Наблюдательный отряд

Сейчас это богоугодное заведение состояло из нескольких каменных зданий. Кроме безумцев, там находили приют и обычные немощные старики, не имевшие близких, а также приезжали туда студенты-медики – потому что лечебница имела свой склеп и помещение для вскрытия трупов.

– И какие же люди нужны уважаемой госпоже? – осторожно спросил Лабрюйер, уже ожидая услышать имена Александра Македонского и Наполеона Бонапарта.

– Мне нужны… О мой бог, как все это мерзко! Вы человек солидный, не молодой бездельник, как этот полицейский инспектор.

– Но вы сперва объясните, кто вам нужен. Видите ли, у меня мало времени.

– Да, да, я понимаю. Такой господин, как вы, не может сидеть без дела, он необходим всем. Такой положительный добропорядочный господин, наверняка примерный отец семейства… Должно быть, у вас прелестные малютки?

– Изумительные, – подумав почему-то про Хоря, ответил Лабрюйер и усмехнулся в усы: знал бы Хорь, что его считают малюткой… – Простите, у меня назначена деловая встреча.

Лабрюйер встал.

– Одну минуту, всего одну минуту! Я объясню вам суть! Есть вещи, говорить о которых трудно – все равно что признаться: да, я плохая мать, я утратила бдительность, я потеряла единственную дочь…

– При чем тут дочь? – искренне удивился Лабрюйер.

– Да ведь она сбежала в Ригу вместе с этим мошенником-итальянцем!

Лабрюйер сел.

– Что за мошенник? – строго спросил он. – Откуда взялся?

– Приехал к нам в Дрезден, рисовал портреты, давал уроки рисования. И высматривал девиц с хорошим приданым!

– Это случается. Но почему же вы прямо не сказали в полицейском управлении, кто вам нужен?

– Ах, мне было стыдно…

– Но как вы догадались, что ваша дочь и итальянец сбежали в Ригу?

– Очень просто – у мужа тут родня. То есть у моего покойного первого мужа. Мы иногда переписывались, поздравляли друг друга с праздниками. Догадаться было легко – Софи украла письма из шкатулки, а в письмах были адреса рижской родни. Вот почему я думаю, что они сбежали в Ригу. Они знали, что в Риге их примут и приютят.

– Хм… Говорите, итальянский живописец?

– Мазила! Настоящий низкопробный мазила! Меня учили рисованию, я в живописи разбираюсь! Ему хватило месяца, чтобы увлечь мою маленькую дурочку!

– Как это случилось?

Дама, то охая, то ругаясь, рассказала: живописец по прозванию Мазарини появился в Дрездене, где и своих мазил хватало, осенью, возможно, в октябре. В ноябре он уже давал уроки Софи и ее подругам. В середине декабря он похитил Софи и скрылся.

Была в этой истории одна подозрительная нелепость – фамилия афериста. Госпожа Крамер явно не знала французской истории, а Лабрюйер читал романы Дюма и знал про кардинала Мазарини. Взять себе такое прозвание мог только большой наглец, уверенный, что в благопристойном немецком городе историей семнадцатого века интересуются только учителя в гимназии. Наглец был уверен, что никто не спросит его о фамилии – или же твердо знал, что в Дрездене он ненадолго…

– Я попытаюсь найти этого Мазарини, – сказал Лабрюйер. – Что вы успели сделать?

– В полиции мне сказали, что родственников мужа в Риге не обнаружено. Я побывала на кладбищах, в конторах. Таких людей не хоронили.

– Что вы еще сделали?

– Я каждый вечер хожу в театры, даже в Латышском обществе была, слушала какую-то русскую оперу, совершенно непонятную. Видите ли, Софи обожает театр. Если она в Риге – то обязательно ходит на спектакли. А одна она в театр не пойдет, значит, они придут вдвоем. Господин Гроссмайстер, что, если нам сегодня вечером отправиться в Немецкий театр? Все расходы я беру на себя!

– Нет, этого мы не сделаем. А сделаем вот что – вы мне дадите фотографическую карточку дочери…

– Но почему?..

– Потому что нас не должны видеть вместе, госпожа Крамер. Вы ведь хотите не скандал в театре устроить, а отвадить Мазарини от вашей дочери. Для этого нужно хотя бы собрать сведения о нем.

– Да, скандал в театре я бы непременно устроила, – призналась дама. – Я бы его убила!

– Доставайте фотографическую карточку дочери.

– Да, да, сейчас…

Ридикюль госпожи Крамер габаритами соответствовал хозяйке, и Лабрюйер не удивился бы, если бы оттуда явился парадный портрет в позолоченной раме.

– О мой бог, где же она, где же она? – бормотала дама, выкладывая на стол столько всякого загадочного снаряжения, что хватило бы Робинзону Крузо для освоения необитаемого острова. – О мой бог, я ее показывала одной особе и потеряла! Я верну карточку и отдам вам! А сегодня я сама пойду в театр. В Немецком театре дают оперу Верди… или не Верди?.. Какую-то итальянскую оперу дают, и я однажды слышала в антракте итальянскую речь. Оказывается, в Риге есть и другие итальянцы, кроме прощелыги Мазарини! И они ходят в театр, представляете? Я хотела спросить их о Мазарини, но в последнюю минуту поняла – соврут, черт побери, и еще раз побери!

– Значит, завтра утром я буду иметь честь навестить вас, – быстро сказал Лабрюйер. – Всего доброго, госпожа Крамер, приятно было познакомиться! Примерно в это же время, в вашем номере!

И он выскочил в коридор.

Дама вывалила на него столько разных сведений, что в них не мешало бы разобраться без суеты.

Поиск итальянцев в театре показался Лабрюйеру странным и подозрительным занятием. Ведь Минни и Вилли исправно бегают на все оперные спектакли, они бы заметили столь необходимых им итальянцев, однако этого не произошло. Возможно, госпоже Крамер просто повезло… или же госпожа попросту врет, но с какой целью?..

Нужно было посоветоваться – с кем?.. С Енисеевым? Лучше бы с Росомахой. Но формально наблюдательный отряд возглавлял Хорь. Впервые Лабрюйер подумал, что это просто замечательно. Нужно изложить все подробности странной встречи Хорю – а он пускай совещается с Горностаем.

Хорь, выслушав донесение, поступил именно так, как должен был бы поступить мужчина, влюбленный в хорошенькую девушку: он первым делом телефонировал Минни и Вилли, вызвав их на свидание. Одна без другой не пришла бы, и Хорь сказал:

– Слушай, Леопард, будь другом. Поведи куда-нибудь эту Минни, в лабораторию, что ли, всю нашу кухню ей покажи…

– А ты, не снимая юбки и парика, начнешь обхаживать Вилли? – прямо спросил Лабрюйер. – А потом ты, в своем природном виде, объяснишь Вилли, что был фотографессой-эмансипэ, на которую рижане ходили смотреть, как на дрессированного бегемота?

Хорь повесил голову. Ситуация и впрямь была самая дурацкая. Лабрюйеру стало жаль парня.

– Да отвлеку я эту Минни, отвлеку. Только что скажет Вилли, когда ты полезешь к ней целоваться?