На службе зла. Вызываю огонь на себя

Командир гвардейского ИАП, Герой Советского Союза и носитель целого иконостаса орденов, свидетельствовавшего о личном вкладе в сокращение немецкого воздушного поголовья, познакомил прибывших со столь же заслуженным комэском.

— Нам передали, что ночью союзники собираются плотно бомбить Берлин. Капитан Желтков вместе с вами вылетает перед рассветом. Четверка «Ла-7» с дополнительными топливными баками выйдет сюда, — подполковник ткнул острием циркуля в тонкий штришок на карте. — Там асфальтированная дорога к давно разбитому заводу, ею никто не пользуется. Комэск сядет на нее. К шоссе на Берлин вам придется выходить пешком километров пять. Не взыщите. «Ла-7» с закрашенными звездами похожи на «Фокке-Вульф-190», но не будем считать фрицев за дураков. Лучше, чтобы посадка прошла скрытно.

— Но истребитель одноместный, — удивился Никольский.

— В полку есть пара «Ла-7УТИ», на которых переучиваем пополнение, — ответил Желтков. — Они двухместные.

— Хорошо. Но если вам встретятся немцы? — спросил Шауфенбах.

— Не беспокойтесь за своего подопечного, товарищ, — улыбнулся командир полка, не подозревая, что за «товарищ» перед ним стоит. — Им же хуже будет. Да и не летают они на прикрытие территории. Мало машин у люфтваффе. Поднимаются только против массированных бомбардировочных налетов. У нас есть молодые ребята, так за пяток вылетов ни одного фрица в воздухе не засекли. Обидно, война кончается, хоть бы пару звезд нарисовать на фюзеляже.

— Отлично, — Шауфенбах говорил обычным нейтральным тоном, но Никольский понял, что он не разделяет безудержного оптимизма воздушного снайпера. — Предупреждаю, что в случае воздушного боя с противником скрытность высадки считать неудовлетворительной. От боя уклоняться. Это приказ.

Он беспокоился зря. Четыре пятнистых тени незамеченными скользнули в предутреннем полумраке, едва не задевая брюхом вершины деревьев и столбы линий электропередачи. Желтков прошелся метрах в четырех над старой бетонкой, не увидел ничего подозрительного, выпустил шасси и сел. Тройка остальных «Ла-7» кружила вверху, сохраняя радиомолчание.

Никольский махнул рукой летчику, выбрался на крыло и неловко спрыгнул на дорогу, с трудом удерживая шляпу, которую немилосердно теребил воздушный вихрь от винта. Лишь когда спарка ушла на взлет, вспомнил, что от волнения забыл захлопнуть сдвижную часть фонаря кабины. Ничего, пилот опытный, справится. В любом случае оставшемуся на территории недобитого рейха придется куда сложнее. Никольский приподнял воротник пальто, спасаясь от сырого мартовского ветра, и торопливо зашагал в сторону берлинского автобана.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Последние дни Третьего рейха

Унтер-штурмфюрер Йозеф Хайден подозрительно рассматривал невысокого седого мужчину чуть старше среднего возраста, доставленного патрулем. Неизвестный не имел при себе ничего — ни документов, ни денег, ни оружия, ни даже часов, расчески и носового платка. При этом настаивал на немедленной встрече с любым офицером СС.

— Хайль Гитлер! — заявил неимущий. — Господин унтер-штурмфюрер, я могу быть уверен, что наш разговор никто не слышит?

«Похоже, какой-то сумасшедший, — решил эсэсовец. — Красные близко, и от отчаяния у многих мозги набекрень». Тем не менее не поленился встать и проверить, плотно ли прикрыта дверь.

— Говорите.

— У меня есть срочная и совершенно секретная информация, которую я должен передать штандартенфюреру Вальтеру Вюсту или оберфюреру Вольфраму Зиверсу.

Офицер с сомнением глянул на непонятного человека. По-немецки говорит неплохо, но явно как на неродном языке. Иностранец? Фольксдойче?

— Кто вы и откуда?

— К сожалению, и об этом я имею право рассказать только-доктору Бюсту или доктору Зиверсу. Поверьте, мой сведения весьма важны.

— Как я могу куда-то вас отправить, если не знаю, кто вы и какие сведения желаете передать? — эсэсовец начал заметно раздражаться.

— Снова повторяю, информация настолько секретная…

— Хватит! — рявкнул Хайден. — Я сейчас отправлю вас в гестапо. Там живо выяснят, кто вы и откуда.

«Как же они похожи», — подумал Никольский, невольно сравнивая эсэсовца с виденными им офицерами НКВД. Три кубика на петлице — какое-то младшее офицерское звание, вроде лейтенанта или старлея ГБ. По армейским меркам не более чем командир роты. От немца разве что самогоном не разит. А так — близнецы и хозяева вселенной.

— Буду счастлив. Передайте меня гестапо или доложите своему начальству. С вами, похоже, я зря теряю время.

С русским особистом за такое выступление уже мог бы получить сапогом по роже. Фриц решил чуть-чуть поиграть в культурного.

— Кто такие… как вы сказали? Вюст?

— Штандартенфюрер Вюст — руководитель Аненербе. Прошу связаться с ним немедленно.

Унтер-штурмфюрер забарабанил пальцами по столу. Похоже, свалившийся ему на голову человек не прост и не безумен. Про Аненербе слышали все эсэсовцы до последнего шарфюрера Ваффен-СС. При этом не знали практически ничего. Какая-то мистика, таинственные обряды и прочее, откуда проистекает нацистская идеология. При этом Хайден никогда не слышал имен руководителей Аненербе. Задержанный, вероятно, их знает. Чем черт не шутит. Расстрелять проходимца никогда не поздно.

— У меня нет прямой связи с Аненербе. Я доложу, — он поднял трубку, развернул спину и плечи в положение «смирно», не вставая со стула. — Господин оберштумбаннфюрер! Докладывает дежурный по управлению унтерштурмфюрер Хайден. Полиция с десятого километра автобана на Франкфурт доставила неизвестного, который…

Через полчаса черный «Хорьх» с затемненными стеклами увез Никольского. Созерцая картины улиц Берлина, он с грустью замечал следы массированных авианалетов. Не менее половины жилых кварталов разрушены в хлам. После Ленинградской блокады и освобождения Прибалтики у артиллериста не осталось ни малейшей жалости к немецкому народу. Если бы катаклизм смыл волной их нацию до последнего бюргера или ребенка, Никольский не стал бы сожалеть. Но методическое и дорогостоящее уничтожение городской застройки вместе, естественно, с жителями совершенно не вызывало уважения к американскому и британскому командованию, посылавшему воздушные армады на германские города. Тупое уничтожение нонкомбатантов — зачем оно, когда у рейха более сотни боеспособных дивизий, множество военных заводов и функционирующие пути сообщения?

Несмотря на близкое и неизбежное поражение, толпы беженцев и постоянные бомбежки, бюрократический аппарат рейха продолжал работать с немецкой четкостью. Никольский представил, сколько дней бы заняло у него в подобной ситуации пробиться, скажем, к тому же Абакумову. Рапорты, согласования, докладные заняли бы дня три. В ожидании пришлось бы посидеть в камере, а ретивые охранники неизбежно бы настучали по ребрам «для профилактики». Немецкая точность и организованность — основная причина, из-за которой в общем-то небольшая нация наделала столько шороху, а усмирить ее удалось лишь всем миром.