На задворках галактики. Книга 2

В зал ожидания Максим направился через вестибюль, в центре которого стояла группка скучающих полицейских. Стояли они обособленно, потоки людей их огибали. У лестницы на второй этаж дежурили ещё несколько правоблюстителей.

Зал ожидания оказался переполнен. Длинные, сплошь забитые народом ряды сидений. Масканин неспешно прошёлся, в надежде отыскать пустующее местечко, но такового не нашлось. Невольно он прислушивался к разговорам, чаще на личные темы, но не мало болтали об отшумевших беспорядках. О погромах магазинов в центре, о том, зачем каким-то идиотам понадобилось их громить, о попытках чего-то там поджечь, о массовой драке где-то на окраине города в районе сталелитейного завода. Если верить разговорам, то беспорядки прокатились и по нескольким другим городам. А ещё судачили об утреннем происшествии на вокзале, мол, некий злоумышленник пытался подложить самодельную бомбу под локомотив. Как всегда передавались слухи и домыслы. Одни говорили, что злоумышленник был одет путейцем, другие утверждали, что он был в полицейской форме.

Максим как бы невзначай задержался, прислушавшись к истории, как брали бомбиста, а тот смог то ли застрелить, то ли ранить трёх жандармов.

По репродуктору объявили о прибытии очередного поезда. В зале поднялась суета. Масканин взял курс на освободившееся место, покинутое неопрятным мужиком, с кряхтением закинувшим за спину невероятно большой баул. Разместившись, Максим осмотрелся. Рядом расположился тот самый старичок из очереди. Он теперь читал газету, покусывая нижнюю губу, его козлиная бородка то и дело подрагивала.

— Простите, а вы не в Памфилион едете? — неожиданно обратился он, пряча очки в футляр.

— Нет, сударь. В Вольногорск.

— Жаль. Я почему-то решил, что вижу земляка… — старик близоруко прищурился и улыбнулся.

Болтать Масканину не хотелось, но он решил соблюсти приличия. И однако с чего этот господин захотел увидеть в нём земляка? Какой он ему земляк? Впрочем, он и не обязан разбираться в шевронах и эмблемах, а может без очков вообще не видит, что перед ним вольногор.

— …у нас на побережье климат теплее, — продолжал рассуждать старик, — в мехах нет никакой надобности. Всего два дня здесь в командировке провёл и успел порядком устать от холода.

— Ну что вы, сударь, зима в Старграде мягкая, — брякнул Масканин первое, что пришло в голову.

— Видимо, это дело привычки… Я прошу меня простить, может быть это совсем не моё дело, но я хотел бы узнать ваше мнение о недавних событиях. Вы, как военный, что вы думаете о социал-демократах? Это их партия устроила те шествия.

Старичок показался Максиму через чур настырным. Ну шествия, ну какие-то там социал-демократы и прочие социалисты, а Масканин причём? Не интересовала его политика. Уже давно не интересовала. Только в годы студенчества увлекался идеями усовершенствования мира, даже состоял в ячейке эсдеков. Ныне же во внутренней кухне сией партии он не разбирался, в программах прочих партий — тоже. Скучно и нудно ему от этого. Совершенно не интересно. Хорошо хоть в армии никто таких вопросов не задаёт, там тоже политика никому не нужна. Армия в этом отношении аполитична, у неё государствоохранительная функция — вот и вся армейская политика. Надо будет, и правительство свергнет, бывало уже такое в истории. Всяким партиям, кружкам и сторонникам 'модных' взглядов в ней нет места.

Максим хотел было вякнуть что-нибудь резкое, но не стал. Зачем старика обижать? Человеку интересно его мнение, не бить же за это морду. Однако газетку гражданин читал не 'Старградские известия' какие-нибудь, а 'Либеральный вестник' с бросившейся в глаза карикатурой на первой полосе. Карикатурой на нелюбимого в народе Борова — главного транспортного чиновника Новороссии. На карикатуре изображался здоровенный хряк в вицмундире, извращённо цитирующий детскую считалочку, что-то вроде: 'два запишем, пять в уме…' Да уж, фантазией художник явно не обогащён, раз фамилия Боров, значит непременно надо нарисовать жирную свинью. А ведь ударение-то правильно на второй слог ставить.

— Не знаю, что вам ответить, — Масканин вскинул руку с часами. — Я ничего о них не думаю. Наверное, вам проще следить за передачами дальновизора.

— Ах, дальновизор… — старик махнул рукой. — Помилуйте, так ведь не покажут там всего. И кроме того, не люблю я… Два канала, показывают только то, что цензура пропускает. Вот говорят, у островитян целых десять каналов или того более. Вот это я понимаю!

— Враки. Одно дело цензорам пропалывать два канала, другое — десять. Ни одна страна такого не допустит.

— Э, не скажите. Это решается увеличением штата цензоров. Но может быть вы и правы. Если две-три полуоппозиционных газеты ещё потерпят, то с дальновиденьем — никогда. — Старик взмахнул газетой. — Вот полюбуйтесь. Только и могут, что карикатурку нарисовать. И нечто невнятно-расплывчатое против Борова сварганить. И это вместо того, чтобы написать серьёзную статью про него. Обличающую статью. Недаром же его народ не любит. Обнаглел Боров, обнаглел. Мздоимец к тому же. Давно пора на каторгу. Вот скажите, отчего по-вашему Борова держат?

— Возможно, Верховный не знает.

— А, понимаю. Добрый и справедливый царь и алчное, недалёкое окружение. Старая сказка. Всё немного сложнее и проще одновременно. И в окружении Верховного есть порядочные люди, и в рядах обличителей общественных язв есть беспринципные, законченные сволочи.

'Ты часом, дядя, не из этих?' — хотелось спросить Масканину. Но не спросил, ругнулся про себя и стал думать о своём.

— …просто надо знать, как бороться и с кем бороться, — вещал старик между тем. — Все понимают, что главный раздражитель — Боров, но попробуйте его ухватить! Народ пока ещё верит Верховному, надеется на него. А напрасно. Кто он, этот Верховный, откуда? Всё скрыто…

— Вы это, Верховного не трожьте! — бесцеремонно вмешался подсевший мужичок в нахлобученной на глаза меховой шапке. — Верховный, он над всеми сверху поставлен. Чтоб оттудова, за нас всех, за народ, значит, думать. Верховный он как? Он в общем руководит, на годы вперёд зрит. А то, что где-то всякие безобразия — это ничо, руки у него, значит, до всего не дошли пока.

— Вот видите, — заметил старик, обращаясь к Масканину. — А есть ли он на самом деле, наш правитель?

— То есть как? — спросил Максим.

— Очень просто. Что такое Тайный Совет? Кто в него входит? По какому принципу в него попадают? Разве это нормально, когда высший государственный орган абсолютно не публичен? Вот канцлера взять. Кто-нибудь его видел?

— Я видел, — сказал Масканин.

— Вы видели? — в глазах старика вспыхнул интерес. — И как он? В смысле, какой он?

— Обычный человек. Пожилой, низенький. Мне ещё показалось, что у него язва.

— Язва? — отозвался мужик в шапке. — Верно от худого питания.

— Где же вам довелось его лицезреть? — поинтересовался старик.

— На полигоне во время манёвров. Нам тогда смотр устроили. Это до войны было.

— А-а, — разочаровался старик.

— А я вот думаю, — снова вмешался мужик в шапке, — Верховный Борова скоро погонит. Потом Борова посадят.

— Отчего вы так думаете? — спросил старик.

— Да как же иначе? — изумился мужик. — Я вон в Новых Мысках работал, это под Кирилловым. Автобан там строил. Потом через Унгурку мост новый возводили. Так там у нас как, вишь, до самого моста дошло, три декады без жалования вкалывали. Терпели всё. Потом ещё три. Тогда бастовать стали. Мужики, те что нетерпеливые, они сразу по домам разбрелись. Мы же остались, денежку нашу кровную требовать. И тут сам Боров примчался с жандармами. Согнали нас всех, Боров кричит: 'Скоты!' По матери кроет, а мы, значит, знай своё гнём, мол, жалование наше подавайте. Так он, Сатана такая, крикнул жандармам нас кнутовьём угостить. Ну после того я домой и подался.