Начальник милиции. Книга 6

Я опустил козырек на лобовом стекле и прищурился.

Вот к скверу подъехала «двойка» — жигулёнок-универсал, цвет грязно-серый, как позапрошлогодняя солома. Багажник у неё вместительный, как раз для перевозки ворованного. Следом подкатил жигуль, «шестёрка» Камынина. Смотрелась намного презентабельнее — вычищенная до блеска, как любимый трофей фарцовщика.

А вот «двойку» было даже жалко — ржавые бока, облезлая краска, явно маскировка, чтобы не привлекать внимание компетентных органов.

Но я знал Гурьева. Этот тип любил роскошь, только сейчас ей не побравируешь, вот и ездит пока на тарантайке, терпит, ждёт своего часа.

Машины остановились почти вплотную друг к другу. Из «шестёрки» вышел Эдик — уверенный, с привычной прохиндейской улыбкой, будто у заправского каталы. Из «двойки» — Гурьев. Узнал его даже издалека: походка вразвалочку, будто на флоте служил и привык сопротивляться качке. Голова вскинута, взгляд надменный — смотрит сверху вниз на всех, будто уже не лейтенант, а целый генерал.

Ну всё, гад, попался. Пора.

Я уже взялся за дверную ручку, чтобы выйти, не спеша двинуться к ним…

Как вдруг из «двойки» следом вылез ещё один человек. Я остолбенел.

Твою дивизию!

Моя челюсть медленно поползла вниз. Я не поверил своим глазам. Это был мой отец. Настоящий отец, из моей прошлой жизни.

Глава 14

Несомненно, это был он.

Отец.

Невысокий, но жилистый, крепкий, как корень старого дуба, чернявый, с ясными, открытыми людям глазами. Вельветовый костюм сидел на нём идеально, ни складочки, ни пятнышка. Густая, непокорная шевелюра блестела на солнце — такую укладывать не надо, сама держится, как у кинозвезды, любая женщина позавидует.

Меня будто молния прошибла, сердце замерло. А затем забилось быстрее. Во рту пересохло, язык прилип к нёбу. Это невозможно.

Сон, бред. Мой отец… жив?

Он погиб… В прошлом году. 25 октября 1977-го. Грузовик. ДТП. Закрытый гроб. Мы не простились. Я тогда был пацаном, всего чуть больше десяти лет отроду, только слышал, как мать рыдала в подушку, а взрослые шептались, качая головами. А теперь… он стоит передо мной. Не призрак. Не видение. Самый настоящий. Живой!

Я что-то изменил? Реальность подправил? Мое попадание не только изменило настоящее, но и как-то повлияло на прошлое? Или изменения здесь вообще ни при чём, а я попал в немного другую ветку реальности? Голова кругом, не знаю. Но не это сейчас важно, главное, что моя семья еще жива…

Я помнил тот роковой день, когда мать, бледная, как мел, с запавшими глазами, сказала мне: «Папы больше нет». Я помнил, как её голос срывался, как дрожали руки, когда она гладила меня по голове. Я тогда спрашивал подробности. «Как? Что случилось? Где?» Мать в ответ молчала. Опускала лицо в ладони и тихо всхлипывала. Со временем я перестал расспрашивать, но чувство, что в этой истории что-то не так, осталось.

Теперь он стоит рядом с Гурьевым. Меня словно обдало холодом. Планы изменились мгновенно: Гурьева я брать не буду, пусть пока гуляет. Сейчас главное — отец. Главное — узнать, что происходит, и убедиться, что он останется жив. Он должен жить, потому что его смерть тогда просто-напосто перевернула нашу жизнь.

После похорон мать сломалась. Она никогда не жаловалась, но я видел, как по ночам она сидела в темноте на кухне, обхватив голову руками. Потом начались проблемы с сердцем: кардиомиопатия, как говорят — болезнь вдов. Болезнь тех, кто теряет самое дорогое и не знает, как дальше жить, не может оправиться от удара. Врачи говорили: надо лечиться. Она в ответ только качала головой: «Саша, мой муж, меня уже там заждался».

