Наблюдая за русскими. Скрытые правила поведения

Наконец, есть страны, где люди, даже ощущая себя несчастными, ни за что в этом не признаются. Сказать «мне плохо» — значит для них расписаться в том, что ты неудачник.

В этом смысле полезно сравнить жалобу русского и жалобу американца с точки зрения её структуры. Вот, скажем, американский студент жалуется преподавателю на несправедливость выставленной ему оценки. Сначала он объяснит цель своего обращения к профессору, потом сообщит, в чём, собственно, жалоба состоит, затем постарается доказать правомерность этой жалобы и, наконец, скажет, каким, по его мнению, мог бы быть выход из положения. Пользоваться при этом он будет исключительно смягчающими выражениями, не отрицающими собственную ответственность: «Мне бы хотелось с вами по этому поводу посоветоваться», «Мне кажется, что по поводу моей оценки могут быть разные мнения», «Вполне вероятно, что я не совсем точно выразил то, что хотел сказать» и т.п. То есть он будет пытаться помочь преподавателю «сохранить лицо», предоставить ему возможность манёвра или даже право отказаться от обсуждения вопроса. Мы видим здесь осуществление «принципа невмешательства» в чужие дела.

Тактика русских студентов оказалась бы принципиально иной. Скорее всего, они были бы гораздо более напористыми и агрессивными: «Почему вы моей соседке поставили „хорошо“, а мне „удовлетворительно“? Я вам всё ответила!» То есть их жалоба выглядит больше как претензия.

Иногда здесь снова проглядывает русский коллективизм: нам кажется, что наша вина стала меньше, если она раскладывается на многих. «Мама, почему ты меня ругаешь за двойку? У нас полкласса двойки получили!»

Свои недочёты русские студенты категорически отрицают и сводят объективный разговор к личному: «Вы ко мне придираетесь!»

Оказавшись за границей, русские студенты пытаются таким же образом разговаривать с западными профессорами, у которых такой подход вызывает раздражение или даже негодование.

Поскольку американский студент жаловаться не любит, а русскому только дай такую возможность, происходят недоразумения, правда, благоприятные для русских. Американец, услышав жалобу русского, бросается ему на помощь, потому что судит по себе: уж если дело дошло до того, что человек стал жаловаться, значит, ему так плохо, что не помочь нельзя — случай критический.

Это, разумеется, плюс коллективизму. А минус в том, что человек изначально рассчитывает на то, что его проблемы будет решать чужой дядя.

Так, может быть, индивидуализм не так уж и плох?

Да, но тогда почему в странах, где процветает индивидуализм, так много самоубийств? Чего им там не хватает, жителям самых благополучных стран Западной Европы и Америки? А тепла им не хватает, человеческого сочувствия, поддержки, без которой русские не мыслят существования.

Как вам вот такой пример из жизни западноевропейцев? У одного немца случился сердечный приступ. Дома никого не было, и он попросил соседа доставить его в больницу. А сосед, как на грех, справлял свой день рождения и был навеселе. Однако случай критический, отказать было неудобно, и сосед повёз попросившего. Но как только сердечник оказался на больничной койке, он позвонил в полицию и сообщил, что сейчас по такой-то улице движется машина, управляемая пьяным водителем. А как же иначе?! Вы только представьте: вдруг он кого-нибудь задавит?

Вообразите себя на месте больного: вы бы так поступили? Не отвечайте, я знаю ответ.

Нет, вы там как хотите, а я — за коллективизм!

TERPENIE

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа —

Край ты мой долготерпенья,

Край ты русского народа.

Ф.И. Тютчев

Ещё одна характерная русская черта — бесконечное терпение. Вот тут надо разобраться, потому что есть терпение и терпение. Русское терпение — это прежде всего смиренное ожидание, что перемелется — мука будет, что стерпится — слюбится, что Бог терпел и нам велел. Терпи, казак, — атаманом будешь. Это не терпение в кресле у зубного врача, не терпение в автомобильной пробке, когда стиснешь зубы и уговариваешь себя не рыдать, не хватать монтировку и не бежать бить стёкла в Думе. Это и не упорное терпение американского индейца воина: «Если очень долго сидеть у реки, можно дождаться, когда мимо проплывёт труп твоего врага…»

Нет, русское терпение — это унылая привычка принимать очередное издевательство над собой как нечто неизбежное и почти что нужное.

Понятно почему. Известный русский философ середины XX века Н.П. Ильин пишет:

«Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить, но лишь о том, чтобы вообще как-то прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность, не как справедливость и счастье добыть, а как врага и несчастье избыть».

В результате и сформировался непредсказуемый русский характер. Невозможно сказать, как отреагируют два русских на схожую ситуацию. Вот пример, который приводит в своей книге З.В. Сикевич. Согласно легенде, древнерусские князья Борис и Глеб были предупреждены, что князь Святополк намерен их погубить, но, покорные Божьей воле, не подумали предпринять какие-либо меры и были убиты. А вот гордый князь Михаил Тверской, говорит другая легенда, приехав в Орду, отказался выполнить в общем-то необременительный, но обязательный языческий обычай — прежде чем приблизиться к хану, пройти через ряды очищающих костров. Монголы считали, что так сгорят все злые намерения явившегося. Михаил отказался это сделать и тем самым как бы сознался, что замыслил нечто злое. За что и был подвергнут мучительной смерти. Фактически он добровольно обрёк себя на расправу: не могу, дескать, поступиться принципами… Здравый смысл князю явно отказал: ну уж если явился на поклон к могучему суверену, так не ходи в чужой монастырь со своим уставом.

Но в большинстве случаев мы всё-таки покорно терпим куда большие издевательства.

На эту тему есть хороший анекдот.

«Некое правительство приняло решение извести свой народ. Катастрофически срезали зарплату — народ терпит. Прекратили строительство жилья — кряхтят, но терпят. Заставили платить за каждый чих — что делать? — терпят. Замучили взятками и откатами… Короче, правительству это наконец надоело. Собрали народ на площади и объявили: „Завтра ровно в восемь всем собраться на этом месте. Будем всех вас вешать. Вопросы есть?“ „Есть,— раздался робкий голос из толпы. — Верёвки с собой приносить или профсоюз обеспечит?“».

При первых признаках такого поведения властей какие-нибудь французы поднялись бы, как один человек, разрушили очередную Бастилию, выволокли на улицу чиновников и, самое малое, расквасили бы им физиономии.

Нет, не надо думать, что в данном случае русские плохие, а французы — хорошие, всё не так просто. Бунтовать и бить стёкла в мэрии предпочтительно в стране поменьше и чтобы при этом климат позволял, скажем, на какое-то время сохранять относительное благополучие.

Вот что рассказывает знакомая преподавательница французского языка, гостившая в Париже:

«Моя хозяйка сообщает: сегодня муниципальные работники объявили забастовку. Электричества не будет. Так что же, спрашиваю, и обед приготовить будет не на чём? Ну что вы, ужасается хозяйка. Конечно, к полудню свет дадут, нельзя же весь город оставить без обеда!..»

Нет, не подумайте, что все забастовки во Франции — такие, но представить себе что-либо подобное в России невозможно.

А вот уж если нас заведут…

Россия — флегматик. Представьте себе мужа — флегматика, а жену — холерика. Вот жена кричит на него, ругает, поносит последними словами, а он сидит и думает: а стоит ли сердиться?.. Ага, вот она уже перестала, а я ещё не начал сердиться…

Но стоит помнить: во флегматике, как стронций в костях, накапливается сопротивление. Все знают: пока в атомной бомбе не накопилась критическая масса, бомба относительно безопасна. Но когда порог хотя бы на капельку выше нормы, то остановить взрыв уже невозможно.

Вот и муж. В один прекрасный день, когда жена сделает ему очередное, не такое уж и резкое замечание, он вдруг встанет, выйдет из дома и не вернётся никогда. Жена будет бежать за ним и кричать что-нибудь вроде «Вернись, вернись, я всё прощу!», а он, может, и рад бы вернуться, но не может: что-то внутри у него щёлкнуло, и началась цепная реакция.

Россию можно долго-долго изводить, вытягивая из неё деньги и ресурсы, при этом, не стесняясь, поносить её, — и всё это мы терпим, терпим, терпим, пока наконец медведь не рявкнет и не начнёт крушить всё подряд, не разбирая, кто прав, кто виноват. Вспомните, как взбунтовавшаяся Чечня долго-долго задиралась, грозила сбивать российские самолёты над её территорией, а в Чечню шли и шли эшелоны с продовольствием, оборудованием, техникой, и всё это бунтовщики с удовольствием принимали и не думали платить. Но когда терпение кончилось, началось такое, что не приведи Господь. Белорусского батьку мы пока ещё покорно терпим, но, кажется, уже прозвучал первый тревожный звонок…