На суше и на море. 1962. Выпуск 3

— Вот ведь беда какая! — с досадой сказал механик.

— Палец не сломал? — спросил радист.

— Вроде как нет. — Морщась от боли, механик согнул и разогнул пальцы раненой руки. — Кожу сорвало… Поживей, Федор, давай бинт! Недосуг…

— Чего там у вас? — спросил Павел, исподлобья глядя на вошедших.

— Не видишь — человек покалечился! — ответил Федька, раскладывая на столе бинты, вату.

— Сунулся было к форсунке, а тут как качнет, на ногах не устоял! — виновато проговорил механик и опять подул на руку.

— Вижу, что покалечился… Я не про то.

Что с мотором-то?

— А ты что — механик? — спросил радист. — Иди подсоби — спасибо скажем!

— Механик или не механик, роли не играет! А как пассажир я в полном праве спросить…

— Ха! Пас-са-жир!..

Боишься, не доплывешь? — насмешливо спросил Федька.

— Помолчи, Федор! — строго сказал радист.

— Не беспокойся, полный порядок будет! — проговорил механик. — Захочешь — до самой Москвы довезем!

— Нашли время шутки шутить! — зло сказал Павел. — У меня жена, ребенок… У самого Опасного у них, видишь, мотор забарахлил, а они шутки шутят! Каждая минута дорога…

— Тебе одному она дорога? — тихо спросил механик, в упор глядя на Павла.

— Помолчи ты, Христа ради! — страдальчески проговорила Катерина, обращаясь к мужу. — Что они — дела своего не знают?

— Ты помолчи! Спрашивают тебя? — огрызнулся тот.

Молодая женщина поднялась, поправила растрепавшиеся волосы, застегнула на груди вязаную кофточку.

— Давайте перевяжу, я умею, — сказала она. — Нужно промыть рану. Крови-то сколько!..

Снетков сидел на рундуке, смотрел на людей, сгрудившихся возле стола. Они с трудом удерживались на ногах — казалось, они танцуют какой-то нелепый танец, топчась на одном месте. Мелькание алебастрово-белого бинта. Светлые женские волосы в летучих золотых бликах. На койке захныкал ребенок. И тотчас голос Катерины: «Сейчас, миленький, сейчас!.. Паша, возьми Толика, покачай». — «Ну да, буду я еще!»

И все это казалось Снеткову каким-то странным, почти нереальным. Потому, должно быть, странным, что происходило все это на суденышке, безвольно, бессильно мотающемся на волнах ночного штормующего океана.

…Мыс Опасный, мыс Опасный!.. Ничего не скажешь — сильно звучит это географическое название громадной голой скалы, каменным выступом врезавшейся в океан. Особенно сильно звучит оно теперь, ночью, на катере с заглохшим двигателем! Место и вправду рисковое — гряда камней тянулась от берега далеко в океан; она часто меняла свои очертания — достаточно для этого небольшого подземного толчка…

Мыс Опасный!..

— Ну вот, прямо как в амбулатории! — сказал повеселевший механик. — Спасибо, гражданочка!

Левой, здоровой рукой он отер лоб. Помахал кистью правой, превратившейся в толстую снежно-белую культяпку, из которой выглядывали кончики пальцев с посиневшими ногтями.

— Пошли, друзья, пошли живенько! — проговорил он.

— Ты что — сдурел? — спросил радист.

— Ладно, ладно, пошли!

— Я тебя спрашиваю: сдурел ты или нет? С такой-то рукой!

— Левая-то цела!..

— И я с вами! — сказал геодезист, торопливо надевая штормовку. — В моторах я разбираюсь.

— Вот и хорошо! — охотно согласился механик. — Вот и помощь пришла!.. А ты, Коля, останься, — негромко сказал он радисту, — аппаратуру свою проверишь…

— Чего это ее проверять?

— Останься, Коля, я говорю! — и совсем тихо добавил: — Пассажиры тут…

Секунду, не больше, смотрели они друг другу в глаза. Радист молча пожал плечами.

