На суше и на море. 1962. Выпуск 3

В каюту заглянул капитан — смуглолицый, щеголеватый, в новеньком бушлате поверх черного кителя, в лихо заломленной фуражке. Хотел, видно, посмотреть заботливым хозяйским глазом, как разместились пассажиры.

Снетков обратился к нему с тем же вопросом, который только что задал матросу.

Молодой капитан внимательно посмотрел на корреспондента, будто впервые увидел на борту своего судна пожилого, с седыми висками, давно небритого, щуплого человека в синем плаще. Снисходительно улыбнулся: «Ох уж, эти газетчики!»

— Дела давно минувших дней! — сказал он. — В общем, ничего особенного. Потом как-нибудь расскажу, сейчас, извините, недосуг… Вы бы Федьку спросили — он был здесь, за патронами приходил.

— Да он говорит — не знает ничего!

— Он-то не знает? Он, можно сказать, — главный герой спектакля! Это он так — застеснялся!

Снетков хорошо знал упорную нелюбовь этих мужественных, стыдливо скромных людей ко всему сколько-нибудь показному, особенно к рассказам о своих подвигах. И он вполне удовлетворился коротким рассказом радиста, белобрысого великана, заглянувшего после ухода капитана в каюту попросить огонька.

— Зимний штормяга был, — сказал радист, закуривая: — снег, муть, черт-те что! А у них, на «Авроре», топливо кончилось. Положеньице, конечно, невеселое: на траверзе — мыс Опасный. Понесло на камни. Приняли мы сигнал бедствия — пошли. Нелегко нашему «жучку» в такую волну подойти на сближение с другим судном. И так и сяк крутились. Федька выручил: обвязался поясом, сиганул с концом за борт. Отчаянная голова! С «Авроры» его в момент выловили. Ну, завели буксир — все нормально!

Дымя папироской, он пошел вразвалочку к тесной своей радиоконурке возле трапа — степенный, видно, добродушный парень.

Глядя на его широкую спину, обтянутую серым свитером, заштопанным на локтях, Снетков вдруг вспомнил: ему говорили на базе, что на катере — комсомольский экипаж, что борются ребята за почетное звание экипажа коммунистического труда. Достал записную книжку, стал быстро-быстро писать в ней…

— Геройские ребята — ничего не скажешь! — услышал Снетков возле своего уха бодренький тенорок. Вздрогнув от неожиданности, обернулся.

За его спиной стоял один из пассажиров, которых капитан по доброте душевной согласился доставить в Рыбачий поселок, откуда до Петропавловска ходят рейсовые катера.

К числу пассажиров принадлежали и корреспондент Снетков, и геодезист — высокий, голенастый молодой человек в сапогах, штормовке, форменной фуражке, с большим рюкзаком и какими-то приборами в грязных брезентовых чехлах, и небольшое семейство: муж, жена, грудной ребеночек.

С явной неохотой допустил капитан это семейство на борт катера. Снетков как раз стоял на палубе, любуясь фиолетовой громадой Вилючинского вулкана, по плечам которого медленно сползали дымчато-серые облака, когда к катеру подошел глава семьи — коренастый парень в побелевшей по швам кожаной куртке, с бородкой «под норвежца». Смиренно, почти заискивающе, попросил он капитана помочь ему добраться «с семейством и барахлишком» до Рыбачьего поселка.

Капитан молча осмотрел его с ног до головы, перевел взгляд на «барахлишко», сложенное на пирсе. Возле узлов, мешков, обшарпанных чемоданов сиротливо стояла на ветру, задувавшем с океана, худенькая большеглазая женщина, похожая на девочку-подростка, с ребенком, завернутым в синее ватное одеяльце, на руках.

— Я уже взял двоих, — хмурясь, сказал капитан. — Куда ж я тебя-то возьму, да еще с таким багажом?

Парень торопливо подошел вплотную к поручням катера.

— Да я ж понимаю, милый ты человек! — заговорил он, понижая голос, прижимая руки к груди. — Задарма что ли прошусь? Разве ж я не понимаю? Да, господи же-ж!..

— Не знаю, что ты там понимаешь, — оборвал его капитан и сдвинул к переносице соболиные брови. — У меня не пассажирский лайнер — за проезд не беру. Вот это ты должен понимать!

— А я что? Я ж по человечеству прошу! — испуганно заныл парень. — Видишь, не один я: с малым ребеночком, с бабой, то есть, с этой, с женщиной, так сказать! Куда ж мне с ними теперь?

Капитан, не слушая его, смотрел на женщину, стоявшую на пирсе. Тихонько покачивая на руках ребенка, загораживая его спиной от ветра, она снизу вверх смотрела на молодого статного капитана. Во всем облике ее было что-то девически беспомощное, усталое. Ветер трепал ее пеструю юбчонку, прядку светлых волос, выбившуюся из-под розовой косынки.

И Снетков, поглядывая то на нее, то на капитана, с невольным волнением гадал: «Возьмет или откажет? Неужели откажет?»

Капитан отвел глаза от молодой женщины, кашлянул, строго сказал:

— Садись, да поживей! Отходим сейчас…

Парень со всех ног кинулся к вещам.

— Иди, Катюша, иди, милая, на катер! — бормотал он. — Ветер-то какой!.. Ребеночка не застудить бы… Спасибо доброму человеку… Я мигом, в один момент!

Схватил мешок, чемодан, побежал следом за женой. Женщина с ребенком спустилась в каюту, а он уже бежал за очередным мешком.

— Что уезжаешь-то? Или работы тут нет? — все также строго спросил капитан.

Парень опустил мешок на палубу и, утирая рукавом взмокший лоб, быстро проговорил:

— Тут, дорогой товарищ, человеку чистая погибель!.. Тут, на базе, такие дела творятся — одна тысяча и одна ночь! Ей-богу, рассказать — не поверишь! — и снова кинулся на пирс к оставшимся чемоданам…

И вот он стоял возле корреспондента, разглядывал почетную грамоту.

— Геройские ребята! — повторил он, одобрительно покачал головой, поцокал языком.

Он был неприятен, несимпатичен корреспонденту, и, в нарушение своей привычки знакомиться со встречными людьми, Снетков сухо ответил:

— Обыкновенные советские люди!

— И очень даже справедливо вы заметили! Именно так: обыкновенные, советские! — проговорил парень и вернулся на свое место.

Он уселся на краешек койки, возле аккуратно уложенных вещей. На той же койке лежала его жена с ребенком, укрывшись с головой байковым одеялом. Как только они разместились в тесной каютке, она покормила грудью раскричавшегося малыша. А потом, когда катер вышел из бухты и его стала покачивать, стала им поигрывать вольная океанская волна, молодая женщина прилегла на койку и лежала неподвижно, как неживая. Видно, нелегко давалась ей качка. И только когда ребенок начинал покряхтывать, похныкивать, слышался ее тихий голос: «Шшш, шшш». И ребенок затихал.

Корреспондент Снетков, да и, конечно, капитан катера сразу сообразили, что отъезд пария и его семейства с сельдеобрабатывающей базы похож на поспешное отступление, если не на бегство. Проштрафился ли он чем, или с начальством не поладил? Трудно судить о человеке, не зная причин его поступков… Снетков к тому же знал: на базе множество неполадок. Поэтому-то он и приехал на базу и торчал на пей три дня, выполняя задание областной газеты.

Базе этой не везло. Три года назад она пострадала от цунами — гигантских волн, разрушивших ее постройки. Хорошо, что из людей никто не погиб!.. В прошлом году, зимой, с ближней крутой сопки обрушилась на базу снежная лавина. Базу заново отстроили. Завезли сезонных рабочих. Тихая, окруженная сопками бухта ожила: сейнеры с уловом сельди все чаще бороздили ее спокойные воды. База плохо справлялась с приемом рыбы. Не хватало рабочих рук, обнаружились дефекты в устройстве гидрожелоба, по которому рыба подается в засольные цехи. А тут еще неверная рыбацкая «судьба» нанесла базе удар: косяки сельди, повинуясь таинственным, плохо разгаданным человеком законам, вдруг начисто исчезли из района базы. Промысел переместился далеко к северо-востоку.