На Темной Стороне

– Прикинем, – согласился Тарас. – Вот я вырежу пару их семей. Они поднимают вой, газетчики раструбят количество жертв... прибрешут, понятно, и уже завтра они побегут в Шереметьево с чемоданами. Пусть даже в тех чемоданах будет битком набито долларами, я даже отнимать не стану. А может, правда, и стану...

– Побегут?

– Побегут, – ответил Тарас свирепо.

Валентин обвел задумчивым взглядом комнату, полную этих злых парней, взгляд остановится на крепко сбитом спецназовце, рыжеволосом как ирландец и сложенным как англичанин со старых карикатур. Тот сидел с отрешенным видом, глядел не в телевизор, а мимо.

– Костя!.. Костя, очнись. Ты слышал, о чем здесь речь?

Парень лениво повернулся:

– Что? А, так об этом каждый день говорят. Старые раны если не болят, то чешутся.

– Ты что-нибудь скажешь?

Дмитрий видел как спецназовцы умолкают, все взгляды обратились к этому парню, которого он раньше не замечал вовсе. Тот видел, что все взоры скрестились на нем, сказал мягким убеждающим голосом, таким же рыжим, как он сам:

– Ну, ребята, вряд ли вам такое интересно... Не касаясь технических тем, я хотел бы обратить ваше внимание вот на что. Само по себе умерщвление пяти, двадцати или пятидесяти евреев столь же эффективно, как истребление тараканов с помощью молотка: ну, отложат тараканы чуть больше яичек... Ну-ну, Тарасик, не вскидывайся! И не надо на меня зверем. Я ж не говорю, что этого не надо делать вообще. Напротив, делать надо, но вся проблема выглядит несколько иначе.

Тарас сказал раздраженно:

– Ты кота за это место не дергай, не дергай! Говори по-человечьи.

– Одни и те же действия, – продолжил Костя так же мягко и почти вкрадчиво, – или очень похожие, могут вызвать совершенно разную реакцию в обществе... как российском, так и еврейском. Все зависит от того, как преподнести. Вы не подумали, что им самим выгодно симулировать погром? Причем с настоящими трупами! Ну, представьте себе, допустим, наш славный «День десантника». Если не получится – предпраздничный день. Идеально – вечер субботы. Поздним вечером, по московскому каналу проходит первое сообщение о том, что банда пьяных ребят в краповых беретах устроила погром в доме на окраине Москвы, где в коммуналке проживает мирная еврейская семья. А что, евреи не живут в коммуналках? Есть такие чудаки, что живут... Крупным планом: бедная полуразвалившаяся пятиэтажка. Крупным планом: жуткий разгром внутри. Подробно: лужи крови на полу. Очень крупно: кроватка, в которой лежал еврейский ребенок, голову которого разбили о стену. Долго, подробно: пятно на старых обоях (обои непременно веселенького цвета, но старые и отклеивающиеся), голос комментатора – «...кровь и кусочки мозга...»

Ночью по НТВ – экстренный выпуск новостной программы. Женщина, закутанная в черный платок, «единственная оставшаяся в живых», захлебываясь от рыданий, рассказывает, как убивали ее мужа: «он работал на стройке, вчера получил немного денег, пришел такой счастливый, мы хотели сегодня устроить маленький праздник...» – тут начинает выть в голос, ее успокаивают, и все по новой, обязательно с многократными повторениями, обязательно с бытовыми деталями: «...тут они выломали дверь, я спряталась в ванную комнату, я слышала, как они его били, один из них орал, что так будут убивать всех евреев... он просил их отпустить его, но те только больше зверели... мучали его так долго... аааааа!» (снова рыдания). «Потом выволокли меня и .... ааааа!!!» Голос ведущего: "Мы пропускаем эту часть рассказа. Зато подробно, с обсасыванием деталей – сцена убийства ребенка.

На следующий день вся сволочь начинает гудеть, как растревоженный улей. Выступление Антифашистского комитета. Выступление Равинната, в котором прямо заявляется, что этот погром – только начало, а затем следует ожидать всероссийскую резню. Запоздалое выступление Алексия II, осуждающего погромщиков. Вдохновенная речь Старохатской на митинге ДС, в котором призывает имперцев в порядке мести «поступить так же» с любой сотней семей российских специалистов за рубежом: «...это единственный способ научить русско-советское зверье быть людьми!!!» Запоздалое выступление чинов из МВД, которые распишутся в полной неспособности найти и наказать погромщиков (что неудивительно из-за отсутствия таковых). Алина Баннер немедленно обвинит руководство МВД в том, что оно «...разумеется, не собирается искать русских бандитов, устроивших маленький акт геноцида прямо под нашими окнами. Но вина лежит не только на них, но и на всех нас. Ползучая язва ненависти к „лицам еврейской национальности“ поразила наше больное, разлагающееся, люмпенизированное общество...» [речь еще на два часа, содержание известно]. Выступление представителей партии ДВР. Публикация в газетах пространных заявлений никому не известных аналитиков, предрекающих страшные акты мщения со стороны «мирового сообщества», включая чуть ли не ядерный удар по Москве. Начинают приходить вести из Израиля. Их вице-премьер... забыл фамилию... ну, которого сняли за его людоедские проповеди, клянется на Библии, что за каждую каплю крови невинноубиенного еврейского младенца лично вырежет русскую семью военнослужащих в соседней Палестине (все начинают судорожно подсчитывать, сколько там этой самой крови во младенце – в любом случае получается много.) В центре Иерусалима – многотысячный митинг, режут баранов, клянутся на Библии, призывают правительство к немедленному началу войны с русскими. Понятно, что они выступят как мальчики, за которых тут же вступится НАТО. После двух дней массированной обработки все население России со сведенными от ужаса животами ждет реакции самого правительства Израиля. Выступает премьер. Выступление неожиданно мягкое: он просит население Израиля воздержаться от мести всем русским, и требует от правительства России всего лишь найти виновных и передать их в руки мирового правосудия. Российской правительство униженно оправдывается. Правозащитные организации воют во весь голос. Представитель Эстонии в Европарламенте ставит вопрос об исключении России из всех евроструктур. Российские представители умудряются не довести дело до голосования ценой негласных, но очень болезненных уступок по действительно важным вопросам. Фондовый рынок опять лихорадит. Демиан Драгерман в «Итогах» пишет язвительную статью о финансовых потерях, понесенных Россией из-за «черной субботы» (к тому времени случившееся будет называться какой-нибудь специально подобранной кличкой а-ля «кровавое воскресенье»). РНЕ открещивается от происшедшего, что вызывает разочарование его сторонников и откровенные насмешки противников («...руспатриот Баркашов по обыкновению поспешил отказаться от тех, кто всерьез воспринял его призывы...» – Светлана Трещеткина). Ну, вам надо что-то еще объяснять?

Он оглядел притихших десантников. Тарас едва не вытирал слезы. Костя умолк, кивнул Валентину, предлагая тому закончить, но тот выступил ладони, возвращая честь закончить тому, кто так блестяще обрисовать будущее терактов в Москве.

Костя кивнул:

– Как результат: русские «от можа и до можа» чувствуют себя облитыми дерьмом; евреи получают негласную индульгенцию на устройство любых безобразий еще на полгодика. Именно в подобное дерьмо можно вляпаться, если заранее не подумать о символическом оформлении собственных действий. Поэтому обработка общественного мнения должна предшествовать любым силовым акциям, а возможность «перехвата» – заранее нейтрализована. Еще не ясно?

Тарас всхлипывал и вытирал слезы, а Макс сказал сожалеюще:

– Да, скоро потеряем Костю...

– Убьют?

– Или убьют – чересчур умный, или заберут в Генштаб, а там загрызут бездари. Все одно ему хана. Так что в долг давать не стоит. Разве что до получки, да и то риск...

Дверь распахнулась, в светлом проеме возникла темная фигура. Широкая, с угрожающе растопыренными руками:

– Дмитрий Човен!

Дмитрий вскочил:

– Здесь!

– К полковнику, – велел темный человек. Лицо разглядеть не удавалось, но по голосу это был один из старичков. – Немедленно, стажер!

Дмитрий ринулся к выходу, а оставшиеся переглянулись. Стажерами называли только в одном-единственном случае.

Глава 13

Не отрывая глаз от экрана, Ермаков неумело двигал мышью по коврику. Дмитрий усмехнулся от двери, затем увидел, что мышь не просто трехкнопочная, а еще и с какими-то кнопками и рычажками.

– Сержант Човен прибыл! – доложил Дмитрий.

Ермаков повернул голову. Дмитрий ощутил невольную дрожь по всему телу. Глаза полковника, серые как поверхность железа, смотрели холодно и безразлично, но появилось ощущение, что нечто забралось вовнутрь и шарит по кишкам.

– Рвемся в бой, да?.. – спросил Ермаков холодновато. – А что-то умеем?

Дмитрий ответил как можно спокойнее:

– Я воевал и до этого подразделения.

– Спецподразделения, – поправил полковник.

– Я тоже был в спецподразделениях, – усмехнулся Дмитрий. Он чувствовал, что сейчас наглость почему-то уместна.

Полковник оглядел его с головы до ног, словно решал: доверить ли ему судьбу вселенной или же только одной планеты Земли.

– На завтра есть возможность прогуляться по городу.

У Дмитрия вырвалось:

– Я готов.

Полковник поморщился:

– Не воображай невесть что. Так, размяться разве что. Да и пусть на тебя посмотрят твои будущие напарники.

День клонился к вечеру, солнце сползает к горизонту, но воздух накален, как в печи. Старушки по обыкновению на лавочке у подъезда, на детской площадке визжит и гоняет цветной мячик детвора. Старик поливает цветы под балконом, не мог дождаться вечера.

К подъезду подошел, обливаясь потом, грузный почтальон с тяжелой сумкой. Та перекашивала его плечо так, что перекосилось и красное от жары лицо, уже в крупных капельках пота. Неодобрительно покачал головой, обнаружив дверь с домофоном. Попытался нажать чей-то номер, но по ступенькам уже поднимался один из жильцов, сказал благожелательно:

– Не надо, у меня ключ.

– Ой, спасибо...

– Неудобство для вас, – посочувствовал жилец.

– Все правильно, в нашем доме мы тоже поставили...

Пискнуло, дверь дрогнула, объясняя, что магнитный замок уже не держит. Почтальон кивнул жильцу с благодарностью, лицо усталое, а огромная сумка вжимала его в пол, расплющивала. В подъезде он со вздохом, перекосившись, поставил сумку, на пол, что тут же расползлась, бесстыдно выпятив наряду с пачками газет и яркий номер «Плейбоя», запаянный в пленку. Пока он со вздохом вытирал лоб, жилец нажал кнопку лифта, в шахте скрипнуло, а по длинной как гусеница лампе запрыгал вниз огонек.