На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

Вышел. Сел в коляску. Подумал: «Ну какие негодяи…»

– На Петуховку, – решил. – Гони…

Попов не ожидал князя, еще зевал в постели, нежась.

– Петя, голубчик, – сказал Мышецкий, садясь в ногах шурина на кровати. – Выручи… а?

– Господи, да где я напасусь на вас? То вы, то Додушка…

– Не денег я прошу – приюти.

– Как? – привскочил Петя в постели. – Как приютить?

– Запутался я… Не ночевать же мне на вокзале!

Вкратце поведал о своих злоключениях. Мужики со своей просьбой об аренде жеребцовских земель клином вошли в разговор (Петя вряд ли даже осознал всю суть дела).

– Ну, конечно, во всем всегда виноваты женщины… – Он выкинул из соседней комнатушки какое-то барахло. – Козлы поставим, – сказал, – на козлы доски, сверху закинем… Мягко ли будет?

– Мягко, мягко, – согласился князь. – Что я, барин разве? Слава богу, студентом был – всякое бывало…

После чего Сергей Яковлевич отправился в присутствие и велел вызвать из Заклинья к себе предводителя Атрыганьева.

– Довольно! – сказал Огурцову. – И слушать не буду отговорок. Болен ли он, умирает ли – пусть явится…

Вспомнил он вдруг, как стояла внаклонку Ксения Жеребцова и летели шары из-под ее молотка. Скоро, скоро – вот выпадет снежок! – и закатаются по губернии шары другие.

Будут шары эти белые и черные – выборные!

Будет дворянство избирать себе нового предводителя…

«Атрыганьева – в шею!» – твердо решил Мышецкий.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Этот же вопрос занимал и Додо: все чаще думала она о Паскале: «Не еврей ли? Осип да еще Донатович… Однако его пора уже взять в наши шоры. Лишние деньги никогда не кусаются!»

Раскрыв толстую книгу (дневник мыслящей женщины), Додо меленьким бисером застрочила:

«Евлогий Фуфанов неуловим, говорят, видели его на вокзале, собирался куда-то ехать. Был пьяным. Без станка нам горе! Ферапонт просит денег на вставку зубов. Где возьму?..»

В дверь постучали. Додо захлопнула дневник.

– Дерните сильнее! – крикнула она.

Дернули, и на пороге предстал капитан Дремлюга:

– Евдокия Яковлевна, не возражаете, коли войду к вам?

– Ради бога, оставьте меня, – вспыхнула Додо. – Вы жалкий человек, громила и насильник… Прочь!

Дремлюга плотно затворил двери, огляделся, нюхая воздух:

– Ах, и всегда-то у женщин такой… дух! Ромом, что ли? Или цветами? Как бы то ни было, все равно – хорошо у вас… Евдокия Яковлевна, слов нет, вы – мое несостоявшееся счастье!

– Слушайте, капитан, это уж слишком… Я же сказала, кто вы!

– Позвольте? – Жандарм присел на краешек стула. – Да, – сказал глубокомысленно, – просто у вас тут так хорошо… Ах!

Додо отвернулась, показав ему спину, как футляр от гитары:

– Ну, если вам так уж хорошо, то черт с вами – сидите!

– Хорошо, хорошо, – говорил капитан, строя улыбки (Додо при этом быстро писала). – Дадите почитать? – спросил он.

– Вставьте сначала зубы Ферапонту Извекову, – ответила Додо.

– А сколько, мадам, у него зубов?

– Было тридцать два, как и у каждого человека.

– А – осталось?

– Я не считала ему зубы. Но половины, кажется, нет.

– Да, – согласился жандарм, – убыток в хозяйстве заметный.

Додо услышала за спиной шелест кредиток. Обернулась:

– О! Да вы – богатый мужчина, капитан.

– Корпус жандармов его императорского величества никогда не отличался мещанской скаредностью… Тьфу! – плюнул Дремлюга на пальцы, чтобы считать удобнее. – Пожалте! На золотые не наберет. А так, беленькие, ему в самый раз… Вы довольны, мадам?

– Мне-то что? Мне зубы не выбивали. – Додо спрятала деньги в стол. – А с чего такая щедрость корпуса жандармов? – спросила.

– Ну-у, как же иначе… такая дама! Такое диво, как вы…

– Бросьте, – огрызнулась Додо. – Что вам надобно? Говорите.

Дремлюга поискал глазами – куда бы кинуть фуражку:

– Борисяка вот я взял… слышали?

– Какой вы хвастун, капитан! Повесьте его себе на шею…

– Шутите, мадам?

– Шучу. Но только не юродствую.

– А я, выходит, юродствую? Так?

– Выходит… Куда дели моей станок? – обрушилась она вдруг.

– Вот это, – заметил Дремлюга, – разговор деловой женщины!

Додо выдержала на себе его взгляд – холодный, жесткий.

– Так что? – намекнула.

– Ничего. И станок стоит. И бумажка лежит. И краски пахнут.

– Верните же, – засмеялась Додо, уже дружелюбнее.

– Зачем?

– Это – мое.

– Чепуха!

– Паскаль – еврей? – вдруг фыркнула Додо.

– Вроде нет, – ответил Дремлюга. – А на что вам это?

Посмотрели друг на друга, как заговорщики, и весело рассмеялись. Лед отчуждения быстро растаял.

– Тут Ениколопов шуры-муры строит, – доверительно сообщил капитан. – Он уже взял Паскаля на мушку… Хотите эсера опередить?

– Благодарю… А – станок?

– У хохлов, сударыня, есть хорошая поговорка: не лезь поперед батьки в пекло! Слышали? Так вот… Позвольте курить? – Дремлюга с наслаждением раскурил папиросу. – Так вот, – повторил он, – станок тоже… ваш!

Додо от такого внимания жандарма стала сама не своя.

– Когда можно забрать? – заторопилась она.

– Ни-ко-гда, – ответил жанарм.

– То есть? – удивилась Додо.

– То есть станок останется у нас. В жандармском управлении. Всю литературу вы будете печатать, мадам, секретно. Под моим наблюдением. Никуда не выходя из наших стен. Понятно?

Додо соображала: что ж, это чудесно, под охраной Дремлюга, за его широкой спиной, тайком, забронирована от угроз брата…

– А мой брат? – спросила она на всякий случай.

– Забежка зайцем впереди князя… – усмехнулся Дремлюга. – Ежели хотите меня предать, то – пожалуйста: я к вашим услугам, мадам. Но зато оцените поступок рыцаря!

– Ценю. Вы – рыцарь, а я дама вашего рыцарского ордена.

– То-то же! – сказал Дремлюга, честно признавшись: – Сергей Яковлевич хороший человек, но с ним… опасно. Он либеральничает, и опасно либеральничает. С ним – не по пути! Но я уважаю власть. Вас, Евдокия Яковлевна, я уважаю тоже… Поверьте!

После этого чудесного свидания Дремлюга велел вызвать к себе Паскаля. «Барином стал… придет ли?» Но барин пришел. Дремлюга вспомнил, как это делал раньше Сущев-Ракуса, и, недолго думая, подсунул к носу Паскаля большой волосатый кулачище.