Набат
Шрифт:
— А за Россию она у вас болит?
— При чем тут Россия? Я мыслил глобальными масштабами. Россия — испытательный полигон, вожди ей теперь не нужны. Один покой…
— Не задерживайся! — грубо поторопил архангел Михаил. — Этот плут даже здесь придуривается, врет, боится попасть ярусом ниже, а объясняет свое плутовство на обычный манер: хотелось, как лучше, извините, не получилось. Всевышний распорядился держать всех плутов вместе. Нет от них проку ни там, ни здесь…
Пока он говорил, увлекая Судских по наклонной галерее, промелькнули в каморках, словно в купе ночного экспресса, Бухарин, Троцкий, Менжинский, Свердлов, еще кто-то с намасленными плешами и столь же масляными улыбками
«Здесь только наши?» — подумал Судских, и архангел Михаил ответил, будто читал его мысли:
— Здесь те, кого ты хотел увидеть, кому не доверяешь.
Ярусом ниже багровые блики исчезли, гниловато-зеленое свечение заменяло свет. Тени здесь не передвигались, а текли медленно из стороны в сторону.
— Боже! — приглушенно воскликнул Судских, и архангел Михаил оборвал его резко:
— Молчи! Молчи и наблюдай.
Мимо проплыла тень, размазанная в плоскости. На следующей Судских сосредоточил внимание, отчего тень подобралась, поджалась, стала узнаваемой, как и его деяния познались после его смерти.
«Никита! — догадался Судских. — Вечный Иуда, недоучка, дилетант, возомнивший себя пупком земли. Так тебе и надо!» — не стеснялся Судских.
Размазанной медузой проплыл Борька-алкаш, к нему в ноги пристроилась некая рыжая личность, за ними скользил ужом Мишка Меченый. Они даже не скомпоновались при звуке твердых шагов архангела Михаила. Слабые там, здесь им вовсе не хватало усилий.
— Последний нижний ярус, — напомнил архангел.
Они двигались в кромешной темноте. Судских ощущал, что сверху каплет, снизу подсасывает и мерзкое зловоние превращает низ и верх в единую неживую субстанцию. Он не различал лиц, хотя тени роились вокруг плотно, буквально наталкивались на них в торопливой поспешности высказать немую просьбу или пожаловаться на кого-то.
«В самом нижнем ярусе те, кто способствовал подлым», — вспомнил Судских Тишку-ангела. Он не различал их, не знал прежде, может, некоторых. В жизни они промелькнули и забылись живущими, хотя от них во многом зависела жизнь людская. Они обвешивали мыслящих, подкручивая весы Фемиды, сладко ели и пили, переводя добро в дерьмо, не заботясь о наследии, плодя себе подобных, кичливых от наличия для них созданного болотца. Они были ничем и всем одновременно, скрепленные диффузийными связями, мешая сильным выбираться наверх. Они застолбили себе места на престижных кладбищах, и все равно их не хотели знать живущие.
«Что же такое жизнь? — отвлекал себя от гнетущих картин яруса Судских. — Ради чего она дается, и нужно ли свершать, осиливать бытие, поднимаясь над себе подобными?»
— Таков закон вечности, — услышал он голос, не принадлежащий архангелу Михаилу.
«А если я не хочу жить в болотце, значит, я другое существо из другой среды, где чище и просторней?»
— Вот-вот, — прозвучал тот же голос с усмешкой в лад мыслям.
«Выходит, Всевышний создает нас в болоте и хочет, чтобы мы самостоятельно выбирались из него?»
— Эволюция мироздания, — подытожил прежний голос. — Выживают сильнейшие, осваивая новую среду.
«Выходит, Адам…» — блеснула догадка в голове Судских. Кстати, стало светлеть впереди: архангел Михаил вел его наверх.
