На задворках галактики. Книга 2

Добираться до следственной тюрьмы было не далеко. Почти центр города, минут двадцать пешёчком по родным и знакомым улочкам. Народу на улицах почти не было. Кто ж по морозу без дела шляться станет? Спешили прохожие, спешили и проносящиеся по очищенным дорогам экипажи. Одна только ребятня в снежки играла, да тыкая рукой в высь, что-то гомонила.

Муранов скосил взгляд в свинцовое небо и увидел парящего орла. Странно, что он тут в городе забыл? Орлы в степях вокруг обитают, сюда они не забираются.

По контрасту с почти пустыми улицами, у административного корпуса тюрьмы скопилось не мало народу. Над броуновским движением людской массы стоял многоголосый, далеко разносимый при безветрии гомон. А по периметру парами прохаживались полицейские.

'И не холодно же им, — подумалось ротмистру. — Родственнички, мать их…'

Ещё до морозов, дней десять назад, по Старграду прокатились беспорядки. Началось всё с безобидного шествия, организованного какой-то партией. Незаконного шествия, потому как все политические партии вне закона. А закончилось разбитыми витринами, драками с полицией, жандармами и между собой. К счастью, обошлось без поджогов, камней и стрельбы. Может быть оттого, что манифестация была малочисленна, а может потому, что провокаторов вовремя из толпы повыдёргивали. Да оцепление похватало особо рьяных, кого потом по больницам, а кого и на пятнадцать суток в камеры — нервы успокаивать.

Сидевший в дежурке унтер вызвался проводить до означенного кабинета. Муранов постучал и, не дожидаясь 'войдите', толкнул дверь.

Из-за стола поднялся дородный поручик в расстёгнутом на все пуговицы кителе. На его физиономии промелькнула недовольная гримаса. И быстро сошла, как только он увидел кто так бесцеремонно ввалился в кабинет.

— Муранов, — буркнул ротмистр, осматриваясь.

Здесь было тепло, нет даже жарко. На краю секретера, среди вороха бумаг гудел вентилятор. Заметный контраст, когда только с мороза.

— Шилов, — представился хозяин кабинета, протягивая руку.

Муранов её пожал, стянул шапку и плюхнулся на свободный стул.

— Ну-с, поручик, по какому поводу вы меня выдернули?

— Вы разденьтесь, ротмистр, — предложил Шилов. — Тут у нас хорошо топят.

Муранов хмыкнул и прошёл к вешалке у входной двери. Сняв шинель, заметил брошенный на него удивлённый взгляд. Всё-таки жандарм с боевой наградой, да к тому же с военным орденом, как издавна называли 'Святого Георгия', — большая редкость.

— Итак, поручик, для чего я здесь?

— Вы ротмистр Муранов Евгений Евгеньевич, начальник особого отдела седьмого егерского вольногорского полка? — решил уточнить Шилов.

— Ближе к делу, — кивнул Муранов.

— Ну, ближе, так ближе… Вам знаком некто Масканин Максим Еремеевич?

— Во, блин… — вырвалось у Муранова, не готового к такому повороту. — Знаком лично. Он тут у вас что ли?

— У нас. Если это он, конечно. Поэтому-то я вас и пригласил, чтобы удостоверить его личность.

— Не понял. Он без документов?

— Мало того, он ещё и в штатском.

— Чудны дела твои, Господи… Как он у вас оказался? И как давно?

— Арестован во время беспорядков. Десятые сутки у нас кукует. В общей камере.

— Т-а-ак… — Муранов поджал губы, мало того что Масканин влип как последний идиот, так и здесь, у территориалов, бардак. — Что за чёрт? Какая, к едрене фене, общая камера? Он же офицер. Его положено на офицерскую гауптвахту.

— Вот-вот, ротмистр, — Шилов изобразил виноватый вид. — А мы почём знали? Брали его в штатском, без документов. Когда принимали, поток такой был, что только ФИО и год рождения спросили. Вчера только до него руки дошли. Привели его ко мне, а он и выложил кто он. Ну пока я запрос пробил, пока ответ пришёл из особого отдела дивизии. В чём-то даже удачно, что вы вчера в город прибыли. А то куковал бы он у нас и дальше, пока из комендатуры кого-нибудь из вашего полка не прислали, из тех, кто проездом в городе.

— Он раньше не пробовал вам рассказать?

— Да хрен его знает. В камерах что ни день, то десяток сказочников. Ежели всех слушать…

— Ну что ж, показывайте его. И вот что… Если это он, оставьте нас поговорить наедине.

— Разумеется. Идёмте. Можете не одеваться, мы отсюда прямиком в тюремный блок попадём.

Шаркающей тяжелой поступью окованных сапог в тюремный коридор вошёл грузный жандарм. И неторопливо направился к стальной, густо покрытой ржавчиной двери, на которой 'красовался' выцветший и облупленный номер '40/3'. Остановился и машинально поправил ножны кавалерийской шашки, затем пристёгнутую к портупее нагайку. Раскрыл кобуру, достал из поясного кармана связку ключей, выбрал нужный и вставил в широкую скважину. Но сперва отодвинул створку смотрового окошечка и внимательно оглядел переполненную камеру. Увиденным он остался доволен и трижды провернул ключ.

Массивная дверь открылась с противным скрипом. В желчную угрюмую физиономию жандарма пахнуло тёплой вонью немытых тел, табачного дыма и пыли. На вонь служитель правопорядка внимания не обратил, но глаза его, воспалённые от частого недосыпания, увлажнились.

— А, чтоб тя по лбу! — пробурчал он, протирая веки платком. — Масканин, на выход… Кто тут из вас Масканиным будет?

В дальнем конце камеры началось шевеление. С койки под самой оконной решёткой поднялся молодой крепкий парень. С отросшей щетиной и фингалом под правым глазом, да с улыбочкой, показавшейся жандарму придурковатой. Впрочем, придурками он считал всех обитателей камер в этом крыле. И не поймёшь, то ли радуется этот придурок, то ли ухмыляется, замышляя недоброе. Одежда у арестованного была мятой и грязной, что однако не помешало ему продефилировать к выходу с таким видом, будто он прямо сейчас собирался на званный приём куда-нибудь в посольство.

— А ему с вещами или без? — поинтересовался откуда-то справа хмырь с оплывшей мордой, очковым эффектом и разбитыми губами.

Сидевший рядом с хмырём кореш, как близнец похожий на него из-за тех же отметин на физиономии, заинтересованно кивнул, уставившись на жандарма унылым взглядом мутных глаз.

— А твоё что за дело, рыло собачье? — бросил жандарм и отступил в сторону, выпуская Масканина. И теперь уже обращаясь к нему, просипел привычное: — Лицом к стене, руки за голову.

Не было б здесь правонарушителей, а одни преступнички, жандарм и про наручники не забыл бы. Надел бы их, прежде чем из камеры выпустить. А так… админарест он и есть админарест.

Дверь встала на место всё с тем же режущим слух скрипом. Ключ трижды провернулся и был упрятан обратно в карман.

— Ты позубоскалься мне ещё, позубоскалься, — выплеснул недовольство жандарм. — Пошли, тудыть тя по лбу. А то лыбится он мне тут, что ни день. Мало тебе в камере досталось?

Масканину стало смешно. В принципе, плевать что он там себе думает.

Тюремщик не знал, что подконвойный был доставлен уже с синяком. Беспорядки случились не в его смену, да и если бы в его, разве всех упомнишь? В одном только этом блоке десятки задержанных. Ну а те два хмыря, что интересовались 'с вещами или без', то бишь навсегда или на допрос, ещё в первую после беспорядков ночь попытались установить свой порядок в камере. Эти, так сказать, старожилы, второй месяц находившиеся под следствием за уличные грабежи, возомнили себя хозяевами. И вдруг неожиданно оказались в роли манекенов, до утра пребывая в отключке после вступления в 'полемику' Масканина.

— Стой, — скомандовал жандарм, — лицом к стене, руки за голову.

Преграждавшая выход решётчатая дверь из толстых прутьев открылась с неизменным в этих стенах противным скрипом. Жандарм рукой показал на проход, повторил традиционные слова и затворил дверь.

— Направо… Прямо… Стой.

Перед Масканиным отворилась стандартная дверь камеры, только номера на ней не было. Он вошёл, за спиной лязгнул запираемый замок.

Окошка в камере не было, хорошо хоть вентиляционное отверстие в потолке имелось. Царившая здесь полутьма плавно сгущалась по мере удаления от двери. В центре стоял неказистый деревянный стол, по обе от него стороны два одинаковых стула. Плюс выключенная настольная лампа. Вот и вся обстановка.