На своем месте
Шрифт:
…Собранные на приёме деньги мы немедленно принялись тратить — лето, оно, знаете ли, имеет нехорошее свойство как-то незаметно кончаться, а потому подготовку к началу строительства зданий больницы и гимнастического общества следовало ускорить. Землю Леонид выкупил, архитектор Антон Адольфович Клингофер, получив от меня неплохой задаток, уже вовсю трудился над проектом, Андрей и Лидия Васильковы составляли списки тех, кого будут звать в больницу врачами, сёстрами и служительницами, в университетскую типографию ушли рукопись и рисунки «Краткого руководства по гимнастике и питанию для женской красоты и здоровья», а Пахом Загладин принялся заготавливать материалы и оснастку для выделки гимнастических снарядов.
В общем, дел с нашим начинанием мне более чем хватало, а если прибавить к ним ещё и обязательные периодические поездки на завод,
Что ж, отдохнул я и правда неплохо. Да, сборов было чуть ли не больше, чем самого отдыха, но это разве только для меня самого, да и то всё больше этими хлопотами Варя с Оленькой занимались, да, царило в Ундоле то ещё многолюдье, потому как и выбрались всем семейством, без Татьянки, понятно, и детей взяли, но несколько беззаботных дней на мою долю досталось. Даже обязательные любезности с соседями в виде взаимных посещений с застольем не портили мне настроение. Пострелял в своё удовольствие с отцом и братьями из винтовок, карабинов и револьверов, поездил верхом, разок даже на охоту с соседями выбрался, не подстрелил никого, но всё равно весело было, от души выспался — красота же! Но уже к концу первой седмицы пребывания в имении предвидение шепнуло, что пора бы вернуться в Москву, а в течение двух следующих дней шёпот этот превратился в настойчивые напоминания о том, что вот прямо сейчас в Москве происходит нечто, требующее моего обязательного присутствия. Оставить такое без должного ответа я не мог и за очередным семейным ужином объявил о своём отъезде.
Меня ожидаемо не поняли, но мнения родных разделились — Василий с Дмитрием принялись уговаривать меня одуматься и остаться, матушка с Варварой согласились, что мне виднее, отец внимательно всех их выслушивал, Оленька, Анна и Елизавета от участия в дискуссии благоразумно самоустранились. Да и не было той дискуссии как таковой, потому что не мог же я объяснить родне, что вот, мол, грозит мне раскрытие моей истинной сущности, надо срочно спасать положение. Тогда заодно пришлось бы и про ту самую сущность рассказывать, а насколько нужно мне такое счастье, думаю, понятно. Решающей в итоге оказалась позиция матушки и Вари, потому как именно к ним отец и прислушался. Меня такое не удивило — всё-таки обе они практиковали семейную магию, а значит, и отцу было легче понять, что не просто так супруга и сноха его на мою сторону встали.
Тем не менее, выехать в Москву наутро пораньше у меня не вышло. Полночи мы прощались с Варенькой, которую я оставлял в Ундоле на ближайшие две седмицы, если не больше, в итоге встать рано не получилось, да и завтрак я затребовал более сытный, чем обычно, чтобы потом в дороге на трактиры не отвлекаться. Варя, кстати, почуяла некоторую мою тревожность, но я всё же сумел не выдать себя полностью, поскольку заранее подготовил любимую супругу к своему скорому побегу с отдыха — ещё во время сборов постоянно жаловался на обилие дел и затруднений на заводе, да опасениями делился, что нелегко будет Васильковым со строителями договариваться. Не очень хорошо, конечно, с моей стороны, но до прямого обмана я же тут не опустился, да и старался исключительно ради Варенькиного спокойствия. В общем, утром после завтрака я Ундольское имение покинул, а уже к ужину оказался дома.
Сразу по возвращении я и понял, что просто так предвидение подавать сигналы не стало бы — дворецкий Игнатов передал мне визитную карточку приходившего третьего дня некоего Михаила Дорофеевича Мякиша, указания на род занятий оного не имевшую. Но мне и не требовалось, кто это, я и без того знал. Не было в карточке и указания на адрес или телефон, что тоже понятно — тайный исправник не из тех людей, кого ищут, он из тех, кто сам ищет, причём в большинстве случаев ещё и находит. Вот пусть и поищет меня, скажем, завтра, а то мне ещё с дороги отдохнуть надо. Пусть даже и найдёт, я, так и быть, не против. А вот господину Смирнову я, едва помывшись и переменив одежду, позвонил, уж с ним-то мне хотелось встретиться
раньше, чем с Мякишем. Тут и выяснилось, что предвидение не только визит Мякиша имело в виду…— Доброго вечера вашему сиятельству, домоуправитель господина Смирнова Юревич говорит, — прозвучал из трубки незнакомый голос. — Прощения вашего сиятельства покорнейше прошу, хозяин тяжко болен, никого не принимает и говорить не может, — даже при том, как сильно искажают голоса здешние телефоны, в голосе Юревича слышались печаль и тревога.
Пожелав Ивану Фёдоровичу через его домоуправителя скорейшего выздоровления и положив трубку, я с чувством выругался. Вот только этого мне не хватало!
[1] См. роман «Жизнь номер два»
[2] См. роман «Семейные тайны»
[3] См. роман «Хитрая затея»
[4] 1 русский фунт = 409,5 г. 12 фунтов = 4,9 кг
Глава 22
Неожиданные напасти
— И нам теперь, Алексей Филиппович, нужна ваша помощь, — перешёл к главной цели своего визита тайный исправник Мякиш, закончив с рассказом о постигшем Смирнова несчастье.
Сказать, что многоуважаемому издателю и владельцу телеграфного агентства не повезло, означало бы выразиться чрезмерно мягко и до крайности неточно. Случился с ним апоплексический удар, а это, если я ничего не путаю, в бывшем моём мире называлось инсультом. [1] Крайне неприятная и опасная пакость, должен заметить, что своим рассказом о текущем состоянии Смирнова Мякиш и подтвердил. По словам тайного исправника, у Ивана Фёдоровича отнялись ноги и правая рука, он лишился речи, а попытки общаться с ним посредством записок и знаков показывали, что и с рассудком там далеко не всё в порядке. В столь незавидном состоянии Смирнов пребывал почти уже седмицу. Поведал Мякиш и о том, что усилиями докторов удалось не допустить ухудшения того состояния, но и хотя бы на малейшее его улучшение усилий тех пока не хватало.
— И чем же, Михаил Дорофеевич, могу я вам помочь? — я старался говорить спокойно, хотя меня так и тянуло добавить в голос издёвки, пусть и совсем чуть-чуть. — Я не лекарь, исцеление после апоплексического удара мне, увы, не по силам…
— Из кабинета Смирнова пропали некоторые его бумаги, — с явственным недовольством поведал Мякиш. — В доме они тоже не найдены. Помощь ваша, Алексей Филиппович, в том нам и нужна, чтобы бумаги найти.
— Почему именно моя? — прежде, чем ставить Мякишу условия сотрудничества, я хотел вызнать побольше, чтобы хоть как-то представить себе дело. И кажется, с бумагами Смирнова тайных действительно изрядно припекло, потому что исправник не стал требовать моего согласия, прежде чем возьмётся изложить секретные сведения, что непременно бы сделал, будь его положение более благоприятным, а ответил:
— У нас есть основания полагать, что бумаги те вынесла из дома Смирнова Ангелина Красавина. И очень может быть, что вовсе не для себя. Вы же, Алексей Филиппович, с нею дело имели, отношения у вас, насколько нам известно, сложились с госпожою Красавиной приязненные, надеюсь, вы сможете её касательство к пропаже бумаг прояснить.
— А вы что же, не можете? — искренне удивился я.
— Мы Красавину взяли, — поморщился Мякиш, — допросили. Тут и началось…
Так-так, кажется суть затруднений Палаты тайных дел я себе представлял. На всякий случай всё же поинтересовался:
— Московская городская управа?
— С Московской городской думой вместе, — догадку мою Мякиш подтвердил охотно, но аж скривился. — И с Московским Дворянским собранием, также и Московской театральной гильдией. Сразу все вместе и нам прошение подали, и государыне, и Палате государева надзора.
А чего, спрашивается, тайные хотели? Сборами с театров доходы городской управы пополняются более чем неплохо, а кто театрам поступления обеспечивает, с коих они те сборы платят? Правильно, лучшие актёры и актрисы. С остальными ходатаями за Красавину тоже всё понятно — городская дума в паре с управой идёт, Дворянское собрание — это большая часть публики, что в театры ходит, а уж среди тех, кто на лучшие места и за самые большие деньги билеты покупает, так опять же почти только они, театральная гильдия, как ей и положено, взносы отрабатывает, заступаясь за своих, так что ничего удивительного в том единодушии, с каковым все они принялись просить за Ангелину Павловну, нет. Уточнять у Мякиша я ничего тут не стал, он и сам всё понимает, но интересно, что там было дальше…