А потом пришли девяностые. Жёсткие, хищные, беспощадные. Лекарства стали дорогими. В бесплатных больницах её гоняли по кабинетам, никто не хотел ставить инвалидность — тогда хоть что-то бы досталось бесплатно. Она не могла работать, сидела дома. Я — мог. Я устроился охранником в ЧОП, где платили «живыми» деньгами. Брал смены одну за другой. Копил на операцию.

Но… просто не успел. Очередная ночная смена. Утром я вернулся, а в квартире уже топтался участковый. Обычная процедура. «Во сколько обнаружили тело? Кто последний её видел?» Соседки в платках у подъезда ахали, шептались. Она умерла ночью, одна. Пыталась дотянуться до телефона, вызвать скорую. Не успела — сердце подвело.

Участковый забрал тело на вскрытие, а я пошёл пить. Засел в какой-то вонючей забегаловке. Передо мной стояла бутылка водки, она пустела, но я не пьянел. Только смотрел в одну точку, чувствуя внутри ледяную пустоту.

Именно тогда это и произошло. Я увидел, как за соседним столиком двое бугаёв увлекают молодую девчонку. Она пришла с подружкой, но подружка была не против отжечь с полубандитами, а вот она сама — пыталась уйти. Её не пускали. «Мама же меня потеряет…» — жалобно сопротивлялась девчонка с дырой на колготках.

Мама. Слово полоснуло меня по сердцу. Я только что потерял свою.

«Ты большая уже, какая мама?» — засмеялся один из ухарей, со шрамами на лице. Он рывком притянул её к себе. Я встал.

— Отпусти её.

Он взглянул на меня и ухмыльнулся.

— А то — что?..

Его дружок встал следом. Борец. Сломанные уши, широченные плечи. Они явно не воспринимали меня всерьёз. Они хотели поиздеваться, повеселиться, а потом выкинуть пьяного на улицу.

Но я не дал им такого шанса. Я ударил первым. Ногой в пах. Борец взвыл и согнулся пополам. Второй рванул на меня, доставая нож. Выбросил клинок быстрым, холодным движением.

Я не испугался. На рефлексе схватил бутылку, разбил о стол. В руке сверкнула «розочка». Я шагнул вперёд. Ударил. Стекло полоснуло противника по лицу. Возле моего уха скользнуло острие ножа. Я ударил еще, метя в горло, но попал в глаз. Противник дико заорал и схватился за лицо. Я отшвырнул его ногой, он свалился на пол.

Минус два. Я стоял посреди зала, с окровавленным стеклом в руке, а вокруг повисла зловещая тишина. А потом меня забрали менты. Я не убегал, мне было начхать на свою судьбу. Лишь сердце радовалось — я уловил на себе благодарный взгляд заплаканных глаз спасенной девчонки. Она выскользнула из бара, оставив потрепанную сумочку из кожзама на столе.

Прокурор настаивал на статье особо тяжкой: «покушение на убийство». Я отдал все накопленные деньги ушлому адвокату, и он вытянул всё на «причинение тяжкого вреда здоровью в состоянии аффекта». Сказал, что пришлось дать на лапу судье и прокурору. Не знаю, правда ли он давал или всё присвоил себе. Меня устроил результат его работы, все-таки бандиты действительно понесли увечья, и на более легкую статью я никак не мог рассчитывать.

Так я впервые попал на зону. И всё это — потому что когда-то погиб мой отец.

Но теперь… Теперь я сделаю всё, чтобы этого не допустить. Я выясню, что с ним могло произойти. И если кто-то убил его тогда и собирается это сделать сейчас — этот кто-то ответит.

И лишь один вопрос терзал меня в эту минуту. Отец стоял с Гурьевым, он приехал с ним… Почему? Что могло связывать его с этим продажным милиционером?

В голове крутились десятки версий. Первая, самая неприятная — отец и сам был связан с криминалом. Нет, я не хотел в это верить. Он был честным, порядочным человеком. Но, может, что-то случилось? Может, его втянули, угрожали? Или я чего-то не знал? В конце концов, семидесятые — время такое: дефицит, махинации, теневой рынок. Гурьев мог иметь дела с кем угодно — от подпольных фарцовщиков до проворовавшейся номенклатуры.