На запад, с жирафами!
Шрифт:
— Ладно.
— Меня не надо ни защищать, ни спасать, — продолжала она.
— Понял, — кивнул я.
— Ну вот и договорились, — подытожила Рыжик, и мы наконец перестали трясти друг другу руки.
Но внутри у меня по-прежнему все дрожало. Мы стояли у гаснущего костерка, и я чувствовал, что с каждой секундой разлука неумолимо приближается.
— Меня зовут Вуди, — сказал я.
Фамилию называть не стал — испугался, что она меня на смех поднимет, как Старик.
— А я Августа.
— Авги? — уточнил я, вспомнив, как ее звал репортер.
— Меня так только один человек называет, когда хочет позлить, — ответила она и снова натянуто улыбнулась.
Мне очень хотелось сказать в ответ что-нибудь достойное Водителя Жирафов — ответить как-нибудь в духе Кларка Гейбла, но вместо этого я ляпнул:
— А фамилия у меня Никель.
Рыжик обернулась:
— Безопасной тебе дороги, Вуди Никель. Фамилия ни капельки ее не насмешила.
Я смотрел ей вслед, пока ее не поглотила тьма. Подбросил дров в костер и уселся в кресло, еще на пару часов погрузившись в грезы о девичьих брюках, модных журналах, Париже, старинных полотнах, жирафах, спускающихся с небес на землю. Время летело быстро. Мне даже показалось, что я опять слышу тихую песнь жирафов, как тогда, на карантинной станции. Но когда я подошел поближе, чтобы послушать, уловил только вой ветра в ветвях и снова вернулся к огню и нескончаемым мыслям.
Старик вынырнул из мрака, когда огонь почти погас, а звезды стали бледнеть.
— Тебе пора поспать, малец. Только крышу сперва опусти, — сказал он, расшевеливая угли, чтобы вернуть пламя к жизни.
5
Сон
Лежа на кровати в гостевом домике у автостоянки, все еще чувствуя саднящими ребрами тепло Рыжика, я мысленно снова вернулся к заброшенному депо и стал грезить о нашем поцелуе — самом сладком из всех, о каких я только мечтал. Казалось бы, с такими мыслями не до сна, но я быстро уснул — впервые с той самой ночи, которую провел в вагончике на карантинной станции. Мне приснилось, что я иду по Франции и веду под уздцы Красавицу, как когда-то свою кобылку, а потом…
«Баю-бай/Засыпай/спи скорей, малыш».
«Утром все лошадки/будут твои, коль поспишь».
«Малыш, с кем это ты разговариваешь?» Смотрят карие глаза…
«Вуди Никель, а ну рассказывай, что произошло! Сейчас же!»
… Я снова попал в самый эпицентр знакомого техасского кошмара… А потом вдруг услышал вдали шум поезда и увидел, что стою посреди залитого солнцем кукурузного поля… Из высоких сухих зарослей выскочил жираф: он несся во весь опор, он бежал напролом, а в воздухе засвистели лассо…
Я упал с кровати и пулей выскочил за дверь.
Было еще темно.
Старик, сидевший на подножке тягача, поднялся, завидев меня, выбежавшего откуда ни возьмись в трусах и майке, босиком, с обезумевшим взглядом. Стараясь не думать о тете Бьюле, я скользнул мимо вагончика. Сна уже не было ни в одном глазу. Я сказал Старику, что подежурю один.
Он нахмурился:
— Ну не в трусах же.
Я сходил в дом, оделся как полагается, а потом сменил Старика, который пошел досыпать еще несколько часов до рассвета, оставив меня наедине с жирафами и кукурузным полем из страшного сна. Я уселся на подножку и уставился
в ночную тьму, такую непроглядную — хоть глаз выколи. С первыми лучами солнца я пошел поглядеть на поле за автостоянкой, готовясь к тому, что там меня ждет кукуруза и железная дорога. Но ничего подобного. Меня встретили только сосны. Никогда я еще так не радовался при виде маленькой рощицы.И только в этот момент я вспомнил про Рыжика. Оглянулся на ее домик. «Паккарда» уже и след простыл.
«Независимая газета Сан-Диего»
8 октября 1938 года
К НАМ ЕДУТ ЖИРАФЫ!
Первые в истории жирафы, которым предстоит доехать до юга Калифорнии, уже покинули Восточное побережье. «Я пообещала деткам из Сан-Диего, что они увидят жирафов! И ничто меня не остановит!» — заявила миссис Белль Бенчли, наша любимая «Владычица зверинца»…
6
В Вашингтон…
Воспоминания спаяны с вещами. Порой стоит только учуять, услышать или увидеть что-нибудь, и ты уже переносишься в другой конец страны, а то и мира, а может, даже в иное десятилетие, в тот момент, когда тебя целует большеглазая красотка или дает тумака захмелевший товарищ. И над этим у тебя нет никакой власти. Стоит мне только увидеть пыль во время уборки в моей палате, я вспоминаю, как глядел на коричневую бурю давным-давно, еще в Техасе. А когда смотрю на розовые пионы, я тут же мысленно переношусь во Францию времен Второй мировой, к свежей братской могиле.
А если услышу пронзительный вой старых полицейских машин, то живо вспоминаю, как сидел за рулем тягача на подъезде к Вашингтону и как меня едва не вывернуло от волнения.
За час до этого, когда мы готовили жирафов к отъезду с парковки, Старик ни словом не обмолвился о моем странном поведении ночью, и я был ему за это благодарен. Стоило нам выехать на трассу, как на обочинах стали один за другим попадаться таблички с указанием расстояния до Вашингтона. Когда мы проехали надпись: «ДО ВАШИНГТОНА 3 МИЛИ», впереди показался и сам город, посреди которого, точно стрела, возвышался обелиск — монумент Вашингтону. Но этого названия я тогда, конечно, не знал, а спросить Старика не решился. Ему и так было не по себе: он нервно вертел в руках свою федору, и я, даже не задавая вопросов, быстро догадался, в чем дело.
Шоссе расширилось на одну полосу, и теперь нас со всех сторон окружали автомобили. А тут еще мимо промчалась полицейская машина с включенной сиреной — так быстро, что я от неожиданности вывернул руль, а Старика швырнуло на приборную панель. Его шляпа упала на пол. Ругнувшись, он поднял ее, а в следующую секунду ударился о дверь, потому что жирафы не на шутку раскачали вагончик. Вцепившись в руль, я едва сдерживал тошноту, подступившую, стоило мне только осознать всю реальность того, на что я подписался: везти двух африканских гигантов по огромному городу, в котором пруд пруди машин!
Содержимое желудка уже подкатило к горлу, и я сглотнул, стараясь сосредоточить все силы на том, чтобы удержать вагончик в равновесии, пока мимо несся поток машин, а жирафы метались по своим загонам.
Старик положил шляпу на сиденье между нами, замер, а потом тоном, напоминавшим тот, которым он успокаивал жирафов, произнес:
— Тише-тише. Сбавь скорость. Потихоньку, полегоньку. Ни на что не обращай внимания.
Впереди я разглядел реку и дорожные знаки. Целую вереницу. На одном из них, стоявшем позади указателя на мост Фрэнсиса Скотта Ки, было написано: