На волнах Приморья

Так или иначе, а сроки подходили, и не за горами уже был день, когда он с глубочайшим облегчением швырнет на стол матери наспех склеенные корочки наскоро заполненного кем-то диплома, с подтверждающими кругами бледно отпечатанных чернил и небрежной подписью ректора, широко зевавшего в ту секунду. И вот тогда, с чувством выполненного долга, уставший, разбитый, постаревший и едва не сошедший с ума, Никита пойдет на второе высшее, чтобы стать историком, литературоведом или философом. Кем точно он, конечно, пока не решил, но ему приятно было думать об этом. Думать, чтобы хоть как-то переключаться на что-то параллельное, хотя бы мысленно.

Вновь раздался звонок телефона все еще зажатого в ладони. Пусть это будет дед, который тоже удивится четверке, узнает почему, но все-таки похвалит. Последними экзаменационными новостями нужно поделиться сегодня! Завтра, не смотря на двадцать пятое июня, начинается лето, и Никита, после расставания со своей бывшей девушкой, больше всего на свете боялся провести его в одиночестве, то есть без никого, совершенно никак, занимаясь ничем, как самое заурядное ничто.

– Алло…

– Ну, ты чего, олень! – закричали в трубке знакомым мужским голосом. – Точнее алень! Меня сегодня научили правильному написанию, ты же в курсе, ты слышал.

– Лёнь, прости, пришел, поел, растекся как простокваша, да и рано не хотел звонить, вдруг ты еще готовишься, отвлек бы.

– Мы отстрелялись! Едем сейчас в автобусе с Юльчей. К ней едем! Будем пить дешевый портвейн и троллить паблики в соцсетях.

– Сдали что ли?

– Трояки у обоих, – довольно ответил Леонид, удовлетворительно крякнув. – А нам большего и не надо, мы не жадные, проходная же оценка, чего напрягаться-то.

– Твоя правда, – согласился Никита. – Это я, сам не знаю зачем, задницу чуть не порвал.

– Кстати о задницах, дружище… о женских задницах… Кристина, о которой ты спрашивал, сегодня вечером будет в "БиЭсБи" на Суханова.

– Вот это да! – восхитился собеседник. – Оперативно! И как узнал?

– Не я, а Юлёк. Мы тут подумали, зачем тебе ее номер? Что ты ей скажешь? Пошлет тебя подальше и привет, только опозоришься. А Юляшка ей позвонила, чтобы пригласить на съезд. Мы же тут комсоргами заделались, в воскресенье заседание в кафе, захвати партбилет!

– Как-то спонтанно… – протянул Никита. – В две группы?

– Моя идея! – обрадованно заявил Леонид. – Да и на пользу! Напьемся, руки станем распускать, а инцест, видишь ли, во ВГУЭС карается отчислением, а группа – это семья, все мы тут братья и сестры. Знаешь Уварова, брат? Чувак из группы моей реальной Юльчи и твоей эфемерной Кристины.

– Знаю.

– Этот гад подсыпает с нашей Анькой Шиповаловой! Так что пока один-один, но если тебе удастся совратить Кристину, наша команда выиграет!

Никита прыснул.

– Только, извини, – продолжал Леонид, – я бы на вас не поставил даже медного гроша.

– А я когда-то верил, что друзья должны подбадривать друг друга… – холодно проговорил Никита.

– Какой же ты наивный! – возразил Леонид, захохотав.

– Значит, она тоже согласилась прийти? – уточнил Никита.

– Отказалась, как и следовало ожидать, намекнув, что отмечает сегодня в кругу своей либеральной партии. Так что, если решил попытать счастье, у тебя всего один шанс.

– А ты не желаешь составить мне компанию?

– Для похода в клуб?

– Ага.

– Чтобы нас обоих отделали ее ребятки? Нет уж, расхлебывай эту кашу сам, а лучше не заваривай. Если у тебя, хотя бы, остались навыки восточного единоборства, то я, со своими килограммами, даже убежать не смогу. Лучше подожди до воскресенья, и Юлька покажет, кого из ее группы легче будет совратить подшофе. И потом, мы же промотаем там все деньги, а с чем в кафе придем? У меня ведь нет щедрого дедушки, я сам себе спонсор!

– Этой темы не касайся, Лёнь, ты знаешь, что меня деньгами не балуют. Либо зарабатываю на гулянки сам, либо дома сижу.

– Но ведь спросить всегда сможешь, когда приспичит.

– А сколько с носа?

– Минимум полторы-две штуки, а лучше три, а то у нас и так почти треть отказалась, у кого дача, у кого кляча. Так что общаг – это вторая причина, по которой мы гуляем двумя группами. Собираемся к трем на Гоголя, оттуда пехтурой. Я доступно разложил, рядовой Садаков?

– Вполне, командир, – ответил Никита. – А что она еще сказала?

– Кто она? – не понял Леонид.

– Кристина.

– Ничего. Благодари судьбу, что с ее остренького язычка хоть про клуб сорвалось, куда тебе больше? Нам сейчас выходить, проталкиваться надо… прощаюсь.

– Юле передай спасибо! – прокричал напоследок Никита, убирая телефон от уха, и продолжил размышления вслух: – Чем раньше попадусь ей на глаза, после сегодняшних переглядок, тем лучше. Пусть я не вызову интерес, зато уж равнодушной она не останется точно. Либо натравит своих псов, и за двухмесячное пребывание в больнице я вычеркну ее из памяти, либо пожалеет и отметит мою смелость, а может и сошлется на судьбу, дважды соединившую нас за день.

Прикрыв балконное окно, молодой человек вернулся в комнату, услышав, как снаружи по алюминиевому козырьку забарабанил дождь.

– "БиЭсБи"… – повторил Никита. – Что ж, быть может и рискну!

Теперь ему осталось позвонить деду, и он быстро нашел нужный номер в коротком списке.

Глава 3

Просторная, наскоро обставленная гостиная отнюдь не радовала глаз. На любого, впервые здесь очутившегося, она оказывала двойственные впечатления, сперва восхищая офисным конструктивизмом, а после, начиная раздражать депрессирующим минимализмом. Квадратная мягкая мебель из искусственной бежевой кожи в окружении белых стен; стеклянные столы, черные подставки и тумбы на строгом сером ламинате. Функциональный черно-белый стиль с множеством острых углов, простой и открытый, слившийся в общую ахроматическую палитру. Казалось, что с минуты на минуту в комнату должен войти хирург или какой-нибудь супервайзер, и в данный момент, в этом не уютном пространстве, его появления ожидала молодая двадцатиоднолетняя особа, внешность которой визуально едва ли добирала до семнадцати.

Бледное спокойное лицо, истомленное скукой, было направлено в огромный телевизор, прикрепленный к противоположной стене. Ножка, лежавшая на колене своей парной близняшки, устало покачивалась в такт льющейся из динамиков музыки, но телевизор молчал, уступив звуковое сопровождение музыкальной стереосистеме, притаившейся где-то в углу. Белый тапок с головою пушистого зайчика давно уже свалился с носка, и черный педикюр, как пиратские метки, оттенял бледноту пальцев. Нога качнулась еще несколько раз и пять застывших капелек переместились на бежевую кожу дивана – девушка подобрала ногу, уткнувшись мордочкой в колено. Краски мерцающего экрана не могли поднять ей настроение, она зевнула и с выдохом откинулась глубже в диван, уставившись на часы, медлительно идущие на одной из матовых тумб.

Девушка, конечно же, ждала, но не появления какого-то надуманного супервайзера, а временного хозяина этого арендованного жилища, где она жила весь последний год, выбираясь на учебу и в клубы, занимаясь непонятными делами иногда по желанию, но чаще супротив воли, потому что так было нужно, потому что так было устроено, потому что ей – бывшей воспитаннице детского дома – необходимо было как-то выживать. Лишенная родни и настоящего детства, подверженная многолетним унижениям, побоям и даже голоду, она теперь хотела всего и сразу, до поры до времени считая свое нынешнее положение посланным судьбой подарком. Ее жалели, ее ненавидели, и на всех ей было наплевать, ведь ее никто никогда не понимал и мало кто о чем-нибудь спрашивал. В душе она презирала людей, но агрессивной не была; таила в себе известные только ей обиды, но оскорблений не сносила, стараясь не копить, чтобы мстить впоследствии, а разбираться на месте, давая зеркальные ответы и добавляя немного сверх, чтобы сразу пресечь и обрезать, ровно так, как ее выучили суровые будни юности.