На земле и под землей

А как же мы? Ах, если бы я знал!

Бродяга

Слышал ли ты когда-нибудь, как плачут старые пустые дома? Ах да, конечно, ты не мог этого слышать! Они ведь плачут по ночам, когда маленькие мальчики и девочки сладко спят в своих уютных кроватках, Днем пустые дома боятся плакать. Они очень гордые и не хотят, чтобы кто-нибудь догадался, как тяжело у них на душе, как им холодно и одиноко. Но даже самые гордые из них иногда не в силах скрывать свое горе. И вот ночью, когда люди спят, пустые дома позволяют себе немного поплакать и им становится легче… Дома только кажутся сильными и большими, а на самом деле они настоящие дети, которым очень плохо без родительской любви. Я-то хорошо это знаю, мне ведь приходилось не раз жить в заброшенных домах. Их стены, дрожавшие от сырости и холода, умоляли меня поскорее растопить печь и согреть их, оконные стекла просили смыть с них застарелую грязь, из-за которой глаза домов вечно воспалены и болят так, что даже плакать больно. Потрескавшиеся полы мечтали о теплом коврика, а разбитые лампы были похожи на останки погибших воинов, ожидающие, когда же их наконец предадут земле…

У брошенных домов, малыш, есть замечательная сказка о Бездомном Бродяге. Тысячу раз рассказывали они друг другу эту сказку, и им все еще не надоело ее слушать. Послушай же и ты.

Тысячи лет бродит по земле Бездомный Бродяга. От летнего зноя и зимней стужи кожа его стала жесткой, как голенище солдатского сапога. Волосы так выгорели на солнце, что совершенно потеряли цвет, а лицо почернело и покрылось бесчисленными морщинами… Год за годом, век зa веком ходит Бродяга по земле и ищет свой дом. Господи, как же устал он за столько-то лет!

Больше всего на свете ему хочется лечь в какой-нибудь придорожной канаве и заснуть вечным сном. Но он не может этого сделать дружок. До тех пор, пока не найдет свой дом. И вот тогда, когда он его отыщет, придет к нему блаженный сон, и Бродяга отдохнет наконец от своих бесконечных скитаний.

Сейчас даже самые старые пустые дома не помнят имени Бродяги, но говорят, что когда-то у него было имя, как у тебя или у меня. И еще рассказывают, что давным-давно, еще до того, как стать Бродягой, он был обыкновенным римский легионером.

Больше всего на свете римляне обожали воевать. И воевали они, надо сказать, неплохо, Мало кто мог перед ними устоять. Ты-то знаешь, что брать чужое — нехорошо. Но римляне этого не знали. Они завоевывали чужие города и даже целые страны, и ужасно этим гордились. И вот однажды большая римская армия отправилась завоевывать одну маленькую азиатскую страну, жители этой страны мужественно сопротивлялись, но, как говорится, плетью обуха не перешибешь. И в конце концов им пришлось сдаться на милость победителей. Они отдали римлянам все, что у них было ценного: золото и драгоценные камни, овец, лошадей и волов. Но командовавшему армией консулу этого было мало. Ему хотелось унизить маленький народ. И он приказал своим солдатам поджечь храм местной Богини Очага, которую тамошние жители любили и почитали больше всех других своих богов, и вот, когда простой римский солдат по приказу консула облил смолою ступени маленького деревянного храма и бросил вовнутрь пылающий факел, когда деревянные стены разом вспыхнули и к небу поднялся столб дыма, перед солдатом появилась сама Богиня Очага. В ярости выскочила она из охваченного пламенем храма. Одежда на ней горела, прямо как бумажная, а в глазах была такая боль, что и рассказать нельзя. От страха легионер упал на землю, а Богиня склонилась над ним, посмотрела ему в самое сердце и произнесла странное проклятие: «Вечно будешь ты, солдат, бродить по земле и искать свой родной очаг». И, сказав это, Богиня исчезла.

