На задворках галактики. Трилогия

— Умылись уже, соколики? — вышла на крыльцо бабка Миланья. — Одевайтесь к столу, завтрак поспел.

Она скрылась в доме. А из хлева уже шли к рукомойнику хозяин с сыном.

— Идём, — Максим хлопнул Торгаева по плечу.

За столом у каждого было своё строго определённое место. Тридцатипятилетний хозяин Радослав Сергеевич сидел во главе, по обе руки от него старшие дочери и десятилетний сын. Шестилетняя дочь и жена на сносях сидели поодаль, мать хозяина — бабка Миланья или просто баба Миля, напротив сына рядом с постояльцами. Свою мать Радослав взял к себе после похорон отца, выиграв это право в «интригах» у старшего и младшего братьев. Собственно, в этом не было ничего удивительного: отцовский дом, в котором жил его старший брат Никита Сергеевич, лишился двух работников — старшие сыновья призваны в армию и теперь где–то на фронте, а дочери после замужества разъехались по соседним и дальним уездам. У младшего брата хозяина — Степана Сергеевича ещё не подросли помощники и потому содержать мать ему было бы трудновато. Бабка Миланья это понимала и откликнулась на приглашение среднего сына. И ей были весьма рады, ну а сама она быть обузой не желала: делала пряжу и ткала одёжку для внучат, помогала выпекать хлеб и давала советы внучкам как правильно и покрасивее делать вышивки к приданному. И те её слушали и вечерами вышивали узоры на многочисленных платьях, юбках и сорочках.

По заведённому порядку у каждого в семье имелась своя тарелка, в которые сейчас одна из дочерей накладывала гречневую кашу на молоке. Первым к еде приступил глава семьи, все ели молча и не спеша. А Масканину вспомнилось, как он с Торгаевым, придя на постой, помимо денег преподнесли Радославу Сергеевичу маковых пряников, купленных накануне в кондитерской в волостном городке. Как и ожидалось, к угощенью хозяин с хозяйкой не притронулись, все пряники распределили между детьми и бабкой Миланьей. Так повелось издревле: всё лучшее детям и старикам, а дети, наблюдая такое отношение, «мотали на ус».

После завтрака семья разошлась. Хозяин с сыном ушли на сенокос; хотя заготовленного ими, по прикидкам Максима, животине для зимнего прокорма вполне хватало. Но коли до первого снега есть возможность дополнительно подзапастись сеном, то почему бы эту возможность не использовать?

— Пора нам, — откланялся Масканин хозяйке.

Женщина улыбнулась. Максима она воспринимала старшим над Торгаевым, тот снова для легенды ходил в прапорщиках. Ну а сам Масканин для той же легенды щеголял не вольногором, а армейским штабс–капитаном, правда, все боевые Знаки Отличия — Добровольческий крест, «штыковые» и солдатскую «Вишню» ему разрешили оставить. А вот бебут приказали не брать, вместо неё выдали саблю, дабы не выпадать из образа, а древний клинок был упрятан в вещь–мешке.

— К обеду не опоздайте, — строго напутствовала хозяйка. — Радослав порядок любит.

— Увы, — развёл руками Максим, — обещать не могу. Наше дело — служивое. Может уже сегодня мы вас покинем.

— Хоть попрощаться забегите, — вышла в сени бабка Миланья. — Я б вам молочка на дорожку…

— Попробуем, если что. Но если что, не обижайтесь.

— Ой ты, Боже мой! — отмахнулась бабка. — Обижаться не станем. Выучили, чай, ваши порядки.

Выйдя за калитку, офицеры направились по улице в центр деревни, где располагалась комендатура. По легенде они прибыли из запасного офицерского полка и ждали распределения в свою новую часть. В принципе, за четыре дня пребывания в Новосерповке их уже пора бы было и распределить, но Управление кадров штаба 29–го корпуса с ними не спешило. Начальника Управления поставили в известность, что несколько прибывших офицеров — жандармы и грушники.

Штаб корпуса размещался на отшибе Новосерповки, его охраняла комендантская рота. Группа Кочевника, над которой он взял личное руководство, делала своё дело за периметром деревни. Помимо трёх жандармских офицеров, в группу входил подпоручик Ершов с которым Масканин учился на спецкурсе. Группа ротмистра Обдорцева вела наблюдение внутри Новосерповки, Масканин и Торгаев на время операции подчинялись ему. Сам Обдорцев, насколько просёк его Масканин, был матёрым оперативником, способным заткнуть за пояс практически любого диверса. Его офицеры были ему подстать — опыта набирались с самого начала войны. Все в группе ходили в армейской полевухе, ротмистра на пехотный лад называли капитаном.

— Ничего не чувствуешь? — вдруг спросил Торгаев, когда мимо проехал грузовик с солдатами.

— Не знаю, Стёп, разве что собаки как–то лениво сегодня побрехивают. И вроде дышится по странному тяжело.

— Не нравится мне, Макс, сегодняшнее утро… Будто что–то давит…

Максим пожал плечами, не зная что думать: то ли усталость накопилась за четыре дня то беготни, то лежания на чердаках сараев и две бессонные ночи, то ли чувство опасности играет тревогу.

Под комендатуру было отведено здание клуба. Получив сегодняшние штампики у дежурного — уже пятые по счёту по прибытию в Новосерповку, Масканин и Торгаев прошли в кабинет с табличкой «заведующий хозяйством», который Обдорцеву предоставил комендант. Так подгадалось, что комендант был в недавнем прошлом жандармом–оперативником пока не получил тяжёлого ранения. Он легко сошёлся с ротмистром и помогал чем мог, пребывая в уверенности, что Обдорцев и его люди в Новосерповке проездом.

— Явились, — усмехнулся командир группы, отхлёбывая чай из кружки. — Горазды ж вы спать.

Торгаев глянул на часы: 6:52 и удивлённо хмыкнул.

— Ладно, шучу, — сказал Обдорцев. — Чаю хотите?

— Эт можно, — кивнул Масканин, усаживаясь вслед за товарищем на стул.

— Кипяток в чайнике, заварка и сахар на подоконнике.

— Тебе с сахаром? — спросил у Максима Торгаев.

— Ну, давай с сахаром.

Пока тот делал чай, Обдорцев медленно прихлёбывал, задумчиво уставившись в одну точку. Когда две парующие кружки стали на стол, он успел допить и спросил:

— По дороге сюда ничего не заметили?

Масканин промолчал, а Торгаев пожал плечами и выдал:

— Гнетуха какая–то…

После его слов секунд на пять наступила пауза.

— Гнетуха, говоришь? — справился ротмистр. — А ты, Макс, что скажешь?

— Не знаю даже… — Масканин сделал глоток и подул в кружку. — Тут «чисто».

— Это понятно, что тут «чисто», — Обдорцев посмотрел на Торгаева. — Значит, гнетуха?

— Да всё вроде как обычно, — ответил тот. — Только в воздухе словно что–то такое разлито… Не знаю как и объяснить–то. Просто чую.

— Хреново, Стёпа, хреново, — насупился ротмистр. — Выходит, что что–то есть, но что именно — неизвестно. Нда, хорошенькое начало, нечего сказать…

— Начало? — спросил Масканин.

— Ага, оно самое, господа. Генерал Веретенников приезжает сегодня.

Масканин потёр подбородок, а Торгаев, глотнув и обжёгшись, отставил на время кружку.

— Хотел бы я сказать что–то определённое про свою чуйку, — тихо почти прошептал он, — но… ничего определённого пока сказать не могу.

— Значит, — подытожил ротмистр, — будем исходить из того, что противник уже в деревне.

— Интересно, каким это образом он здесь очутился? — засомневался Масканин. — Да и внешняя группа его, получается, прохлопала.

— И мы тоже, получается, прохлопали, — поддержал Торгаев.

— Вот то–то, — согласился Обдорцев, — прохлопали. Обижайтесь на меня или не обижайтесь, но пока что все ваши хвалёные штучки–дрючки что мёртвому припарка. Нравится вам это или нет, но я предпочитаю исходить из самого чёрного варианта.

— Ну хорошо, — бросил Масканин, — допустим, диверсы уже в деревне…

— По–тихому прошерстить всех прибывших ночью? — предугадал его мысль ротмистр. — К сожалению, не получится. Себя раскрывать мы не в праве, а без помощи хотя бы комендатуры за полдня не успеем. Да вы и сами понимаете, что нельзя нам сейчас раньше времени вспугнуть «их».

— Тогда, что? — спросил Торгаев.

— Я свяжусь с полковником Семёновым. А вы покамест с моими ребятами по обычной схеме работайте в деревне.

Он встал и надел фуражку. Уже у двери приостановился и сказал: