На стороне мертвецов

— Ты, что ли, полиция? — процедил цыган.

— Не я. — пожал плечами Митя и испытал вдруг смутное сожаление. Нет-нет, последнее, чего бы он хотел в жизни — это служить в полиции, но… насмешливое выражение на физиономии цыгана его разозлило. — Отец мой, но он меня послушает…

Наверное. Скорее всего. Слушал же в последнее время!

— И на каторге люди живут, а на виселице… — он выразительно повел топором. — Сам понимаешь…

— Незачем мне на каторгу идти! — белозубо ухмыльнулся цыган. — Да и батька твой… навряд долго проживет. — и замок медвежьего ошейника звучно щелкнул под его пальцами. Цепь с грохотом упала.

— Жри! — вдруг пронзительно заорал цыган. Хлыст в его руке изогнулся, змеей метнулся через всю комнату и самым кончиком мазнул Митю по руке. Словно огненный язык облизал. Митя заорал… топор выпал из его руки, а медведь ринулся к нему.

«Почему он послушался? Он же сытый, Сердюкову сожрал…»

Дяди могли им гордиться — мельтешение мыслей не мешало действовать. Он рванул назад, вывалился из комнаты, в один прыжок преодолел коридор… Опрокинутую вешалку с тряпьем увидел, но перескочить не успел. Носок сапога зацепился и… он открыл дверь головой, кубарем скатившись по ступенькам. Мчавшийся за ним медведь с ревом вылетел следом… Яркий солнечный свет после сумрака дома, кажется, ослепил зверя — он заревел, заскреб лапами, мотая башкой…

Митя успел вскочить и кинутся к воротам. И даже пробежать пару шагов…

Тень накрыла его сзади, в спину дохнула неистовым жаром и лютой вонью и… Он обернулся. В последней, отчаянной готовности драться! Посеребренный нож, такой грозный против мертвяков и такой хрупкий и бессмысленный против несущейся на него лохматой туши, скользнул в руку.

«В глаз… попасть в глаз…»

Его смело с ног тяжестью и вонью, шарахнуло спиной об землю, начисто вышибая дух. Грязная шерсть забила рот и нос, темный, полный ярости и голода, круглый глаз медведя оказался близко-близко… Под навалившейся на него чудовищной тушей руки было не поднять, он слабо трепыхался, пытаясь бить медведя ножом в бок и только скользя лезвием по длинной жесткой шерсти. Митя захрипел, чувствуя как плющатся ребра, вдавливая легкие в спину… Последнее, что он увидит и почувствует в жизни — зубы, тяжесть, вонь.

Время будто остановилось — желтые медвежьи клыки уже смыкались на его лице…

Медведь замер. Замер, держа Митину голову в пасти. Замер неподвижно.

Вокруг царила оглушительная тишина. Ни рева — медвежьего, ни крика — орать должен был сам Митя. Ничего. Только рваное хриплое дыхание, так что Митя не мог понять, кто же из них дышит — он или медведь.

Медведь разжал пасть медленно, аккуратно. И также медленно и аккуратно сполз с Мити.

Из груди вырвался протяжный вибрирующий стон — чудовищная тяжесть исчезла, и единственное, что Митя мог — это дышать. Захлебываясь, неприлично хватая воздух открытым ртом, он судорожно дышал, чувствуя как распрямляются сдавленные легкие, как болит в груди — и радовался этой боли.

— Ну довольно, вставайте уж! — раздался резкий злой голос. — Извольте объясниться, какого дохлого лешего вам вздумалось свалить на меня эти ваши убийства? Драки между Моранычами и Симарглычами захотели?

Митя заворочался в пыли. Покряхтывая и постанывая как старый дед, сел, привалившись к забору. Некоторое время тупо глядел на грязь, густым слоем покрывающую брюки, новехонький жилет, рукава рубахи…

Наконец медленно, с трудом поднял голову — в шее что-то хрустнуло. Напротив, зло щурясь и похлопывая по холке сидящего у его ног медведя-людоеда, стоял княжич Урусов.

Глава 33. Просто звери

— Вы! — только и смог выдохнуть Митя. Ребра болели. Отчаянно хотелось пить. И душа… душа просто разрывалась, при взгляде на то, во что превратился костюм для гребли.

— А кого вы ожидали увидеть? — язвительно процедил Урусов.

— Да, собственно, вас и ожидал, княжич. — Митя опасливо покосился на медведя. Справляться с толпой мертвяков у него вышло много легче, чем с одним, вполне живым зверем. Вот был бы этот медведь уже мертвым, тогда да, а так… Симарглыча, для которого этот медведь — все равно что оружие, ему не переиграть.

— Я так понимаю, вы опять намекаете на мою причастность к убийствам! — взвился Урусов и медведь у его ног глухо заревел, яростно глядя на Митю. Тут же получил шлепок по морде… и покорно улегся, прикрывая нос лапами и косясь на Урусова со страхом и обожанием. — Да где там намекаете, ваш клеврет на губернаторской лошади бросил мне это в лицо, при всех!

Клеврет на лошади? Это что же… Ингвар добрался? И даже рассказал! Митя расплылся в блаженной улыбке.

— Вам смешно? — не хуже медведя рявкнул Урусов. — Я честно не лез в ваши дела, признавая право Моранычей решать, кому жить, а кому умирать…

— Я не Мораныч! — в очередной раз завопил Митя. В ответ с небес донесся знакомый скрипучий вопль. Мара явилась. Ну, и где она была, пока его чуть не съели?

— Да-да… — со злой иронией отмахнулся Урусов. — Именно поэтому ваша мара перехватила меня на въезде в слободу и чуть не за шкирку приволокла сюда.

«Ясно, где была». — вздохнул Митя.

— А в саму слободу вы как попали? — подозрительно спросил он. — И зачем?

— Вы полагали, я позволю свалить на меня эти чудовищные убийства? — повысил голос Урусов. — Или надеялись, что толпа растерзает?

— Какая еще… — начал Митя, потом вспомнил обезумевшего Сердюкова и смолк. Это отец сейчас… против толпы?

— Обыкновенная толпа, людская, которая хуже волчьей стаи! Хорошо, что прорваться удалось, а уж на месте преступления я ваш след сра-а-азу нашел! Думаете, если я малокровный, так не справлюсь? Нет уж, сударь мой Мораныч, со своими трупами извольте разбираться сами!

— Вы обвиняете в убийствах… меня? — Митя застыл с открытым ртом. — Вы думаете, я могу кого-то… загрызть? Медведем?

— Пока вы не попытались обвинить меня — нет, не думал! Но когда увидел вас у Лаппо-Данилевского — задумался.

— Это я, когда увидел вас у Лаппо-Данилевского — задумался! — вскричал Митя. — Вот что бы вам, сударь, там делать? — он насмешливо прищурился.

— Медведя искать! — рявкнул Урусов. — У него все поместье медведем провоняло, а наши Потапенко к нему ни ногой, ни лапой. Он же оборотней за животных держит, и не скрывает того, с младшим даже на дуэли драться отказался, еще и насмехался: дескать, диких зверей стреляют, а не с ними стреляются.

Ого! И после такого его продолжают принимать в обществе? Впрочем, наивным Митя не был, если влияние Лаппо-Данилевского в губернии и впрямь так велико, как рассказывают, то… он многое может себе позволить.

— У него на день ангела жены цыгане медведя водили! Там он его и взял! Лаппо-Данилевский… медведя… — перешел в атаку Митя. — Они его вывезли из имения, стоило нам с Зиночкой… стоило мне туда приехать! А потом на нас наехали… паротелегой!

— Стоило вам… или стоило мне туда приехать? — прищурился Урусов. — Так вот почему я не нашел…