— Ну, пошли! — еще раз сказал механик. — Только, друг, на палубе держись — знаешь, как бьет, как поливает?

— Не бойся! — весело отозвался геодезист.

И они ушли. Радист постоял минутку, словно прислушиваясь к чему-то, — большой, спокойный, — и скрылся в радиорубке.

Катерина, как только кончила бинтовать механику руку, вернулась к койке. И ребенок вскоре затих, она перепеленала, убаюкала его.

— Дела-делишки! — громко сказал Павел. Он сидел, вцепившись руками в край койки, жевал мундштук потухшей папиросы. Видно, он искал сочувствия у Снеткова, но тот молчал.

Не раз за свою скитальческую жизнь, — не говоря уж о фронтовых годах, — он побывал в разных, порою сложных переделках. Особой храбростью не отличался, но и трусом себя не считал. Испытывая временами естественный для каждого человека страх, он умел не показывать его. По опыту знал: самое тягостное в подобного рода случаях — пассивное ожидание угрожающей опасности. И еще худо, когда не знаешь, как велика она.

Со времени остановки судового двигателя прошло полчаса, а может, и больше. Не так уж мало, чтобы опасность разбиться о прибрежные камни стала близкой!.. Но как близка эта опасность, что случилось с двигателем, скоро ли починят его, да и сумеют ли починить — всего этого Снетков не-знал. Приставать же к людям с расспросами казалось ему неуместным.

Он представлял себе, с каким напряжением работает сейчас весь маленький экипаж катера, и завидовал этим людям: они заняты делом, они борются! Молодой капитан стоит у штурвала, всматривается в ревущую мглу, вслушиваясь в то же время всем существом своим: не оживет ли его суденышко, не забьется ли вновь его сердце? Внизу, в тесном машинном отделении, механик с забинтованной рукой, Федька-матрос и этот славный парень геодезист, сбивая в кровь руки, перепачканные маслом, соляркой, «колдуют» над заглохшим двигателем — дорога каждая минута!.. Радист, закрывшись в тесной конурке, наверное, уже в десятый раз опробовал свое хозяйство, готовый по команде капитана в любую минуту послать сигнал бедствия — бросить в огромный темный простор одинокий крик о помощи…

А вот он, корреспондент Снетков, ничем, решительно ничем не может помочь этим молодым парням! Он совершенно беспомощен — сиди и жди!.. И терпеть эту свою беспомощность, томительную эту неизвестность просто невмоготу!..

Катер тяжело ложился с боку на бок. Он то останавливался, то вдруг рыскал вперед, зарываясь носом в волну.

Внезапно Павел сорвался с койки. С размаху налетел на стол, шатаясь, перебежал каюту, скрылся в узеньком коридорчике, из которого трап вел наверх, на палубу. Справа от трапа радиорубка. Павел грохнул кулаком в дверцу.

— Эй, радист! — крикнул он. — Какого черта, в самом деле! Давай SOS!..

В ответ спокойный голос радиста:

— Ты что разорался? Командир какой нашелся!..

— Пропадем почем зря!.. К Опасному сносит!

— Ты не паникуй! Понял? Катись-ка ты отсюда… — не удержался добродушный радист, добавил крепкое слово, поясняющее, куда должен катиться Павел.

— Черти окаянные, — плачущим голосом проговорил тот, возвращаясь к своей койке. — О людях не думают!..

— Что вы в самом деле! — прикрикнул на него Снетков. — Что им лучше, чем нам?

— Мне от этого не легче!..

Снетков с удивлением смотрел на Павла: ничего-то в нем не осталось от разбитного, нагловатого парня! Даже голос изменился: стал хриплым, противно тонким. И лицо как-то расплылось, углы рта опустились. Особенно нелепой выглядела на этом лице мужественная «норвежская» бородка. Павел закурил папиросу, не докурил, бросил на пол, придавил сапогом, тотчас достал из пачки другую…

Сплоховал, струсил человек! Снетков встал. Не мог он больше сидеть и чего-то ждать. Застегнул прорезиненный плащ на все пуговицы, подошел к трапу. «Хоть выгляну наружу!..»