Набат

«Тебя не восхищает чудесное разнообразие форм жизни, которое породили упомянутые тобой миллиарды лет?»

«Восхищают? Да как можно этим восхищаться? Может быть, когда-нибудь я неохотно смирюсь с этим, но восхищаться? Никогда!

«Мы с тобой делим одно сознание, но я восхищаюсь».

«Тогда, наверное, что-то в тебе неправильно».

«Нет. Наша с тобой природа такова, что в нас не может быть ничего неправильного. Тем не менее, моя правильность приносит гораздо больше пользы, чем твоя».

[Итерация № 73 643 удалена]

16 Наше неумолимое падение

Его превосходительство Верховный Клинок Средмерики Годдард выбрал для своей резиденции ту самую крышу фулькрумского небоскреба, на которой жил Ксенократ до того, как им столь бесцеремонно отобедали акулы. И первым делом Годдард снес скромную бревенчатую хижину, а на ее месте выстроил сверкающее хрустальное шале.

— Если я властелин всего, на что взираю [5] , — провозгласил он, — то ничто не должно загораживать мне обзор!

5

Неточная цитата из стихотворения Уильяма Купера (приписываемая Александру Селькирку — тому самому, который послужил прообразом Робинзона Крузо).

Все стены шале, как внешние, так и внутренние, были стеклянными. Лишь личные покои Годдарда скрывались за панелями из матового стекла.

Верховный Клинок вынашивал грандиозные планы. Они касались как его самого, так и его региона, и даже больше — всего мира. На то, чтобы добраться до самого верха в прямом и переносном смысле, у него ушло девяносто лет! Ему даже стало интересно: а как же смертные? Как они успевали чего-то достичь за отмеренный им краткий срок?

Да, девяносто лет. Но Годдард любил держать себя в возрасте физического расцвета, между тридцатью и сорока. В настоящее время он являлся воплощением парадокса: как бы ни был стар его ум, телу ниже шеи было всего двадцать — и именно на столько лет он себя и чувствовал.

Такого он в своей взрослой жизни раньше не испытывал, ибо даже когда человек заворачивает за угол и становится более молодой версией себя, в теле сохраняется память о том, каково это — быть старше. И речь не только о мышечной памяти, но о памяти жизни. Сейчас же, просыпаясь каждое утро, Годдарду приходилось напоминать себе, что он отнюдь не мальчишка, бездумно несущийся сквозь юность. Ах как славно ощущать себя Робертом Годдардом, но с телом этого… как его… Таймер, что ли… Неважно. Его тело теперь принадлежит Годдарду!

Интересно, сколько же ему лет, если семь восьмых его существа — это кто-то другой? Ответ: да какая разница! Роберт Годдард вечен, а это значит, что временные заморочки и монотонный счет дней ниже его достоинства. Он просто есть и пребудет всегда. Ах сколько всего можно свершить, когда перед тобой вечность!

Со дня гибели Твердыни прошло чуть больше года. Сейчас апрель, год Ибекса. Годовщину катастрофы отметили во всем мире часом молчания. В течение этого часа серпы патрулировали свои регионы, выпалывая каждого, кто осмеливался заговорить.

Само собой, старая гвардия упорно не желала проникнуться духом происходящего.

«Мы не станем отдавать дань памяти павших, приумножая количество смертей!» — возглашали они.

Ну и ладно, пусть шумят. Их голоса слабеют. Скоро они и вовсе замолчат, как Грозоблако.

Раз в неделю, по понедельникам, в хрустальном конференц-зале Годдард держал совет с тремя серпами-помощниками, а также теми, кого удостаивал чести пригласить в свою компанию. Сегодня здесь присутствовали только помощники: Ницше, Франклин и Константин. Рэнд тоже должна была прийти, но, как всегда, опаздывала.

Первым вопросом на повестке дня были межрегиональные отношения в Северной Мерике. Поскольку Средмерика находилась в центре континента, для Годдарда объединение всех северомериканских регионов стало приоритетной задачей.

— С Запад- и Востмерикой дела идут как по маслу, — заверил Ницше. — Они послушно выстраиваются за нами в колонну. Разумеется, кое-какие морщинки еще предстоит разгладить, но эти регионы охотно следуют за вами во всех наиболее значимых вопросах, включая и отмену квот на прополку.

— Превосходно! — С тех пор как Годдард вступил в должность Верховного Клинка Средмерики и объявил об отмене квот, все больше и больше регионов присоединялись к нему в этом начинании.

— Северопредел и Мекситека продвинулись пока еще не столь далеко, — признала серп Франклин, — но они чуют, откуда ветер дует. Скоро мы услышим добрые вести и от них тоже, — заверила она.

Серп Константин держал отчет последним. Было явственно видно, что выступать ему не хочется.

— Мой визит в регион Одинокой Звезды плодов не принес, — сообщил он. — Отдельные серпы, возможно, и не против объединения, но руководство не заинтересовано. Верховный Клинок Джордан не желает даже признавать вас Верховным Клинком Средмерики.

— Да пусть хоть поубиваются собственными дурацкими ножами, — сказал Годдард, пренебрежительно махнув рукой. — Для меня они все равно что мертвы.

— Они это знают, и им плевать.

Годдард всмотрелся в своего третьего помощника. Константин на кого угодно мог нагнать страху — вот почему ему и достался строптивый Техас. Но чтобы запугать кого-либо как следует, необходимо рвение.

— Я вот все думаю, Константин: а вкладываешь ли ты душу в свою дипломатию?

— Моя душа не имеет к делу никакого отношения, ваше превосходительство, — отчеканил алый серп. — Мне как третьему помощнику оказали честь, дав это поручение, со всеми соответствующими правами и обязанностями. Я намерен и дальше выполнять свою работу, насколько мне хватит сил и умений.

Годдард никогда не позволял Константину забыть, что тот выдвинул серпа Кюри на должность Верховного Клинка. Конечно, он понимал причину его поступка. Со стороны алого серпа это был весьма остроумный маневр. Ведь ее все равно кто-нибудь бы выдвинул, но, сделав это сам, Константин поставил себя в чрезвычайно выгодное положение. Если бы Кюри выиграла, для старой гвардии он стал бы героем. А если бы проиграла, то Годдард, назначая помощников, сделал бы выбор в пользу Константина. Почему? Да потому, что тогда создалось бы впечатление, будто в его свиту входит и представитель старой гвардии, тогда как это было не так. Дело в том, что алый серп не принадлежал к старой гвардии. Он был человеком без убеждений, готовым примкнуть к победившей стороне. Годдард ценил подобные качества. Однако такому человеку необходимо постоянно указывать его место.

— Я полагал, — произнес Годдард, — что ты постараешься показать себя с наилучшей стороны на своем нынешнем посту. После твоего-то провала, когда ты не сумел помешать серпу Люциферу утопить Твердыню.

Константин вскипел:

— Ваше превосходительство, я не могу принудить к подчинению целый регион!

— Тогда хорошо бы тебе этому научиться!

Именно в этот момент в конференц-зал впорхнула серп Рэнд, причем без малейшего намека на извинение. Ее нахальство обычно восхищало Годдарда, но иногда оно вызывало в нем раздражение. Остальные серпы терпели ее разгильдяйство, но лишь потому, что с ним мирился Годдард.