Начало опричнины
Шрифт:
Напротив, источники, составленные в шведском Ревеле, не подтверждают литовской версии. Ревельский хронист Рюссов, рассказав о казнях в России, прокомментировал их следующим образом: «Великий князь подозревал своих людей в том, что они хотят предаться королю польскому, но это была неверная клевета» [1574] . В записке «О московских обстоятельствах» неизвестный ревельский автор сообщает о решении московских бояр убить царя и ничего не говорит об их измене в пользу Литвы [1575] .
1574
Сборник- материалов по истории Прибалтийского края, т. III, стр. 186. Ревельский пастор Б. Рюссов пережил двухкратную осаду города русскими в 1570 и 1577 гг. Впервые его «Хроника» была издана в Ростоке в 1578 г. и переиздана в 1584 г.
1575
Автор «Записки» сообщает следующее. Московит находился в походе на самой границе, когда было получено им известие — грамота или запечатанное приказание, что там в Москве бояре согласились убить его. Получив известие о сем, бросил он войско и возвратился в Москву. Ревельская версия была записана через десять лет после разгрома заговора и содержала некоторые недостоверные подробности: заговор был организован будто бы во время Полоцкого похода и в нем участвовало 7600 бояр. (См. Чтения ОИДР, 1898, кн. 4, отд. IV, стр. 18—19).
Без всяких подробностей о заговоре Федорова упоминает австрийский посол Даниил фон Бухау, посетивший Москву в середине 70-х гг. [1576]
Единственным источником русского
1576
Фон Бухау сообщает, что царь, открыв «злоумышление», жестоко наказал «не только виновников злодеяния, но даже их служителей». (См. Даниил фон Бухау. Начало и возвышение Московии. — Чтения ОИДР, 1876, кн. 3, отд. IV, стр. 22).
1577
См. выше, стр. 61—64.
В Пискаревском летописце отсутствует версия об измене земских бояр в пользу литовцев, как и в рассказе Штадена. Недовольные опричниной земские дворяне «уклонялись» в сторону Старицкого, но до настоящего заговора дело не дошло: опальные пострадали, главным образом, из-за неосторожных разговоров, «по грехом словесы своими» [1578] .
Существовал ли в действительности заговор или дело ограничилось крамольными беседами, трудно сказать. Из-за отсутствия достоверных данных этот вопрос, возможно, никогда не будет решен окончательно. Ясно лишь, что налицо было весьма опасное настроение, общее негодование против насилий и произвола опричнины, захватившее многих земских бояр и дворян. В случае устранения Грозного и его семьи единственным законным претендентом на царский престол оставался Старицкий, поэтому недовольные, так или иначе, должны были посвятить его в свои планы. Но успех движения в пользу Старицкого в значительной мере зависел от позиции конюшего Федорова. Неизвестно, Согласился ли опальный боярин участвовать в заговоре, но он во всяком случае не стал передавать царю неосторожные речи других бояр [1579] .
1578
«И присташа ту лихия люди ненавистники добру: сташа вадити великому князю на всех людей, а иные, по грехом словесы своими, погибоша, стали уклонятися князю Володимеру Андреевичу; и потом большая беда зачалася». (Пискаревский летописец, стр. 76).
1579
Напомним, что во время династического кризиса 1553 г. именно Федоров выдал царю планы боярского заговора в пользу Старицкого.
Роль доносчика взял на себя недалекий князь В. А. Старицкий, пожелавший выгородить себя в глазах брата. В дни ливонского похода он передал царю разговоры, которые вели в его присутствии недовольные земские дворяне, ободренные слухами о возможном пострижении царя или отъезде его за границу [1580] . В рассказах Старицкого царь увидел непосредственную для себя опасность, начало боярской крамолы, которой он боялся и давно ожидал [1581] . По возвращении в Москву он распорядился начать дознание об измене конюшего Федорова [1582] . Сведения, переданные царю Старицким, по-видимому, не отличались определенностью и сами по себе не могли служить основанием для обвинения опального конюшего. Поэтому в качестве улики опричное правительство решило использовать перехваченные ранее тайные грамоты польского короля, в результате чего и возникла версия о тайном сговоре Федорова с литовским правительством.
1580
Старицкий сопровождал царя в походе, а затем выехал вместе с ним в Москву. (См. Разряды, л. 340 об; Сб. РИО, т. 71, стр. 561).
1581
Старицкий «понимал, что над его головой собирается гроза и, чтобы отвести от себя подозрения, стал выдавать царю людей, которые заговаривали с ним о его кандидатуре на престол». (См. С. Б. Веселовский. Духовное завещание Грозного, стр. 510).
1582
По рассказу Штадена, царь приказал переписать всех земских бояр, которые «совещались, чтобы избрать великим князем князя Володимера Андреевича». (Г. Штаден. Записки, стр. 87, 89). Более детальные сведения о том, как опричникам удалось заполучить списки заговорщиков, сообщает Шлихтинг. Во время похода царя в Ливонию князья Старицкий, Бельский и Мстиславский запросили у конюшего список заговорщиков под тем предлогом, что имелись еще другие, которые хотят записаться. Затем они переслали список в царский лагерь и предупредили Грозного, чтобы он как можно скорее возвращался в Москву. (А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 62). Трудно определить, насколько достоверен рассказ Шлихтинга в целом. Некоторые его моменты не согласуются с известными фактами. Так, Старицкий и Мстиславский никак не могли отправить гонца из Москвы в царский лагерь, так как сами они находились при особе царя на ливонской границе. Следовательно, они могли посетить Федорова лишь после возвращения из похода в Москву. Если так, то, очевидно, Старицкий, подавший донос в походе, действовал затем с ведома или по распоряжению царя. Его демарш носил, по-видимому, провокационный характер. Он по-дружески попросил конюшего записать имена лиц, на поддержку которых он может рассчитывать. Многие земские дворяне стремились заручиться расположением Старицкого, в котором видели возможного преемника Грозного на царском престоле.
Так можно представить себе ситуацию, исходя из реального, достоверного содержания мемуарных и летописных источников.
Правительство не могло доказать вины Федорова. С другой стороны, оно должно было считаться с авторитетом конюшего в Боярской думе и его популярностью среди населения столицы. Вследствие подобных обстоятельств власти отдали приказ о казни Федорова только через год после раскрытия, «заговора», что само по себе парадоксально [1583] .
1583
П. А. Садиков принимает на веру тенденциозные известия об измене Федорова в пользу литовцев и ошибочно утверждает, что царь предал его казни сразу после похода. Будто бы после раскрытия заговора у царя мелькнула мысль об отъезде за границу. Это опять-таки неверно. (См. П. А. Садиков. Очерки, стр. 31—32). А. А. Зимин считает, что для репрессий против Федорова не было никаких причин, что на него постарались возвести самые нелепые обвинения. Среди других источников Зимин ссылается на наиболее тенденциозные строки «Сказания» Шлихтинга. (См. А. А. Зимин. Опричнина, стр. 273).
По возвращении из похода царь Иван ограничился тем, что наложил на Федорова громадную денежную контрибуцию и сослал его в Коломну [1584] .
От произвола опричнины Федорова спасло его исключительное влияние в земщине. Не мудрено, что Грозный стал вымещать свой гнев на второстепенных участниках «заговора». Казни, произведенные после неудачного ливонского похода, положили начало трехлетнему периоду кровавого опричного террора.
Синодик опальных царя Ивана Грозного сохранил подробные списки лиц, казненных по делу о заговоре Старицкого в 1567—1570 гг. Названные списки, составленные на основании подлинных документов опричного архива (донесений палачей, царских указов и т. д.), позволяют установить последовательный ход опричных репрессий от дня ко дню [1585] .
1584
См. А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 21—22. Денежный штраф был взыскан с Федорова четырехкратно. И хотя конюший был одним из самых богатых людей своего времени, он вынужден был расстаться со своей казной, продать драгоценную утварь и платье. Чтобы добраться в Коломну, ограбленный боярин вынужден был просить коня у богатых монахов.
1585
Подробнее см. Р. Г. Скрынников. Синодик опальных царя Ивана Грозного. — «Вопросы истории СССР XVI—XVIII вв.». Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена, т. 278, Л., 1965, стр. 42.
Под предлогом борьбы с заговором опричные власти предали казни
многих членов дворянской фронды, высказывавших ранее недовольство опричной политикой. В числе их был знатный дворянин В. Н. Борисов. Борисовы были ближайшей родней княгини Ефросиньи Старицкой (по матери Борисовой) и на протяжении многих лет занимали одно из первых мест в удельном правительстве [1586] . Тотчас после учреждения опричнины В. Н. Борисов был сослан на поселение в Казанский край, но уже через год вернулся в Москву. Здесь он не раз виделся со своим двоюродным племянником князем Владимиром Андреевичем, и, по-видимому, не стесняясь высказывал свое недовольство опричниной, желание видеть племянника на царском престоле и т. д. Неудивительно, что он оказался в числе первых лиц, выданных царю Старицким.1586
В 1533 г. на свадьбе А. И. Старицкого с княгиней Е. Хованской дружкой невесты был ее дядя В. П. Борисов. (См. ДРВ, т. XIII, стр. 19). Получив титул окольничего, В. П. Борисов деятельно участвовал в заговоре Старицких в 1553 г.
Вместе с Борисовым в синодике опальных записаны несколько казанских ссыльных (кн. В. В. Волк Приимков-Ростовский [1587] , Т. Г. Тыртов, В. Ш. Хлуденев, В. Ф. Еропкин), несколько членов Земского собора (дворянин II статьи М. М. Лопатин [1588] , дьяки И. Бухарин, И. Юмин, приказной П. Ш. Романов, богатый купец А. Ивашов [1589] , и т. д. Помимо них преследованию подверглись лица, не имевшие никакого отношения к «заговору» [1590] .
1587
Как и прочие Ростовские князья, многие Приимковы участвовали в заговоре Старицких в 1553 г. После провала заговора они от «палоумства» замышляли бежать в Литву. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 238, 523).
1588
Из дворян помимо,него в синодике записан кн. М. Засекин. Неизвестно был ли это М. И. Чулков-Засекин или М. К. Засекин (дворяне I статьи на соборе) или М. Ф. Засекин (казанский ссыльный).
1589
Гость А. Ивашов, возможно, участвовал в выступлении членов собора против опричнины. После собора он вынужден был постричься в монастырь. В синодике записан «старец, что был Афанасий Ивашов».
1590
См. Р. Г. Скрынников. Синодик опальных, стр. 67.
По возвращении в Москву царь был озабочен тем, чтобы оправдать бесславное окончание похода в Ливонию. Главной причиной отмены похода выставлено было расстройство по-сошной службы, помешавшее своевременной доставке на границу артиллерии [1591] . Ведал посошными людьми дьяк Казенного приказа К. Дубровский, известный взяточник. Царь велел подобрать все жалобы да дьяка со стороны посошных людей. Опричный суд уличил Дубровского в злоупотреблениях и предал казни [1592] . В царском списке опальных делу Дубровского посвящена лаконичная запись: «Казарина Дубровской, да 2 сынов его, да 10 человек его тех, которые приходили на пособь». Ниже в синодике записаны имена других лиц, принадлежавших к приказной администрации: Иван Ишук Бухарин, Иван Юмин, Истома Кузьмин, приказной Петр Шестаков Романов [1593] . Возможно, что они были казнены по одному делу с Дубровским.
1591
Во время военного совета 12 ноября было заявлено: «С нарядом идут за государем неспешно, а посошные люди многие к наряду не поспели, а которые пришли, и те многие розбежались, а которые остались,, и у тех лошади под нарядом не идут». (См. Сб. РИО, т. 71, стр. 563).
1592
По Шлихтингу, Дубровский погиб тотчас после возвращения царя из Великих Лук. Причиной казни было «обвинение Казарина обозниками и подводчиками в том, что он брал подарки и равным образом устраивал так, что перевозка пушек выпадала на долю возчиков самого великого князя». (См. А. Шлихтинг. Новое известие, стр. 24—25).
1593
См. Р. Г. Скрынников. Синодик опальных, стр. 67—68.-28 ноября 1566 (7075) г. дьяк Иван Ишук Бухарин скрепил грамоту, адресованную городовому приказчику на Белоозеро. (ГПБ им. Салтыкова-Щедрина. Рукописное отделение. Копийная книга Кирилло-Белозерского монастыря, Q IV 113-а, л. 1217). В работе С. М. Каштанова вышеупомянутая грамота отнесена к 1566 г., а затем ошибочно также и к 1568 году. (См. С. М. Каштанов. Хронологический перечень, стр. 168, 172). В 1568 г. Бухарина уже не было в живых.
Возобновление опричных репрессий вызвало крайнее возмущение в среде земского дворянства. Ответом на репрессии явилось новое открытое выступление против опричной политики, которое возглавил митрополит Филипп Колычев. Осуждение Филиппом опричных репрессий против приверженцев Старицкого имело свои особые причины.
Московский митрополит, пишет А. А. Зимин, упорно противоборствовал опричнине. «Главным мотивом было сопротивление высших церковных иерархов централизаторской политике правительства Ивана IV» [1594] . По мысли А. А. Зимина, сама «русская церковь в XVI в. представляла собой один из наиболее могущественных рудиментов феодальной раздроблённости, без трансформации которого не могло быть и речи о полном государственном единстве» [1595] . Определенное значение в столкновении между митрополитом Филиппом и Грозным имели простарицкие и новгородские симпатии первого [1596] .
1594
А. А. Зимин. Опричнина, стр. 248.
1595
А. А. Зимин. О политических предпосылках, стр. 48.
1596
А. А. Зимин. Опричнина, стр. 248.
Приведенная точка зрения едва ли справедлива. На протяжении XVI в. церковь неизменно остается важнейшей опорой монархии. Столкновения между высшей светской и духовной властями каждый раз вызваны частными, а не общими причинами, не вытекают из природы самих учреждений.
Конфликт между Филиппом Колычевым и Грозным — это кратковременный эпизод, служивший отзвуком и выражением глубокого раскола, происшедшего в среде правящего боярства в годы опричнины. Известное влияние на ход конфликта оказали простарицкие связи Филиппа. В литературе установлено, что многие Колычевы издавна служили в Старицком уделе [1597] . Мирскую карьеру самого Ф. Колычева оборвало, по-видимому, участие его в мятеже князя А. И. Старицкого в 1537 г. После подавления мятежа он вынужден был бежать на север и постричься в монахи [1598] . При избрании на митрополию Филипп самым решительным образом поддержал выступление членов Земского собора против опричнины. После собора отношения между ним и Грозным оставались весьма натянутыми. Когда в среде оппозиции возникли толки о возможном отречении царя или его свержении, недовольные стали все чаще обращать свои взоры в сторону митрополита. Они имели все основания рассчитывать на то, что в случае ухода Грозного Филипп будет добиваться искоренения опричных порядков и поддержит кандидатуру Старицкого. .
1597
И. И. Умной Лобанов, дядя Филиппа, был одним из организаторов мятежа 1537 года. Он участвовал в «думе» князя А. И. Старицкого. И. Б. Колычев командовал сторожевым полком Старицкого и оставался верен удельному князю в течение всего мятежа. (См. ПСРЛ, т. XIII, стр. 97; Исторические записки, т. 10, стр. 87). Близкие родственники Филиппа новгородцы А. И. Пупков-Колычев, Г. В. и В. В. Колычевы во время мятежа «отъехали» к А. И. Старицкому. Они пытались привлечь к восстанию новгородских дворян. После подавления мятежа И. И. Умной попал в тюрьму, трое новгородцев Колычевых были биты кнутом и повешены на новгородской дороге. Как значится в родословцах, Гаврила и Василий Колычевы были «казнены... в княж Андрееве Ивановиче вине, по отъезде». (См. Родословная книга, ч. II, стр. 112).
1598
Ф. С. Колычев родился 11 февраля 1507 (7015) года и до 30 лет служил в дворянах при великокняжеском дворе. После 1537 г. он постригся в монастырь. (См. Соловецкий летописец, М., 1790, стр. 14; Леонид. Жизнь св. Филиппа, митрополита Московского. М., 1861, стр. 2).