На участке неспокойно
Шрифт:
— Катюша, родная, милая, — задохнулся Анатолий. — Я не могу, понимаешь? Не могу, значит…
Она поняла и сказала, отстраняясь:
— Нельзя так…
— Катя!
Она вырвалась, отошла в сторону. Вечер был испорчен. Хотелось плакать. Нет, она не обвиняла Анатолия. Просто было горько и обидно, что все так кончилось. Можно же побыть вместе и хорошо провести время. Или, может быть, она еще ничего не понимала?
— Катя, ну что ты, ей-богу, сердишься? — подошел к ней Анатолий… — Ты меня неправильно поняла, во-от.
— Я никак тебя не поняла,
— Ну брось, что
— В ЗАГС? — Она не знала, как отнестись к его предложению.
— Распишемся, Я не могу без тебя. Не могу, и все! Понимаешь? Во-от.
Они сходили в ЗАГС в следующее воскресенье. Через неделю была свадьба,
— Мой мальчик, — говорила в присутствии Кати мать Анатолия, полная молодящаяся женщина, — ты. выбрал себе красивую жену. Береги ее.
— О, богиня-покровительница! — развязно склонился перед матерью Анатолий. — Не вмешивайся в мои семейные дела.
— Он — в меня, — хохотнул отец Анатолия, тощий, как гвоздь, мужчина, с бесцветными маслянистыми глазами.
Началась новая жизнь. Сначала она принесла Кате ласку и заботу мужа, затем — горечь и разочарование.
Месяца через полтора после свадьбы Анатолий явился домой выпивши с двумя незнакомыми мужчинами.
— Поэт Борис Цирин, писатель Виктор Печеров, — представил он Кате незнакомцев. — Собери нам что-нибудь закусить… Только, пожалуйста, поскорее, во-от!
Часов до трех ночи сидел Анатолий с Борисом и Виктором на кухне, за столом, заваленным закуской и бутылками. Катя лежала в комнате на кушетке и слушала их пьяный бред.
Больше всех говорил Печеров. Он хвалил Анатолия за какое-то стихотворение, повторяя неизменно одну и ту же фразу:
— У тебя великолепное будущее, старик. Спроси знаменитого песенника. А, Борь?
Цирин кривился при этом и неразборчиво цедил:
— Ты бездарь, Витька, конъюнктурщик, а в Толике что-то есть… Только смотри, Толюха, как бы и тебя не сгубила одна-единственная песня…
— Я труженик, во-от. Особых природных данных не признаю. Все добываю, значит, горбом. Выпьем!
Они пили, гремели стульями, ходили по кухне, звали Катю, когда кто-нибудь начинал читать свой очередной опус. Катя покорно вставала и шла к ним, сонно хмуря брови.
— Берегите мужа, — пьяно шептал ей Печеров. — Ниночка меня богот-твори-ит… м-моя ж-жена…
В эту. ночь Катя не уснула. Пьяный храп Анатолия гнал от нее сон, и она лежала с открытыми глазами, терзаемая противоречивыми думами.
Утром Анатолий опохмелился и сказал, как нечто вполне обычное:
— С сегодняшнего дня я перехожу на творческую работу. На завод больше не пойду. Сам Цирин, автор знаменитой песни, оценил меня. Гордись, старушка!
Она не стала ему возражать— вспомнила восторженные речи Бориса и Виктора и решила, что от этого не уйти. Правда, его решение, как и вчерашняя пьянка, вызвало в ней досаду.
В первые дни Анатолий не выходил, из дому. С утра до вечера меряя он комнаты большими медленными шагами или стоял у окна, нервно раскуривая одну папиросу за другой.
Катя старалась не мешать ему. Она знала, что он работал над поэмой о хлопкоробах. Он
был благодарен ей за это и раз в неделю «отчитывался» перед ней — декламировал написанное.Но не долго Анатолий испытывал радость творческого труда. Неудачи, встретившиеся в начале работы над поэмой, разочаровали его, и он стал целыми днями валяться на кушетке или просиживать у дома, равнодушно поглядывая на проходивших мимо людей.
Потом наступил конец и этому занятию. Однажды в квартире снова появились Цирин и Печеров. Они любезно поздоровались с Катей и сказали, что пришли за Анатолием — во Дворце швейников собиралась молодежь, и он должен читать свои стихи.
Возвратился Анатолий в пять утра. На вопрос Кати, почему так поздно, ответил, что заходил к Печерову на квартиру, где читали его повесть «Степные проселки», потом на радостях пили какую-то бурду: у Викторова соседа — свой самогонный аппарат.
— Такое событие, старушка, во-от, — попытался обнять Катю Анатолий. — Я тоже, как закончу поэму, устрою, значит, сабантуй.
С этого времени Анатолий все чаще и чаще стал отлучаться из дому. Возвращался обычно перед утром или на другой день. Причины для таких отлучек были всегда почти одни и те же; «Обсуждали роман», «Ездил в колхоз за материалом для поэмы», «Был на литературном диспуте»…
Катя все еще любила его и думала, что поступала правильно, не препятствуя ему ни в чем. Возможно, это продолжалось бы долго, если бы между ними не встала другая женщина.
Случилось так, что в квартиру Кати и Анатолия завод временно вселил секретаршу ведущего инженера Любу Пушкашевскую, блондинку лет тридцати пяти.
— Мне нравится ваш муж, — кокетливо сказала она Кате в тот же день. — Интересный мужчина, талантливый поэт.
Катя промолчала, не зная, как отнестись к подобному заявлению. Она была уверена, что Анатолий, несмотря на свои недостатки, будет всегда верен ей и не свяжется с женщиной старше его на десяток лет. Но Катя ошиблась: Пушкашевская прибрала к рукам ее мужа.
— Я не люблю обманывать, — как-то сказала она. — Позавчера мы ночевали с Анатолием у моей подруги. Теперь он мой…
Катя не дослушала ее, убежала в спальню.
Нет, Анатолий не оправдывался. Да, Пушкашевская нравилась ему. Да, они бывали вместе, и он не видел в этом ничего антиобщественного.
— Ты пойми, я поэт! Не каменщик, не слесарь, нс плотник, во-от! Я не могу не обновлять своих эмоций и впечатлений. Я интеллектуальная личность и ратую за свободу чувств.
— Ты окот, а не интеллект! — впервые оскорбила его Катя. — Грязный тип…
Вечером, с трудом поборов себя, она собрала в чемодан самые необходимые вещи и ушла к отцу. Анатолий встретился с нею только через месяц.
— Ты напрасно это сделала, — без тени смущения сказал он.
Катя отвернулась от него и молча прошла в свой рабочий кабинет.
— Я пришел мириться к тебе, во-от, Катюша.
— Мириться? — тяжело произнесла она. Ее глаза наполнились слезами, подбородок дрогнул. — Тебе не стыдно?
— Я порвал с Любой, — тем же тоном продолжал он. — Она больше не живет в нашей квартире. Я люблю только тебя, значит!