— Про Адама не надо, — остановил его тот же голос, но Судских не внял предостережениям, вспомнился старый спор
с Гришей Лаптевым по поводу библейского происхождения человека: «Не так все было, читайте Библию внимательней! Сначала Бог создал людей в последний день своего бдения, сказал им: плодитесь и размножайтесь. Потом он лег отдыхать и, выспавшись, взялся творить Адама, а позже Еву. Была попытка создать пару чистых и… не получилось».— Не твое дело, — пророкотал прежний голос. — Посмотрю, как ты справишься со своим. Считай, доверяю тебе создать чистых.
Усмешка при этих словах была ощутимой и язвительной.
— Пошли отсюда, — буркнул архангел Михаил. — Покажу тебе сильных.
В новом ярусе, наполненном голубоватым свечением, фигуры двигались неторопливо, естественно или сидели в степенных позах, занятые самими собой. Никто ничего не готовил на примусках и спиртовках. Судских уже обратил внимание, что в каждом ярусе фигуры и тени живут отдельными жизнями, даже сталкиваясь или сплетаясь, они двигались куда-то без цели, не замечали преград, в голубоватом ярусе перемещения были наполнены степенством, заранее предупреждались столкновения.
Никого из увиденных Судских не признал. Какой-то плечистый мужик в крестьянской поддеве показался знакомым, но смутно.
— Ты спрашивай, здесь можно, — подбодрил архангел.
— Кто эти люди? — тотчас слетело с языка Судских.
— Видишь как? — без веселости улыбнулся Михаил. — Слона и не приметил… Я специально привел тебя сюда, чтобы вспомнил ты, кому обязан родом. Тот простоватый в поддеве — Минин.
— А Пожарский? — спросил Судских, привыкший сочетать эту пару в целое.
— Здесь чистые души, соль земли. Пожарский — князь, он в другом ярусе, он венчал дело. Это разные вещи. Всевышний распорядился дать ему другую жизнь. Если сможет, очистится.
— А это кто с бородищей?
— По сану борода, — подчеркнул архангел. — Ослябя. Вопреки обету взял меч на Куликовском поле, не убоялся гнева Всевышнего ради Отечества. Всевышний отпустил ему грех.
— Здесь, однако, воители собраны?
— Догадливый, — похвалил архангел. — Только не совсем. Здесь ратиане, кто в неровный час ремесло на меч меняет. А Пифагора здесь нет потому, что он не защитил своего ремесла, хотя Всевышний даровал ему ярус просветленных. Нет и братьев Ползуновых потому, что задумку с паровой машиной воплотили, а грамоте учиться не захотели, уповали на одну милость Всевышнего. Вот российский паровоз позже других и прибыл.
— А чем лучше этот ярус, чем для просветленных?
— Живые они. Только забытые. Вспомнят о них, вернутся снова на землю и пользы принесут много.
— А христоносная душа, почему ее здесь нет?
Архангел Михаил глянул на Судских из-за плеча, усмехнувшись:
— Тебя здесь тоже никогда не будет. Кесари с самой чистой душой сюда не вхожи. Здесь только жившие в простоте помыслов, без лукавства, а восхождение в помыслах — лукавство. Но не грех.
— А я с чего лукавый? — слегка обиделся Судских.
Михаил явственно ухмыльнулся:
— Ты еще никакой. Отмеченный печатью Всевышнего, и только. А что из тебя получится, сам пекарь. Тайну моего ключа и меча знаешь, а умудришься щитом моим прикрыть чистые души, быть тебе моим соратником.
— Вот даже как… — непонятно расстроился Судских. — А мне хотелось прожить спокойную жизнь.
— Всем хотелось. Я в архангелы не с дружеского пира попал.
Голубизна яруса еще больше посветлела, а фигуры стали попадаться реже, и двигались они не навстречу, а поодаль вместе с ними. К престолу Всевышнего своей дорогой. Глухого Бетховена Судских узнал сразу, узнал Мусоргского и Льва Толстого. Многих, обгоняя, не узнавал. Хотелось спросить архангела, но он опередил: