Начало бесконечности. Объяснения, которые меняют мир

Рационально выбрать вариант – значит выбрать соответствующее объяснение. Поэтому рациональное принятие решений состоит не во взвешивании данных, а в их объяснении в процессе объяснения устройства мира. Аргументы расцениваются как объяснения, а не оправдания, и это делается творчески, с помощью гипотез, доводимых до ума разного рода критикой. По самой природе разумных объяснений – поскольку их трудно варьировать – в итоге останется только одно из них. Когда оно создано, остальные варианты уже не выглядят привлекательно. И дело не в том, что у них оказался малый вес, – они проиграли в споре, их отвергли, от них отказались. В ходе творческого процесса человек не силится найти различие между бесчисленным множеством различных объяснений с практически равными достоинствами, а обычно старается создать единственное разумное объяснение и, преуспев в этом, рад избавиться от остальных.

Другое заблуждение, к которому иногда приводит идея принятия решений путем взвешивания, заключается в том, что таким образом можно решать проблемы, в частности, разрешать споры между сторонниками конкурирующих объяснений, созданием взвешенного среднего из их предложений. Но дело в том, что разумное объяснение, которое сложно варьировать без утраты объяснительной силы, по той же причине сложно соединить с конкурирующим объяснением: нечто среднее между ними обычно хуже, чем каждое в отдельности. Чтобы соединить два объяснения и создать одно более разумное, нужен новый акт творчества. Поэтому разумные объяснения дискретны – они отделены друг от друга неразумными – и поэтому, выбирая объяснение, мы сталкиваемся с дискретными вариантами.

Если решения сложные, то за творческой фазой часто следует механическая фаза работы в поте лица: нужно уже нетворческими средствами связать детали объяснения, которые еще не стали, но могут стать сложными для варьирования. Например, архитектор, у которого заказчик спрашивает, какой высоты может быть небоскреб при определенных ограничениях, не просто вычисляет эту высоту по формуле. Таким вычислением процесс принятия решения может закончиться, но начнется он творчески, с идей, как лучше учесть в новом проекте приоритеты и ограничения заказчиков. А прежде заказчикам нужно творчески решить, какими должны быть эти приоритеты и ограничения. В начале процесса им могут быть известны не все предпочтения, которые они в итоге сформулируют архитекторам. Аналогичным образом избиратель может просмотреть программы различных партий и даже присвоить каждому вопросу «вес» в соответствии с его значимостью; но это можно сделать лишь после того, как он определился с собственной политической философией и удовлетворительно для самого себя объяснил, насколько важны в ее свете те или иные вопросы, каких взглядов по этим вопросам, скорее всего, будут придерживаться различные партии и так далее.

Тип «решения», рассматриваемый в теории социального выбора, – это выбор из известных и фиксированных вариантов, в соответствии с известными, фиксированными и последовательными предпочтениями. Наиболее типичный пример – решение избирателя в кабине для голосования, но не о том, какого кандидата выбрать, а в каком квадратике поставить галочку. Как я уже объяснил, это чрезвычайно неадекватная и неточная модель принятия решения человеком. В действительности избиратель выбирает между объяснениями, а не квадратиками, и хотя лишь немногие избиратели решают повлиять на сам список квадратиков, баллотируясь для этого на выборах, все разумные избиратели создают свое собственное объяснение того, в каком из них лично они поставят галочку.

Таким образом, неверно, что процесс принятия решений обязательно страдает от грубой иррациональности – и не потому, что с теоремой Эрроу или любой другой теоремой о невозможности что-то не так, а потому, что сама теория социального выбора основана на ложных предположениях о том, из чего состоит процесс мышления и принятия решений. Это ошибка Зенона. Абстрактный процесс, названный в теории принятием решений, ошибочно принимается за реальный процесс с тем же названием.

Аналогично «диктатор», как он понимается в теореме Эрроу, – необязательно диктатор в повседневном смысле этого слова. Это просто любой участник, которого правила принятия решений в обществе наделяют исключительным правом принимать конкретные решение вне зависимости от предпочтений кого-то еще. Таким образом, в любом законе, который предполагает получение согласия индивидуума, например, закон против изнасилования или принудительной хирургии, устанавливается «диктатура» в техническом смысле, применяемом в теореме Эрроу. Любой человек является диктатором по отношению к своему телу. Закон против воровства устанавливает диктатуру по отношению к вещам, принадлежащим человеку. Свободные выборы по определению – выборы, в которых каждый избиратель является диктатором по отношению к своему бюллетеню. В самой теореме Эрроу предполагается, что все участники обладают исключительным правом на управление своим вкладом в процесс принятия решений. В более общем смысле, самые важные условия для рационального принятия решений – такие как свобода мысли и слова, терпимость к иному взгляду и самоопределение индивидуумов – все они требуют «диктатуры» в математическом смысле Эрроу. И вполне можно понять, почему был выбран этот термин. Но он не имеет никакого отношения к диктатуре с тайной полицией, которая может прийти за вами среди ночи, если вы критикуете систему.

Практически все, кому пришлось комментировать эти парадоксы и теоремы о невозможности, реагировали ошибочным и весьма красноречивым способом: с сожалением. Это иллюстрирует недоразумение, о котором я уже говорил. Им бы хотелось, чтобы эти чисто математические теоремы оказались ложными. Если бы только математика позволяла, говорили они, мы, люди, смогли бы построить справедливое общество, рационально принимающее решения. Но столкнувшись с невозможностью этого, мы понимаем, что нам ничего не остается, как решить, какие несправедливости и иррациональности нам нравятся больше, и закрепить их законом. Как писал Вебстер о проблеме пропорционального распределения, «то, что нельзя сделать идеально, нужно приблизить к совершенству как можно больше. Если по природе вещей точность недостижима, то нужно взять ближайшее практически возможное приближение» [93] .

93

Цитата из выступления в сенате США члена палаты представителей штата Огайо Тейлора Вебстера (Taylor Webster, 1800–1876). Выступление состоялось 5 авпреля 1832 года и было посвящено проблеме распределения мест перед избирательной компанией, в которой Вебстер был избран в конгресс США. – Прим. ред.

Но какого рода «совершенство» содержится в логическом противоречии? Логическое противоречие – это ведь бессмыслица. Все гораздо проще: если ваше понимание справедливости противоречит логике или рациональности, то оно несправедливо. Если ваше понимание рациональности противоречит математической теореме (или в нашем случае – нескольким теоремам), то саму рациональность вы понимаете иррационально. Упрямо придерживаясь логически невозможных ценностей, вы не только гарантировано потерпите неудачу в том узком смысле, что никогда не будет им соответствовать, но вы еще вынужденно отвергнете оптимизм («все зло – от недостатка знаний») и таким образом лишитесь средств достижения прогресса. Желание чего-то логически невозможного – знак, что есть лучшие объекты для желаний. Более того, если моя гипотеза, высказанная в главе 8, верна, невозможное желание в конечном счете и неинтересно.

Нужно найти нечто лучше, чего желать. Что-то не противоречащее логике, разуму или прогрессу. И мы уже встречались с этим. Это основное условие, при котором политическая система способна к устойчивому прогрессу: критерий Поппера о том, что система способствует ненасильственному устранению плохих политических курсов и плохих правительств. Это влечет за собой отказ от вопроса «кто должен править?» как критерия оценки политических систем. Все разногласия по поводу методов распределения и всех других вопросов в теории социального выбора традиционно рассматривались всеми заинтересованными сторонами в контексте вопроса «кто должен править?»: сколько должно быть мест у каждого штата и у каждой политической партии? Чего «хочет» группа, если она имеет право господствовать над своими подгруппами и индивидуумами, и какие институты поймут, что она «хочет»?

Давайте заново рассмотрим коллективное принятие решений в терминах критерия Поппера. Вместо того чтобы настойчиво интересоваться, какие из самоочевидных, но взаимно несовместимых критериев справедливости, представительности и так далее наиболее самоочевидны, чтобы их можно было отстаивать, мы оцениваем эти критерии наряду со всеми другими действующими или предлагаемыми политическими институтами, в соответствии с тем, насколько хорошо они способствуют отстранению плохих правителей и отказу от плохих политических курсов. Для этого они должны заключать в себе традиции мирного критического обсуждения правителей, курсов и самих политических институтов.

С этой точки зрения любая интерпретация демократического процесса просто как способа посоветоваться с людьми по поводу того, кто должен править и какую политику нужно реализовать, упускает из вида то, что происходит на самом деле. Роль выборов в рациональном обществе – не то же самое, что в более ранних обществах совет с оракулом или священником или подчинение указам короля. Суть демократического процесса принятия решений – не в выборе, сделанном системой на выборах, а в идеях, порожденных между выборами. А выборы – это всего лишь один из институтов, функция которых – сделать так, чтобы такие идеи могли создаваться, проверяться, модифицироваться и отвергаться. Избиратели – это не кладезь мудрости, из которого можно эмпирически «выводить» правильный политический курс. Они пытаются, пусть и с ошибками, объяснить мир и тем самым его усовершенствовать. В одиночку и коллективно они ищут истину – или должны ее искать, если они рациональны. И объективная истина существует. Проблемы можно решить. Общество – это не игра с нулевой суммой: цивилизация Просвещения дошла до своего теперешнего состояния не за счет того, что с умом распределяла богатства, голоса или что-то еще, что не могли поделить, когда она зарождалась. Она достигла всего этого путем создания ex nihilo [94] . В частности, на выборах избиратели не занимаются синтезом решения сверхчеловеческого существа – «общества». Они выбирают, какие эксперименты предпринять далее и (главным образом) от каких отказаться, потому что больше нет разумного объяснения, почему они наилучшие. Политики и их курсы и есть эти эксперименты.

94

Из ничего (лат.). – Прим. перев.