На земле Родоса

Услышав голос отца, Родос вспоминал, как отец мог с раннего утра выйти в поле, рассматривать белый хлопок, вытравливая дикий. В полях он мог проводить целые дни, прерываясь лишь на мелкие приемы пищи. Также было и с важными встречами, проводившимися под открытым небом и белым горизонтом. Так отец показывал, сколько трудов ему стоило возвести подобное плодородие, ведь принятое хозяйство от отца он принял с только-только начальными пожитками первых веточек хлопка, и было бы странным, если бы он согласился с этими неизвестными насчет продажи полей. Эти люди просто не знают его. Его жизнь была заключена в этих полях, и вместе с тем Родоса, которого Алексей приучал к труду, с пеленок брал в поле и изо дня в день по крупицам объяснял, как все утроено в их деле.

Сын рос, в нем появились отцовские черты характера: умение договариваться, следить за ситуацией на рынке и плодотворно работать как умственно, так и физически. Именно благодаря отцу, а не собственным наставлениям к делу, как это казалось Родосу в столице, в нем имелся перфекционизм.

Прошло меньше пяти минут, из кабинета, в сторону выхода, послышались шаги. Дельцы начали выходить.

Никого из них Родос лично не знал, и не узнавал, чтобы они посещали отца, когда он ещё не уезжал на учебу. Времена шли, скорее, это всего-то новые партнеры в деле. Тем не менее, Родос уважительно здоровался с каждым за руку, и почтительно покачивал в ответ головой. Один из выходящих, единственный из всех, улыбнулся ему, наверное, узнавая в нем черты лица Алексея, такие же спокойно-уравновешенные, и пожал руку крепче остальных.

Все уже вышли, по деревянным ступеням слышались шаги и неразборчивые бормотания, Родос стоял перед входом в отцовский кабинет, куда судорожно стеснялся входить, не зная, как его встретит отец, но все же прошел.

Отец, в старом рабочем балахоне, стоял у кабинетного стола, склонивши голову перед кучей бумаг, перебирая их с места на место. Рядом лежали игральные кости, выбившие две тройки, а на противоположном краю стояла статуэтка скелета играющего на скрипке.

– Здравствуй, отец, – произнес Родос, смотря на треугольную форму запустелой и седой щетины отца.

Этот знакомый голос тонко пронесся в ушах Алексея. Он поднял голову на вошедшую фигуру в кабинет, не веря скорой встрече.

– Здравствуй, сын, – произнес Алексей.

Оторвавшись от забот, отец откинул все бумаги, подошел к сыну, встречая его без излишней экспрессии: пожал руку, коротко обнял.

– Возмужалый стал, – говорил отец. – Знал, что вырастешь не мягким сопляком. Ну, как доехал, на долго ли к нам? Мы с матерью думали, что ты позже приедешь.

– Да что там, пустяки. Так просто получилось.

– А дальше куда? Планы есть?

– Я здесь навсегда. Сам ведь знаешь, что мне предлагали место в столице, но я отказался. Не хочу занимать места и очереди, предназначенные другим.

Отец в душе улыбнулся ответу.

– Вовремя ты приехал. Вместе начнем вести работы. Мне тут надо поменять пару тепловых плит, да вот ещё кредит взял. Знаю, знаю, что это плохо, но деньги были нужны срочно. Пойдем лучше вниз, там посидим, побеседуем, – говорил Алексей, указывая жестом к выходу на первый этаж.

– Не думал, что ты восстановишь фотографии предков, – говорил Родос, смотря на родственные фотографии, расположенных на стене коридорчика. – Давно ты хотел этим заняться.

– Давно и в правду. Только эти фотографии собрала Анна. Где-то в старых сумках и папках отыскала, что-то в архиве…ну ты проходи, проходи. Сейчас вот хочет к фотографиям небольшую биографию приписать. Удивительно было узнать, что многие поколение все жили на этой земле.

– И мы живем, – сказал Родос, пройдя спуск на первый этаж.

– И мы живем, – дополнил Алексей.

Спустившись в обеденный зал, и расположившись, друг к другу, пока в это время Анна подогревала вновь еду, Алексей продолжал:

– Мелочи это, конечно, повесить эти фото на стены, да приписать биографии, но мелочь важная. Свои корни знать надо, кто ты и откуда, даже в такое изменчивое и быстротечное время. Все эти провода, вышки сотовых операторов, новые технологии и даже нравы. Все так сильно изменилось с девяностых.

– Разве что в этих сплетениях не поменялся человек, – добавил Родос, попивая ту чашечку чая, от которой он ранее отказался.

– И то верно, – отвечал отец, принимая от Анны борщ и сметану, угощаемый ранее сыном. Отчерпнув пару ложек, продолжил: – И нет объекта интересней человека. Все самое наивное, грязное и гнилое, но в то же время обольстительное и благородное – все это спрятано в нас как в чулане. Сколько помню и знаю людей, мало кого интересовали родственные корни, где они живут. Всем подавай хлеба и зрелищ, денег, да как можно больше. Банальщина.

– Не думаю, что твою мысль можно спокойно передать человеку. Вернее можно, наверное. Один да бы послушал, но не толпа. Им нужны аргументы грубее. Те же деньги, как основной стандарт мышления…

– А в гробу карманов нет, – резко перебил отец. – Устраивать гонки за благосостоянием можно сколь угодно долго, но размеры ямы под гроб доподлинно известны – два на два. Я со своего двадцатилетия, не успев получить должное образование, начал работать в полях, и деньги зарабатывал, и сейчас зарабатываю, причем неплохие, но никогда ими не выпячивал, и не считаю, что они так важны, как это ныне принято. Для меня дело одно – работать и служить этой земле, где родился. В других городах своих людей и так хватает. Да и вот, сколько мы с матерью вместе живем и работаем, но могли бы все продать, отстроить хоромы или вовсе, как любят говорить, «бросить все, да уехать!». Надо болеть за то место, где ты живешь, стараясь его сделать лучше. Я до сих пор руками работаю в полях, почти никаких машин. Мог и рабочих нанять, и сам не работать, да только в нашем деле никто не смыслит и не разбирается. Кругом попойки да стройки нелепые. Дорогу сделают – она рассыпится, к врачу придешь, а его и вовсе нет. Люди, люди нужны! А чтоб люди пришли, надо сперва работать с ними, с их мозгами или места для них устроить. Только так, – говорил Алексей, попутно доедая суп. Больший вес его словам придавали крупные предплечья, на которых маленькие грязинки земли, при царапинах или небольших порезах, просачивались под кожу, оставаясь там с невозможностью их отмыть или отчистить.

Речи отца продолжали идти вперед. Пустые разговоры ему не нравились. Он не смотрел телевизор, не заседал в гаджетах или в чтении газет. Интересна могла быть работа, дружеские посиделки с такими же дельцами под фоном серьезных разговоров и книги.

Некоторые вещи смущали Родоса. В словах отца была слышна грубость и неотёсанность сказуемой мысли, что, в общем-то, свойственно людям с провинции, но определённая доля правды была в его словах, да и отец всегда был таким. В чем-то суров и строг в своей дисциплине, но на этого человека всегда могли положиться в любом деле.

– Вот, соседка с этого дома, – говорил отец, указывая на соседский ветхий дом. – Родила четверых детишек от разных мужиков, они теперь в разных тряпках бегают да слоняются, не учатся нигде. Что из них вырастет? Ещё одно ворье или уличные бездельники?

Конец ознакомительного фрагмента.