На всех фронтах

Конструктор, наверное, догадывался, что танки, за которыми приехали фронтовики, будут защищать столицу.

ПРИКАЗ

В избе с низким дощатым потолком, где размещался штаб 809-го отдельного танкового батальона, которым теперь командовал капитан Хорин, было тесно от тяжелых, обитых железом ящиков — походного имущества.

У плиты стряпала усталая хозяйка. Ее детишки, мал мала меньше, с высоты полатей, притихнув, рассматривали военных. А военные — три командира — сидели за столом. На столе около радиоприемника стоял фонарь, и его неяркий голубоватый свет кругами ложился на карту. В левом верхнем углу карты обозначены дома и огороды Волоколамска, в нижнем правом — вдоль канала — чернели Химки.

Хорин включил радиоприемник. Избу наполнил голос Левитана:

«В течение пятого декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах… На одном из участков Западного фронта противник ценою огромных потерь потеснил наши части и вклинился в нашу оборону. В этом районе немцы сосредоточили до двух пехотных дивизий и одну танковую…»

— Наш район, — глухо отозвался Хорин. На его широкоскулом, монгольского вида лице обозначились морщины.

Для офицеров не было новостью, что к утру пятого декабря в батальоне остался один КВ. Они смотрели на карту, прикидывали, какую дорогу прикрыть этим танком.

За окном быстро темнело. Падал мокрый снег, залеплял стекла. В избе еще звучал голос Левитана. Аппетитно запахло вареной картошкой и мясными консервами — хозяйка принесла ужин. Во время ужина к избе подкатил мотоцикл, и мотоциклист вручил капитану Хорину пакет. В пакете был приказ генерала Катукова.

«В населенном пункте Нефедьево, — говорилось в приказе, — сосредоточилась танковая колонна противника в количестве восемнадцати машин. Приказываю колонну уничтожить в 8.00 6 декабря».

— Зовите лейтенанта Гудзя, — распорядился Хорин.

Через двадцать минут лейтенант Гудзь докладывал о своем прибытии. Маленький, худенький, черный, как паровозный кочегар, лейтенант смотрел на своего командира и давнего друга, как смотрит человек, не вовремя оторванный от важного и срочного дела.

— Садись, Паша, ужинать будем.

— И только?

— Не совсем.

За всю неделю первый раз сегодня танк отвели с переднего края. Танку требовался ремонт. И экипаж, забывший, когда последний раз ощущал тепло жилища, менял каток, искореженный снарядом в утренней контратаке.

Лейтенант сел к столу и заскорузлыми пальцами, отвыкшими от масла, взял горячую с треснутой кожурой картошку, не спеша очистил, окунул в глиняную миску, на дне которой блестел растопленный свиной жир. Хорин подвинул карту.

— Вот — Химки, а вот — Нефедьево.

— Вижу. Оно отсюда в семи километрах.

— Точно… Так вот, Паша, в Нефедьеве — немцы. Восемнадцать танков. У нас в батальоне — один. Твой, значит… Уясняешь?

— Уясняю.

— Да ты ешь. У нас картошки целое ведро.

Но есть уже расхотелось.

— Если колонну не раскромсаем, — продолжал Хорин, — завтра она будет в Москве.

— Зачем? — спросил лейтенант и тут же понял никчемность своего вопроса, но командиры вдруг заулыбались: шутка оказалась к месту.

— С колонной нужно покончить утром.

— Как?

— Твоим КВ.

— Вот теперь понятно. Будут боеприпасы?

— Будут! — Хорин показал на незнакомого, в замасленной телогрейке капитана: — Это наш артвооруженец. Он все даст. Правильно я говорю?

— Обеспечим, — ответил капитан, не отрываясь от еды.

— Уясняешь? — торопил Хорин. — Дадим сколько надо. И людей накормим.

— За ужином я уже послал.

Хорин поднялся, одернул гимнастерку. Поднялся и Гудзь.

— Вот что, Паша, — добавил комбат, — ты поговори с ребятами. Приказ необычный. Раньше таких не отдавал. Легче было… Отсюда до Москвы полдня пехом.

— А на гололед прикинул?

— Ты все шутишь.

— Ну, надо так надо.

— Ах, Паша…

…Неловко было перед лейтенантом Старых, потому что он, Гудзь, вместо него командует экипажем. Лейтенант Старых в чем-то проявил, как значилось в приказе, неразумную инициативу. Этого начальство не простило. Отстранило от командования. Хорин мысленно чертыхнулся: повезло лейтенанту Старых. Но война продолжается. И каждый понимал, что кончаться она будет далеко на западе.

Лейтенант Гудзь перебирал в памяти людей своего нового экипажа. Ребята молодые, но самый молодой — наводчик Иванов. Гудзь знал, что Иванов — доброволец, любит математику, мечтал попасть в университет. Доедая картошку, поднял голову лейтенант Старых:

— Завтра нужен будет опытный наводчик.

— Наводчик есть, — ответил Гудзь. — Иванов не дрогнет.

— Все мы не дрогнем, — сказал Старых. — В хорошем бою нужно хорошо работать. Без эмоций. Поэтому, товарищ капитан, прошу дать добро заменить Иванова мною.

Хорин изумленно взглянул на проштрафившегося лейтенанта.

— А что?.. Резон.

— Тогда, может быть, лучше командиром, — предложил Гудзь. — В экипаже вы человек свой…

— Э, нет! В училище меня считали лучшим наводчиком. Кроме того, Иванов еще мальчишка. Войну мы принимали первыми, ему заканчивать… Как, товарищ капитан?

— Правильная арифметика, — согласился Хорин.

ЗЕМЛЯ РОССИИ

Падал мокрый снег. В темноте он казался черным. Лейтенанты шли рядом. Сапоги скользили по еще не схваченной морозом глине. Далеко на юго-востоке полыхало зарево. Низкие плотные тучи давили на него, и оно растекалось по горизонту, как лава далекого вулкана. Еще до войны, в Саратове, Павел Гудзь видел фильм, где показывали извержение лавы.

— Вот и Химки горят, — показал на зарево Старых.

— Химки — уже Москва, — неохотно отозвался Гудзь.

Говорить не хотелось. А думалось о многом. Разве еще полгода назад он предполагал, что немец окажется под Москвой? Да если бы такое сказать — расстреляли бы как паникера.

Чем ближе они подходили к танку, тем явственнее чувствовалось, что усталость покидает тело. Росло возбуждение. За долгие месяцы войны Павел усвоил: если приказ отдается без вдохновения — подчиненные командиру не поверят. Сейчас предстояло отдавать приказ, выполнение которого, как сказал бы в другой обстановке Хорин, было на грани фантастики.

Лейтенанту Старых шагать молча было невмоготу.

— Замечаешь, Павел, сплошная глина. Вроде и смотреть-то не на что. А все-таки своя, русская… Ты хоть Россию-то видел?

— Даже Красную площадь.

— Когда?

— Участвовал в параде.

Лейтенант Старых волновался, говорил отрывисто, словно торопился. «Ах, Ваня, Ваня», — ласково говорил про себя Павел, догадываясь: этот бывал в переделках. Солдат, если он очень хочет выиграть бой, не должен усомниться в командире, а командир, в свою очередь, — в экипаже.