На узкой лестнице (Рассказы и повести)

Зинка терпеливо ждала, и это ее терпение было подобно пригоршне воды на раскаленный камень. Он почти закричал:

— Время! Время… Ты посмотри, сколько время…

— А это тебя не касается, — сказала Зинка и подмигнула ему.

ЗАБОТЫ ПАССАЖИРА КОВЫЛКИНА

К поезду Ковылкин пришел минут за сорок. Пуст еще был перрон, закрыта дощатая продовольственная будка, такое ощущение, словно опоздал и все давно разошлись. Порыв ветра ударил по лицу песком. Когда Ковылкин протер глаза, свет послеобеденного солнца показался ему жестяным.

А потом подъехал электрокар. Буфетчица — ее сразу узнать по красным волосам и прокуренной физиономии — открыла тамбур и вместе с водителем перенесла туда ящики с продуктами. Чего-то она, видно, сунула за труды водителю: когда он двинул в обратный путь, спецовка на его груди отторбучивалась.

Люди вокруг появились как-то сразу, будто из-под земли вышли или сняли шапки-невидимки. Тесно и галдежно стало на перроне. А проводников еще не было ни у одного вагона. Скорей всего, они собрались у начальника поезда на пятиминутку. И речь там идет наверняка о культуре обслуживания, о чем еще им говорить, собравшимся вместе?

Ну насчет культуры Ковылкин кое-что знает…

А когда, наконец, разобрались по вагонам, Ковылкин почувствовал: не остыл еще вагон от прежнего рейса, пахло в купе, несмотря на приспущенное окно, распаренной синтетической обивкой, разогретой пылью. Что поделаешь, неистребимый аромат местного поезда!

Следом вошедшие две девушки бросили на полки спортивные сумки и ракетки в чехлах.

— Какой вонизм, — сказала одна.

— Элементарно, — ответила другая.

Третью полку занял мужчина с крупным вытянутым лицом. На каждое свое движение он направлял в сторону Ковылкина: «Простите, пожалуйста. Простите, пожалуйста». Умрешь со скуки!

Время до отправления еще было, и Ковылкин пошел покурить. Проводница мельком взглянула на него: кто бы это вышел, свой или чужой? — и повернулась к ветру спиной. Значит, спиной и к Ковылкину. И это его отчего-то сильно задело.

Он стал ходить около вагона, покуривать, бросать на проводницу внезапные и, как ему казалось, пронзительные взгляды. Они, как тайно надеялся Ковылкин, должны были встревожить проводницу. Должны… Но, увы, отскакивали они от нее, не причиняя никакого душевного ущерба. Тогда он подошел и спросил:

— А с бельишком как? С постельным?

Проводница удивленно посмотрела на него.

— С постельным бельишком хорошо. А что вас волнует?

— Когда сюда ехал, бельишка не хватило. Это ужас какой-то, на весь вагон всего четыре комплекта. Пока я в тамбуре курил, мне и не досталось.

Проводница не ответила и стала смотреть в сторону.

— Но я все материалы собрал. — Ковылкин достал из заднего брючного кармана бумажку. — Вот тут у меня: старший контролер Веремей Николай Семенович. Вам ничего не говорит эта фамилия?

Проводница промолчала, но смотрела уже на Ковылкина.

— Есть у меня и начальник поезда — Лунева.

Взгляд проводницы сделался высокомерным.

— А вы, собственно, кто?

— Вы не так меня поняли. Я не жалобщик. Просто хотел написать в редакцию, чтобы как-то помочь вам. Вы же не виноваты, раз не хватает постелей. Мы, пассажиры, на вас кричим, а вы здесь ни при чем.

— Тут многие писали, — философским тоном, и не очень-то любезным, сказала на это проводница. — Писали, писали, только толку от этих писаний.

И снова Ковылкин, покуривая сигарету, стал ходить вдоль вагона, а проводница опять повернулась к ветру спиной. Но теперь Ковылкин чувствовал: завязалось между ними нечто, нечто этакое… И они теперь не посторонние друг другу.

Едва тронулся поезд — девицы пошли в ресторан, а к товарищу, который все извинялся, откуда-то прибежал мальчик.

— Давай поихраем, — сказал он, припадая на букву «г».

— Давай.

Мальчик сел рядом и постучал кулачком по голове мужчины.

— Тук-тук! Хозяин дома?

— Дома!

— Хармонь хотова?

— Готова, — с непонятной радостью закричал мужчина.

— Можно поиграть?

— Только не сломать!

Мальчик схватил дядю за уши и стал их растягивать в разные стороны — ага-га-га-га…

Им было так весело, что Ковылкин тоже засмеялся. Вот она, простейшая форма бытия: чего не жить да не радоваться. «Гармонь готова»? — и никаких проблем. Так думал Ковылкин, направляясь в нерабочий тамбур, покачиваясь вместе с вагоном, погромыхивая спичками.

В эту командировку Ковылкина послали почти что насильно. Сам он ехать не хотел: побаливало сердце и на душе который день была непонятная смута. И муть эта не осаживалась, возможно, еще и потому, что ему казалось, даже скорее всего это было именно так, — начальник догадывался о его плохом самочувствии и старался посильней досадить. Такой уж у него характер: чем лучше человек работает, тем труднее условия создавать ему. Один из сотрудников вылепил из пластилина бюст начальника. Начальнику, естественно, тут же кто-то доложил. Он пришел и потребовал показать. Долго рассматривал. Хмыкнул. Ничего не сказал, видимо, пришлись по душе и наполеоновский треух, и ладонь, засунутая за борт пиджака.

А в городе, куда приехал Ковылкин, как будто почувствовали его душевный разлад, дали понять — они будут не против, если он переберется к ним. С обменом квартиры помогут.

Сразу же, не подумав еще как следует, Ковылкин восхитился этой мыслью. А что, ну и пусть — город небольшой. Небольшой, да зато древний. Архитектурные памятники… Университету почти двести лет, другим вузам лишь мечтать о таких традициях. И его, Ковылкина, личные проблемы разрешатся сами собой — все сразу уйдет в прошлое, неудачная женитьба в том числе.

Два командировочных дня Ковылкин прикидывал город на себя. И совершенно неожиданно открылись удивительные вещи. Ранним утром, когда он бежал в газетный киоск, остановился посередине центрального проспекта, и слева он увидел близкую окраину, и справа — обоими концами упирался проспект в зеленые высокие холмы, и таким коротким показался он, и так тесно был застроен пятиэтажками, что Ковылкин тут же почувствовал себя стоящим на дне траншеи. Это ощущение в дальнейшем не проходило, было неприятно оно, какое-то вязкое, дух стесняло. Вот, оказывается, как… Надо же! И толпы на улицах пестрят не так, как в его большом промышленном городе. К концу командировки Ковылкин нет-нет да и подумывал: не такой уж в сущности зверь — начальник. Рано или поздно все образуется. Начальника обкатают крутые горки. Бывшая жена отстанет со своими нелепыми и вечно новыми притязаниями. Там могила отца, а это очень серьезно!