На стороне мертвецов

— О да! Кровные Предки, да, да! — простонал он, ворочаясь и потягиваясь на льду, как Рождественским утром на мягкой перине. По воспаленной коже наконец-то побежали капли — не пота, а талой воды — и лютый жар начал спадать. Дрожа всем телом, Митя прижался лбом ко льду — круговерть пестрых горящих колес перед глазами затихала, он ясно увидел бело-голубой скол, тончайшую пленку влаги, покрывающую лед и… с блаженным вздохом повернулся на бок.

Рядом с ним, на соседнем ледяном брусе, кто-то сидел. Тела на леднике Митя заметил, еще когда врывался внутрь: парочка явных бродяг, утопленник с распухшим лицом… Лежачие мертвецы ему нисколько не мешали — после тесного знакомства с ходячими и даже бегающими. Но мертвец сидячий? Сие уже беспокоило. Медленно, по половинке дюйма Митя начал поворачивать голову. По-турецки поджатые ноги под черной тканью, острые коленки, тощая рука с кривыми желтыми когтями… С хриплым воплем Митя сорвался с ледяного бруса, едва не впечатавшись с размаху в стену.

Рыжая мара ухмыльнулась, скаля острые клыки и… неожиданно участливо проскрипела:

— Убьешь — легче пойдет. И поиск, и зов, и… еще кой чего перепадет. Бонусом!

Чем? А, неважно, наверняка жуть какая-нибудь — чего еще ждать от нежити. Митя еще попятился, вжимаясь в мокрую стену подвала. Мара впервые была так близко. На миг он заколебался… все же в поместье Бабайко они дрались вместе. Кровные Предки, о чем он думает: она же нежить! Не-жить! Он просто должен попробовать!

— А ежели я не хочу? — вызывающе бросил он, медленно-медленно подтягивая из рукава спрятанный под манжетой посеребренный нож.

— Да ладно! — мара издевательски ощерилась. — Вот хотя бы Лаппо-Данилевского убить — и не хочешь? Еще ка-ак хочешь!

Митя замер, а взгляд на миг стал мечтательным. Действительно, если Лаппо-Данилевского… и Алешку! Всенепременно!

— И ведь ничего тебе за это не будет! Тебе — можно. Только тебе и можно… — ее шепот сочился, обволакивал, заворачивая как в теплый платок, добавлял уверенности, гордости, так много уверенности и гордости, что Митя… очнулся.

— Я — не боюсь. — сквозь зубы процедил он. — Я — не хочу! Всего этого! — широким взмахом ладони он очертил ледник с чинно лежащими мертвецами… и позволил ножу соскользнуть в ладонь. — Хочу обычной, уравновешенной жизни светского человека: с конной прогулкой по утрам, обедом у Кюба, и клубом или театром по вечерам. Просто оставьте меня в покое! Кровные Предки, разве я много прошу?

Она странно подвигала плечами: подняла вверх, опустила — похожие на лохматый горб крылья шевельнулись… и в жутких, как провалы в ничто, ямах ее глазах ему померещилось… сочувствие.

— Когда-то я тоже просила, чтоб меня оставили в покое. — без привычного скрежета в голосе сказала она. — В Ее присутствии.[1]

— И что же? — невольно заинтересовался он.

— Стала марой! — каркающе рассмеялась она. — Хотя… тобой Она довольна. После того как ты с этими… местными божками разобрался… Которые на Ее власть над мертвыми посягнули! Правда, мне показалось, что теперь Она еще больше тебя хочет… Но может, и пожалеет? По-родственному!

Митя насупился. У этой Кровной Родни не в обычае было щадить родичей.

— Просто уйди! Улетай, убирайся из моей жизни, оставь меня… — рвущееся с языка «в покое» он успел проглотить. — Просто — оставь!

— Не могу! — она снова подняла и опустила плечи. — Я обещала твоей матери…

Митя замер, стиснув кулак так, что лезвие вонзилось в ладонь.

— Не… смей… говорить… о… моей… матери!

— Почему? — искренне удивилась мара. — Она как раз хотела…

— Потому что вы ее забрали! Никогда не прощу! — заорал Митя и бросил нож. Серебристый клинок свистнул в воздухе, ударил в тощую грудь мары… и канул в ее черном одеянии, как в воду булькнул. Митя швырнул второй…

— А-рр-гх! — прямиком с места, даже не распрямляя ног, мара отпрыгнула назад — только черные крылья оглушительно хлопнули, да тонко зазвенели сшибленные с потолка мелкие сосульки. Дверь ледника распахнулась, мару вынесло в мертвецкую, и она приземлилась прямиком на лежащее на столе тело.

Тело хрипло заорало, колотя во все стороны руками и ногами. Мара взвилась в воздух, визжа, как перепуганная девчонка.

Митя, ворвавшийся в мертвецкую со второй парой серебряных клинков, на мгновение замер…

Рогожа слетела с тела… и вполне живой и подвижный господин лет двадцати пяти скатился со стола. Крутанулся волчком, изготавливаясь к обороне. Пронзительно взвизгнувшая мара ринулась на него, выставив когти…

Пестрый клубок под столом стремительно развернулся… лесная рысь выметнулась навстречу маре и когтями вцепилась в край черного одеяния, вопя так жутко и гадостно, что у Мити зубы засвербели. Мара крутанулась в воздухе, крылом ударила рысь по голове, отбрасывая в сторону — зверюгу впечатало в стену, и та медленно сползла вниз. Мара рванулась к нежданному обидчику и схватила за горло.

— Мораныч… — прохрипел тот. — Уйми свою тварь!

— Он не Мораныч-ш-ш-ш! — оскаленная мара дохнул ему в лицо зловонием разрытой земли, заставляя беднягу зажмуриться. — Он не может!

— Брось его! Хватит! — Митя кинулся к ним…

Мара шумно хлопнула крыльями, поднимаясь в воздух… и удерживая добычу на вытянутой руке. Ноги господина отчаянно дернулись в воздухе… лицо мары страшно исказилась, она зашипела… и швырнула свою жертву Мите под ноги.

— На! — взмыла выше… запустила когтистую лапу себе в грудь… и выудила брошенный нож.

— Дзанг! — нож звякнул об пол у самых Митиных сапог. Мара презрительно скривилась… и неожиданно звучным, совершенно девчоночьим голосом бросила:

— Дурак! — и сиганула прямиком в низкое подвальное окошко. Зазвенело стекло, мара черным туманом просочилась меж старыми, облупившимися рамами… и пропала. Только пара черных перышек закружились в воздухе, тихо спланировали на пол… и растаяли темной дымкой.

В углу пронзительно взвыли… и разъяренная рысь ринулась на Митю.

— Стоять! Раиска! Назад! — господин бесстрашно перехватил зверюгу за шкирку.

С губ господина сорвался рык, лицо его дрогнуло, на кратчайший, едва уловимый миг приняв жуткое сходство с собачьей мордой, за спиной взметнулись призрачные крылья… и тут же пропали. Зато атакующая рысь рухнула на пол, не долетев до Мити каких-то четверти дюйма, и свернулась клубком у ног, подвывая, как от боли. Господин склонился над ней, укоризненно цокая языком, с неожиданной для довольно изящной фигуры силой подхватил на руки и принялся успокаивающе почесывать за ухом, как простого кота.

— Что вы здесь делаете, сударь мой Симарглыч? — стараясь успокоить заполошно колотящееся сердце, процедил Митя.

— Не поверите — отсыпаюсь. Важное начальство изволит вскорости пожаловать, так вовсе замучили. А здесь, авось, искать не догадаются. — продолжая почесывать рысь, усмехнулся господин. И отвесил по-гвардейски четкий поклон. — Петр Николаевич, седьмой княжич Урусов, из младшей, ярославской ветви. — и после недолгой паузы закончил. — Сыскарь здешний, по делам уголовным. — и едва заметно покраснев скулами, с некоторым даже вызовом бросил. — Сами разумеете, раз княжич, то малокровный, на полный титул Кровной Силы имею недостаточно. Это глава рода у нас, ежели захочет, и белок в лесу маршировать заставит. А я так, по мелочи: собаку на след направить, птичьими глазами сверху поглядеть… для городского розыска хватает, на большее не претендую! — и гордо вскинул голову. Не дождался от Мити никакой особой реакции и ощутимо расслабился. — Ну а вы, юный Мораныч? Мара в подчинении, это… весьма, весьма сильно! Тем паче в таком возрасте… Только что вы здесь делали? — он кивнул на лежащие на соседних столах трупы.