Конечно, было бы справедливее, если бы на месте солдата оказался консул — ведь это он отдал жестокий и бессмысленный приказ уничтожить храм. Но начальники во все времена умудрялись сваливать ответственность за свои поступки на подчиненных. Так вышло и на этот раз: консул о триумфом вернулся в Рим, а легионер отправился в свое бесконечное странствие по земле. Говорят, что через некоторое время жители маленькой азиатской страны отстроили храм заново, и Богиня вновь обрела себе пристанище. Еще говорят, что много раз, проходя мимо тех мест, несчастный легионер заглядывал в новый и храм и умоляя Богиню даровать ему смерть. Но древние боги, особенно если это женщины, очень злопамятны. И солдату удалось вымолить у Богини Очага лишь одно небольшое послабление. Она сказала ему, что так уж и быть, странствие его не будет вечным и душа его обретет в конце концов покой, но лишь тогда, когда среди миллионов домов, построенных людьми на земле, он отыщет тот единственный, который она. Богиня, предназначила для него…

Вот и ходит по свету Бездомный Бродяга в поисках этого единственного дома, и все никак не может его найти: ведь просто уму непостижимо, как много на земле домов!

Я услышал эту грустную историю от одного маленького двухэтажного флигелька. «Как ты думаешь, — спросил меня флигелек, — похож я на Тот Самый Дом?» — «Конечно, дорогой друг!» — ответил я ему, хотя, честно говоря, этот славный домик на Тот Самый дом как-то совсем не походил. «Ах! — вздохнул флигелек так громко, что во всех его пустых комнатах с потолков посыпалась штукатурка, — хорошо бы это был я! Говорят, что когда Бездомный бродяга найдет свой дом и обретет вечный покой, этому дому тут же присвоят звание Памятника! Его покрасят новой краской, сделают новые рамы из чистого золота, а в эти рамы вставят стекла из настоящего хрусталя! А самое главное, всем бездомным ребятишкам выдадут в этот дом специальные приглашения, чтобы дети могли жить в нем сколько им будет угодно, представляешь?» — «А ты не боишься, что дети побьют хрустальные стекла?» — спросил я у своего наивного приятеля. «Ах, это такая мелочь по сравнению с одиночеством!» — и тут флигелек сделал вид, что у него насморк. А я… Я сделал вид, что не замечаю маленькую слезинку, застывшую у него на стене.

Волшебная рама

Знаешь ли ты про Волшебную раму? Каждый художник мечтает ее найти для своих картин, но как она в точности выглядит — не знает никто. Известно лишь, что хорошая картина в этой раме становится в тысячу раз лучше, чем была, до того красивая, что глаз не отвести. Плохая же наоборот, до того становится отвратительной, что краски на ней так и жухнут от отвращения к самим себе. И еще доподлинно известно, что какую бы картину ты в эту раму ни вставил — маленькую, среднюю или огромную, как стена твоей спаленки — рама придется картине в самый раз. Раме этой тысячи лет, но ей ничегошеньки не делается, хоть и сделана она из обычного дерева. А смастерил ее один старенький плотник. Это был хороший плотник и богатые люди заказывали ему всякие работы по дереву, обещая заплатить как нибудь потом (у богатых частенько нет при себе денег). И вот однажды царь той страны, в которой жил этот плотник, заказал старику раму для своего портрета. А с портретом этим вот какая была история…

Царь был очень богат и хвастался этим как только мог. Когда в его страну приехал погостить на недельку самый лучший художник в мире, царю взбрело в голову заказать ему портрет, чтобы потом хвастаться этим портретом перед друзьями, а особенно — перед врагами (уж так ему хотелось, чтобы все ему завидовали). Художнику царь не понравился — уж до того у него было злое и глупое лицо. Но отказать ему прямо художник побоялся (ведь это все-таки был царь!). И тогда художник назначил за свою работу огромную цену — полцарства и царевну впридачу. Художнику все это, конечно же, совершенно было не нужно, а цену такую он назначил нарочно — чтобы царь от своей затеи отказался. Но царю, как говорится, вожжа под хвост попала. К тому же он нахвастался уже всем соседям, царям да королям, что лучший художник в мире обещался нарисовать его, царя, портрет. И вот царь согласился отдать художнику за работу полцарства, и царевну впридачу (хотя царевна, надо оказать, была сущая мегера, вся в папочку, да еще такая уродина, что царь ее и задаром бы отдал — да только не брал никто). Поздно было художнику от своего слова отступаться, пришлось браться за работу.

Царский портрет художник писал долго, целых три года, три месяца и три дня. И по мере того как работа близилась к концу, самый лучший художник становился все бледнее и бледнее, все слабее и слабее. Ходили слухи, что царь помаленьку отравлял художника, ведь мертвому художнику не надо будет полцарства отдавать. А я так думаю, что художник оттого чах да бледнел, что три года каждый божий день должен был рисовать жестокое и глупое лицо царя. От такого зрелища кто хочешь зачахнет! И вот, наконец, портрет был закончен, а вместе с ним закончились и последние силы художника. И в ту минуту, когда царь со своими вельможами входил в залу, где на золотом мольберте стоял законченный портрет, художник испустил последний вздох и отошел, как говорится, в мир иной.

Глянув на портрет, царь сначала обрадовался. Парадный наряд царя был нарисован такими яркими, звонкими красками, каждая пуговка и ленточка выписаны так отчетливо, что казались настоящими, приклеенными к холсту, пуговками и ленточками. А любимая собака царя (не удивляйся, дружок, злодеям тоже не чужда любовь к животным) казалось вот-вот выскочит из картины с заливистым лаем… Но когда царь глянул повыше штанов и мундира, ему стало как-то нехорошо. Да-да, царь посмотрел на свое собственное лицо и просто-напросто испугался, уж таким оно было злым да жестоким! Человек с портрета смотрел царю прямо в глаза и, казалось, хотел сказать: «Казнить его!» Вот ведь, дружочек, страсть-то какая!

Впрочем, царь был доволен: пусть все, глянув на портрет, видят, какой он ТВЕРДЫЙ и НЕПРЕКЛОННЫЙ (не портрет, конечно, а он, царь). И еще он обрадовался, что художник умер, и, стало быть, за портрет не нужно было отдавать обещанную цену. Царевна, правда, огорчилась (на ней ведь никто не хотел жениться, а самый лучший в мире художник — это все-таки не самая худшая в мире партия).

И вот царь заказал старому плотнику раму для своего портрета и даже на радостях, что пол царства отдавать не пришлось, заплатил плотнику вперед. (Ты еще помнишь о стареньком плотнике?) Рама у него получилась просто расчудесная. Но плотник ведь был очень старенький и глаза у него были уже не такие зоркие, как у тебя или у меня. И наверное поэтому он немножко ошибся с размерами и рама оказалась чуть маловата — картина в ней не помещалась. Времени, чтобы сделать новую раму, совсем уже не оставалось, какой ужас! Но у плотника был сын, тоже, конечно, плотник (в ту далекую пору так уж было принято, что сын рыбака становился рыбаком, сын солдата — солдатом, а сын плотника — непременно плотником). И хоть сын этот был еще подросток, но кое-что уже смыслил в плотницком деле. И к тому же он очень любил своего старенького отца. И мальчик взялся исправить раму, хотя трудно даже представить, каким образом можно увеличить раму, это же ведь не то что уменьшить! Но каким-то непостижимым образом сыну плотника это удалось. Всю ночь трудился он в мастерской своего отца и наутро — вот чудо! — рама подходила к картине в самый раз. А в ту пору (да кое-где и сейчас) принято было на свою работу ставить клеймо, это как бы подпись мастера, чтобы все знали, кто эту работу сделал, и чтобы все знали, ежели работа плохая, кого за нее поругать. Честь поставить клеймо старик уступил сыну — ведь он его, старика, так выручил! И тогда мальчик в самом уголке рамы нарисовал маленькую-премаленькую букву, первую букву своего имени (это была единственная буква, которую он знал, так как вообще-то ни читать, ни писать мальчик не умел). Это была буква «И». Она была очень маленькая, такая, чтобы увидеть ее мог только тот, кому очень-преочень захочется ее увидеть.