На троне в Блабоне

Мы вошли внутрь. Это был один из редких храмов, посвященных не мужчине, а женщине. В полутьме стлался дымок благовонных свечек, словно легкой вуалью заслоняя от нас, смертных, лик богини Куин Линь, покровительницы любви. Ее высокое изваяние в золотистовишневых одеждах, ниспадающих тяжелыми складками, застыло в полутанцевальной позе.

Антиквар Ю Чу низко поклонился ей, словно давая понять этим жестом учтивости, что явился сюда не за добычей, а совершенно бескорыстно. Но уже через минуту он, как мышь, шнырял в полумраке, влезал на ступени алтаря, обстукивал согнутым пальцем старые фарфоровые чаши, полные серого пепла от истлевших курильных палочек. Подсвечивая себе фонариком, искал знаки, проверял эмаль на трещины. Напрасно таращили на него глаза, чудовищно оскалив зубы, властители ада с поднятыми мечами, демоны, стерегущие святилище.

Жаблонский принялся разбирать строфы, вышитые на длинных шелковых свитках, струящихся со сводов. Мы старались не мешать друг другу. Я засмотрелся на богиню, и мне показалось, что ее забавляет мое восхищение, она даже снисходительно улыбнулась — или, может, это колыхание жертвенных благовоний создавало иллюзию движения?

Я шел вдоль стен, водя по ним лучом фонарика. Моему взору открылась фреска — свита играющих богинь. Нарисовал их, по всей видимости, талантливый художник, потому что они ничем не напоминали распространенный образец живописания, изображена была просто стайка расшалившихся девушек. Они бросали друг в дружку мячом, взлетая над пушистой травой, и в их движениях чувствовалось сознание своей привлекательности и красоты. Стремительные прыжки, дуновение ветерка колыхали шелк одеяний, являя воображению их гибкие тела. Все это было не игрой, а музыкой.

В луче фонарика мелькнула группа разбегающихся девушек, суматошные жесты вперемешку со смехом, вытянутые для защиты руки… И в стороне — та, которая, наслаждаясь их страхом, держала мяч в поднятой руке, выбирая себе жертву. Я видел ее напружившиеся бедра, маленькую грудь и рассыпанные черными прядями волосы… Она была прекрасна!

Засмотревшись на картину, я споткнулся и нащупал рукой большую кожаную подушку с вмятинами от колен. Видимо, не только я любовался этой фреской, но и монахи часами стояли здесь на коленях, всматриваясь в танцующих богинь.

Я вытащил фотоаппарат и установил треножник. Сверкнул белый свет, и снимок был сделан. В сполохе мне показалось, что разыгравшиеся девушки, заморгав длинными ресницами, посмотрели в мою сторону: я обратил на себя внимание непорочных богинь.

И, клянусь, самая красивая, та, с мячом в руке, увидела меня. Я выхватил ее кругом света, и внезапное желание дрогнуло в моем сердце. Боже, как мог бы я любить ее! Жадно вглядывался я в девушку: овал лица, легкие, словно крылья ласточки, брови, длинная шея, взбитые над затылком волосы — рука сама тянулась запутаться в них пальцами.

Нет, я не думал: "Если бы мне в жизни встретилась такая девушка, я полюбил бы ее", — рассказываю тебе, что буквально ощущал ее все это время, пока любовался богиней на фреске, она волновала и будила мое желание.

Вдруг мне показалось, что девушка задержала дыхание, и я впился в нее широко открытыми глазами. Она же в этот момент замахнулась и бросила в меня мяч. Это уже не могло пригрезиться, мяч ударился мне в грудь и покатился по ступеням алтаря. Вскочив, я принялся искать его с фонарем, ползая на коленях. Мяч я нашел под железным сапогом демона, словно он нарочно наступил на него, пытаясь спрятать от меня.

Достав мяч, я бросился к девушкам. Да, все происходило именно так. Мне давно пора было наткнуться на стену, но, кроме необычного, прямо-таки болезненного ощущения легкости, я ничего не почувствовал. И вот уже бежал по весеннему лугу, а девушки пытались окружить меня, преграждая дорогу. "Отдай! Отдай!" — кричали они, кроме одной, которая стояла в сторонке, словно слегка испуганная тем, что натворила.

Мне наконец-то удалось вырваться из этого круга. Чувствуя за своей спиной целый лес алчных трепещущих рук, я опустился на колено перед той, единственной, протягивая ей мяч.

Она была так близко, что платье ее касалось моей ладони. Не удержавшись, я обвил руками ее бедра и резко притянул к себе. Целовал и чувствовал, как тепло моего дыхания возвращается ко мне сквозь шелк запахом ее тела. Она вплела пальцы мне в волосы, поигрывала моим ухом, словно я был ее собачонкой (я и согласился бы стать ею хоть на всю жизнь).

Девушка опускалась все ниже, а мне казалось, что это я поднимаюсь, целуя ее тело, к девичьим губам, и вот она тоже стояла передо мной на коленях и, положив обе ладони мне на плечи, долго смотрела в глаза, прежде чем поцеловать.

Юные богини окружили нас, словно рой мотыльков, окликали ее, предостерегали птичьим гомоном. Я понимал, что моей избраннице завидуют и поэтому умоляют отвергнуть меня. Но она отрицательно покачала головой, и ее распущенные волосы скользнули по моим щекам.

Тогда девушки утихли, расступились, и к нам подошла сама Куин Линь. Волосы у нее были высоко заколоты серебряными шпильками, как подобает замужней женщине. Камни на украшениях сверкали зелеными и желтыми огоньками, словно кошачьи глаза.

Богиня поставила свои условия, потребовала высокой платы, понуждаемая напевными стенаниями девушек, но моя любимая на все соглашалась. Меня отвели в глубь сада, сначала я искупался в озере с горячим источником, потом мне принесли новую одежду, а на шею надели цветочные гирлянды.

Девушки заиграли на флейтах, ударили по струнам лютни, позванивая медными побрякушками. Мне велено было стать на колени перед богиней Куинь Линь, и та благословила наш брачный союз. Тогда я впервые услышал имя моей любимой: Лин Лин, оно напоминало звучание маленьких серебряных звоночков, которые ветер колышет под крышами храмов, где их развешивают, чтобы отгонять злых духов.

"Лин Лин", — восторженно повторял я, а она поворачивала ко мне свое лицо, улыбаясь сладко, точно ребенок во сне.

Потом нам устроили пир. Я пробовал неизвестные мне кушанья и пил вина, вкус которых помню до сих пор. Девушки слагали в нашу честь песни. Возвращались мы в зеленоватом свете луны, напоминающей выщербленное блюдо, скатившееся со стола богов. Девушки провожали нас целым хороводом с фонарями, мы проходили по крутым мостикам, отражающиеся огоньки подхватывала и увлекала быстрая вода.

"Лин Лин, ты в самом деле моя", — шептал я, обнимая ее на низком ложе, к которому она меня подвела. Лампа из резного нефрита рассеивала мягкий свет на обнаженное тело девушки, красиво очерченный живот и маленькую, не больше чаш для риса, грудь.

И были мы с ней муж и жена. Днем мне приходилось прятаться в спальнях дворца, слушая доносившийся издалека девичий хор, стрекотание музыкальных инструментов, птичьи трели флейты. Голос Лин Лин я узнавал безошибочно, сразу улавливал на слух ее быстрые шаги, словно пес, чуял запах ее тела и одежды. Возвращалась она ко мне только на короткую летнюю ночь. Только эти ночи и были нашими.