий боевой корабль, но к 11 в. заметно «потяжелел» и нес уже до 300 человек экипажа и десанта. Имел одну или две мачты с латинскими парусами, один или два ряда весел, кормовую и носовую боевые площадки (на последней ставили сифонофоры) и надводный «бивень» для тарана. Кроме того, наиболее крупные корабли вооружались одной или двумя башнями, расположенными в центре судна, – они были весьма эффективны при защите от абордажа. Для того чтобы захватить один дромон, русичи должны были атаковать десантом как минимум трех ладей, и весь морской бой сводился к попыткам прорыва сквозь заградительный огонь – струи пламени, снаряды катапульт и баллист. А ведь дромон мог еще и протаранить!
А кроме того, Ростислава Владимировича в походе на Тмутаракань сопроводили новгородский герой воевода Вышата да еще один знатный новгородец, Порей, что опять же добавило мятежному князю привлекательности в глазах местных. И то, что он бежал из Волыни и силой занял княжество, здесь, как оказалось, уже известно…
Одним словом, князь-изгой для Георгия был своим в полной мере, и мое робко высказанное желание податься к нему на службу он всецело одобрил. Правда, когда я предложил пойти вместе, десятник лишь весело рассмеялся, объяснив, что человек он семейный, двое малышей его дома ждут, а третьего жена в животе носит, и на дальние
походы он не горазд.Но, несмотря на отказ Георгия, духом я не пал, ведь решился вопрос с моим дальнейшим наймом. Как я понял со слов десятника, мои обязательства младшего дружинника истекали по прибытии обоза в Новгород. Мне даже пообещали выдать четверть гривны жалованья – конечно, не бруском серебра, а мелкими рублеными вырезками из серебряных дирхемов азиатской чеканки. Совсем немало, учитывая, что боевого коня можно купить за три полновесные гривны, а за десять – полный набор оружия и конскую сбрую. На первое время продержаться хватит, а уж там я наймусь в охрану к кому-нибудь из купчин, следующих на юг. Главное же, что никто не собирается включать меня в дружину насильно, и моя попытка уйти на юг в любом случае не будет расценена как дезертирство.
Это утро выбилось из колеи погожих деньков пронизывающим холодом от обильно выпавшей на рассвете росы да густым туманом. Последний укрывал землю едва ли не целый час после подъема. Но и после, когда он уже рассеялся, серая хмарь свинцового, темного от туч неба будто бы повисла над нашими головами. Сильного дождя пока не было, но и короткая морось, дважды накрывающая обоз, заставила насквозь продрогнуть – казалось, что стеганку под кольчугой можно отжимать.
А еще этот день от череды прочих отличает какое-то гнетущее, давящее ощущение.
Ожидание беды.
И хотя сам я пытаюсь мысленно гнать от себя это чувство, стараясь думать о том, что вызвано оно лишь непогодой, тревога не уходит, а лишь усиливается. Сосредоточенные взгляды десятника, бросаемые по сторонам, смолкшие разговоры, нервозность начавших вдруг брыкаться лошадей… Все это откровенно пугает.
И все же половину дневного перехода мы осилили без происшествий. Голод и банальное желание спать если не вытеснили тревогу, то хотя бы чуть-чуть подвинули ее. Да и до Новгорода осталось всего полтора перехода! Это как-никак вселяет определенную надежду. Если раньше мы старались обойти мелкие поселения вожан, не желая искушать людей слабой охраной оброка, то сегодня Георгий впервые высказался о возможности заночевать в деревне – в тепле да под нормальными крышами. Гриди встретили решение командира немым одобрением. Наконец небо стало проясняться, пару раз даже мелькнуло солнце – пусть и затянутое серой дымкой, но все же…
– Ну что, может, подкрепимся, десятник? Не заждались ли нас, часом, ломти хлеба?!
Русич повернул ко мне голову, уголки его губ тронула легкая улыбка… И в тот же миг лицо его посерело, а зрачки расшились, то ли от страха, то ли от ярости. Сердце больно кольнуло от предчувствия неминуемой беды, я посмотрел вперед, вслед за взглядом дружинника. Посмотрел на конец теряющейся в бору дороги, где из смыкающейся над головой чащи вылетел единственный скакун без седока, скакун одного из наших разведчиков… И тут же по ушам ударил яростный рев десятков разбойничьих глоток.
– Кругом…
Я едва успел произнести это слово, а десятник уже вскочил – то ли с ходу понял идею, то ли сам держал ее в голове на случай нападения.
– Еремей! Заворачивай!!! Телеги кругом ставим!!!
Сегодня молодой дружинник следует головным дозорным. Заслышав крик десятника, он тут же повернул коня и, подскочив к первой подводе, схватил жеребца под уздцы, помогая правящему ее развернуть. Остальные последовали их примеру, поспешил и я, понукая криком своего тяжеловоза и одновременно натягивая левый повод, заворачивая его на относительно свободной опушке.
– Быстрее!!! – яростно закричал Георгий, видя, как высыпали из чащи десятка четыре лихих людей.
Бездоспешные, с одними лишь топорами, сулицами да грубо сбитыми щитами в руках, они опасны своей многочисленностью и свирепостью. Еще бы, ведь их в три раза больше… За спинами основной массы разбойников кое-как встало с десяток лучников, уже наложивших стрелы на тетивы.
– Щиты!
Я успел вскинуть свой, половиной прикрыв десятника, половиной себя. И тут же в дерево что-то жестко вонзилось, еще одна стрела застряла в борту телеги. А вот сзади раздался истошный лошадиный визг, на моих глазах кобыла с пробитой шеей завалилась набок, погребая под собой дружинника из замыкающего разъезда. Послышался отчаянный крик боли.
– Твари! – ругнулся я.
Русич лишь зло оскалился, одновременно выкрикнув:
– Бей!
С нашей стороны в воздух взвились всего четыре стрелы, выпущенные с телег свободными стрелками. Но ударили они и сильнее, и точнее, разом свалив трех вражеских лучников. Одного, правда, подняли на руки и потащили к чаще – у него оказалось пробито плечо, – но за деревья отступили и остальные стрелки. Еще двое остались лежать на земле, получив ранения в грудь и в живот.
– Телеги скрепляй! Оброк наземь!!!
Десятник поспешил выпрягать жеребца, я же лихорадочно сбрасываю ногами чем-то звенящие мешки внутрь круга телег. Летят вниз и тюки со шкурами, и еще какая-то рухлядь. Пальцы правой руки нервно дрожат на древке сулицы. Нет, тело Андерса все помнит, оно готово к схватке и даже напрягается, словно желая уже послать дротик в набегающих врагов. Вот только это Андерс – а Андрею Карцову сегодня предстоит впервые убить человека. Или, быть может, самому пасть под топорами разбойников…
– Сулицы!