На снегу розовый свет...

Но вот однажды дверь избы–читальни [14] с чумом распахнулась. И вошёл ОН. ОН был не похож на нас. Коренастый, с тонкими губами и высоким лбом, ОН медленно размотал с себя и бросил в угол юрты [15] длинный шарф. Маргерит, до того безучастная ко всему, приподнялась вдруг с нашего голубого толстого персидского ковра и внутренне вся напряглась. В пламени камина сверкала капелька пота на её левой груди. По вечерам наша девушка привыкла быть налегке, но тут смутилась, потянулась за прозрачным платком из китайского шёлка, чтобы обернуть его вокруг бёдер, но ОН не дал ей этого сделать. В один прыжок ОН оказался подле Маргерит и сильным движением могучего тела опрокинул её навзничь. Недвижима, укрывшись рыжими ресницами, оставалась лежать нагая Маргерит, пока ОН неторопливо сдирал с себя кожаный костюм и освободил, наконец, от бамбукового футляра свой до глянца напряжённый стыд. Маргерит открыла глаза. ОН наклонился, схватил её за рыжие разметавшиеся волосы, накрутил их на руку и рывком поставил перед собой нашу девушку покорную, как в полусне, лоснящуюся в жарком воздухе хижины от жидкого парафина. Статуя с запрокинутой головой, полуоткрытыми губами стояла перед ним. ОН ударил Маргерит по лицу так, что она споткнулась. Но не упала: ОН успел вновь ухватить её за волосы. И, поднимая Маргерит к себе, ОН сделал это так, чтобы его окоченевший срам прошёл по ней, как скальпель, от побелевших губ до холмика Венеры, где словно бы остановился в нерешительности, погрузившись слегка во влажную зыбь. Так ОН стал целовать Маргерит, она расслабила губы, отдала ему весь свой нервный рот для ласки и качнулась ближе к нему так, что глубже под вздрогнувший холмик ушёл его напряжённый ужас, а потом качнулась ещё и ещё, обвила руками незнакомого мужчину и сделала ещё движение к нему, чтобы свести на нет расстояние между ними. Но тут ОН остановил и оставил её. — У нас в Лондоне сплошные туманы — сказал ОН. Снял шляпу. — О, господа, не обращайте внимания на мой вид и манеры. Волной меня выбросило на берег Чукотки, я промок и вынужден был долго скитаться. Без виски и женщины я провёл 17 суток, пока не увидел ваш кубрик [16] . Радушный приём на уровне возвратил меня к жизни. Кто вы и чем занимаетесь здесь? Мы объяснили, что считаем луны, а наша Маргерит ничего не чувствует. — Но это же сущий вздор! — воскликнул наш гость, и его мужское начало вновь стало обретать воинственные размеры и глянцевитость. — Леди, что говорят эти джентльмены? — это правда?

14

изба–читальня — юрта

15

юрта — кубрик

16

кубрик — хижина

Гость недолго пробыл в нашей хижине [17] . Выпив девять чашечек кофе и глотнув ямайского рома, он поднялся, чтобы попрощаться. Он ещё не надел костюма — только цилиндр на голове — последней подошла к нему Маргерит. Иностранец в приветствии приподнял цилиндр, и вместе с ним ожили и пружинисто потянулись к Маргерит его и стыд, и срам, и ужас. И тут случилось неожиданное. Наша Маргерит, наша холодная, бесчувственная Маргерит, бросилась к нему на шею, поджав и распахнув колени, и все тринадцать дюймов агрессивной британской территории без обиняков ушли к её сердцу. Она не отрывала губ от чуждого нам лица и прижималась сильнее, словно бы навеки и без остатка пытаясь заключить в себе мечту и счастье.

17

хижина — фанза

И я не мог допустить, чтобы всё это разрушилось вдруг. Я не хотел, чтобы англичанин ушёл, оставив ни с чем нашу русскую девушку. Чтобы до конца дней она думала, что все мужчины обманщики, и у них одно на уме. Я подошёл к Маргерит. Она целовала взахлёб этого проходимца, а он продолжал стоять. Она отстранялась и снова вплотную прижималась к нему раздвинутыми бёдрами, а он продолжал стоять, скотина. Когда Маргерит вновь в упоении отпрянула от интервента, жало потенциального капиталиста на миг блеснуло между телами.

И я уловил этот момент. Кривым пиратским ножом я полоснул по основанию хулительного снаряда, вырвал нашу Маргерит у побеждённого идейного противника и упал с ней, рыжеволосой, в глубокий ворс голубого персидского ковра. Целуя девушку в искусанные, распухшие губы, я с удивлением ощутил в себе подъем вдохновения и, я бы сказал, даже патриотизма. Мне захотелось немедленно одержать победу не только полную, но и окончательную.

И я разъединил безвольные ноги Маргерит, приставил к видневшемуся кровавому обрубку свой справедливый гнев и на плечах противника ворвался внутрь. И по всей сладостной судороге, которая прокатилась по Маргерит от бёдер к затылку и подошвам, я понял, что, наконец, достал ей до самого сердца…

Англичанина мы похоронили на берегу Вачи. Он, в сущности, был неплохим малым, но в жизни, выходит, ему не всегда везло. Само Провидение послало его к нам и ему не повезло.

Долгими зимними ночами мы с Вольдемаром уже не мучили друг друга философией и не докучали нелепыми выходками нашей Маргерит. С той памятной ночи она обрела уверенность в нас, в своём завтрашнем дне и находила с нами успокоение. Её радовали изобретательные игры на нашем потёртом со временем коврике. И всегда приятно удивляли неожиданные наши ласки во время сбора мускуса. Правда, иногда глаза Маргерит темнели, нервная дрожь нападала на хрупкое тело, еда и гольф становились ей противны, она снова переставала нас чувствовать, дерзила и творила мелкие пакости.

Но пять хороших затрещин и котелок горячей крови жеребёнка на голый живот Маргерит опять надолго возвращали её к нам.

январь, 1987 г.

СЛУЧАЙНЫЕ СТИХИ

Хочу родиться каплей дождевой в луче зари, от холода и света всецветной радугой над миром разметаться а, как устану — вырваться из туч, прошелестеть в ветрах одной из тысяч песен и улететь к земле слепым дождём.

* * *

Для тебя я просто полустанок Мой красивый, ласковый, экспресс. Остановка здесь — всего случайность Посреди теченья синих рельс. Я не могу за призраком умчаться, Я остаюсь дежурно улыбаться: Никто моих не должен видеть слез. Не шевельнуться мне, не подойти, Припасть губами к зеркалу пути, Согретому теплом твоих колёс.

* * *

Зачем надела джинсы, девушка, Когда заполнить нечем их?..

* * *

Любовь, Как злокачественную опухоль, Нужно удалять Вместе с кусочком здоровой ткани. Если же болезнь зашла Слишком далеко, Вам не помогут никакие лекарства, Потому что от любви нет лекарств. Да они и не нужны. Потому что она Проходит Сама.

* * *

Ваши плечи каррарского мрамора Беспокойно никем не целованы Совершенством — Венера Милосская, Даже руки ещё не обломаны. Сколько в день нужно выковать подвигов, Чтоб до Вашей гордыни возвыситься? Вас бы выставить где–то на площади, Да достойная вряд ли отыщется.

* * *

Распался в обманы и небыль Мой мир из волшебных зеркал Я… видела ангелов в небе, Когда ты меня целовал

* * *

Любовь красивая ушла, А новая — не начиналась. Внутри себя сжигал слова, Которые к тебе рождались. Навстречу всякий жест и взгляд Воспринимается превратно С — Балкона — Делающий — Шаг Не возвращается обратно.

* * *

И листья желтели Холодные дождики лили Всё мимо скользил интерес целомудренных глаз Меня Вы не знали Поэтому и не забыли. Кого Вы любили? Кто помнит сегодня о Вас?

* * *

Ты — мой отрезанный ломоть От плоти — плоть…

* * *

Иногда Хочется выстрелить себе Прямо в сердце, Туда, где ты. Может быть, от этого Тебе Будет, хоть немножечко, Больно?..

* * *

Я — твоё брехло собачее Ты — сокровище моё От тебя любовь не прячу я Благо вся она — враньё.