Начало пути

– Значит, нам очень повезло с экскурсоводом. Я уже хотел было возложить эту нелегкую ношу на Надю, но, боюсь, в таком случае наша экскурсия превратилась бы в поход по разрушенным ресторанам.

– А вот умничать не надо, уважаемый Станислав Николаевич! Я, между прочим, в отличие от вас, и в Лувре была, и даже в Фонтенбло [203] !

– Не буду уточнять, что ты там делала. Но давай эту тему оставим на вечер. Ольга, просвети вкратце необразованных аборигенов об исторических ценностях столицы некогда цивилизованной Европы.

203

Дворец Фонтенбло – дворец эпохи Ренессанса во французском департаменте Сена и Марна, вокруг которого со временем сформировался город Фонтенбло.

– А вся история этой Европы здесь, в этом здании. И даже то, что происходит сейчас, выполнено в тринадцатом веке и показано на витражах вон того окна, в виде розы, – девушка показала на огромное круглое окно почти под самым потолком.

– Что ты имеешь в виду?

– Все витражи этой часовни посвящены пятнадцати библейским сюжетам. Они начинаются вон там, с Книги Бытия, и заканчиваются Апокалипсисом на этом самом витраже.

– Там же ничего не видно, все покрыто льдом.

– Надя, даже если я постараюсь и очищу этот чудом уцелевший витраж, что нового ты там рассчитываешь увидеть? Я думаю, что древним мастерам и в страшном сне не могло привидеться то, что происходит сейчас наяву. А если очень хочется увидеть картинку апокалипсиса, предлагаю выбраться на свежий воздух и посмотреть на это зрелище своими глазами. Ольга, откуда в Париже открывается самая лучшая обзорная панорама?

– Конечно, со смотровой площадки Эйфелевой башни, но я не уверена, что она сохранилась и находится в нормальном состоянии. Соседнее с нами здание – это Нотр-Дам де Пари. С его башен должен открываться великолепный вид на левый берег и Латинский квартал [204] . К тому же, это центр и сердце Парижа. Здание возведено на месте древнеримского алтаря Юпитеру, а еще раньше здесь было капище друидов и древних галлов.

– Стас, чего мы тут торчим? Ольга все эти познавательные вещи может рассказывать и на свежем воздухе. Собор – так собор. Полетели уже на эту вашу колокольню.

204

Латинский квартал – традиционно студенческий квартал в 5-м и 6-м округах Парижа на левом берегу Сены вокруг университета Сорбонна. Название происходит от латинского языка, на котором ранее преподавали в Сорбонне.

– Даже не хочу напоминать, кому принадлежала идея посетить эту часовню. Оленька, а ну-ка, напрягись и представь эту свою башню.

Мощный порыв ветра ударил в лицо и едва не сбил с ног группу туристов, внезапно появившуюся на крыше левой башни старинного собора. Вид с почти 70-метровой высоты открывался действительно потрясающий. Просвещенный некогда Париж лежал у их ног. Совсем рядом, на другом берегу пустого русла Сены, находился Латинский квартал со своим неизменным символом – Сорбонной. Воды реки, вероятно, ушли вместе с мощным отливом, а заполниться вновь она уже не имела возможности или источников.

Стас никогда не бывал в Париже но, даже не будучи такой романтической натурой, как Ольга, был поражен видом древнего города. Возможно, потрясал именно вид мертвого города, покрытого льдом и снегом. Города, восставшего из морских пучин. Города, потерявшего свой изысканный лоск и аристократизм и, тем не менее, оставшегося нетленным памятником величию человеческой мысли.

Центр Парижа не слишком пострадал от метеоритной бомбардировки, и только переломленная пополам ажурная конструкция гениального Эйфеля напоминала о последствиях космического столкновения. Стоящая у подножия башни каменная горгулья [205] , подперев рукой голову, уныло наблюдала за пустынными улицами, покрытыми заледеневшими зелеными водорослями. Еще три месяца назад по этим улицам бродили толпы туристов, а в узких улочках Латинского квартала лохматые художники старались запечатлеть силуэты и образы, казалось бы, вечного города.

205

Горгулья – драконовидная змея, обитавшая, согласно легендам, во Франции, в реке Сене.

Париж был мертв. Сторожевая система Стаса в радиусе пятнадцати-двадцати километров не улавливала ни единой искорки жизни. Да и откуда взяться жизни в городе, два дня назад поднявшемся с двухсотметровой глубины, со дна океана? Спутницы Стаса молча смотрели на открывшуюся панораму. Он старался не трогать мысленную и эмоциональную сферу своих подруг, как, впрочем, и остальных представителей рода человеческого, но общий остаточный фон улавливал всегда. Сейчас и без его экстрасенсорных возможностей было понятно, что девушки подавлены увиденным, а мысли о грядущем для них просто невыносимы. Человеку непросто жить со знанием того, что он безнадежно болен, а знание часа своей смерти по силам только сильному духу.

– Лучше бы я не видела такой Париж, – тихо и грустно произнесла Ольга.

– Да, Стас, какое-то печальное турне получается. Безнадегой попахивает… А нам и своей хватает. Вот скажи, зачем ты нам все это показал? Бренность нашу подчеркнуть? – Надя зло посмотрела на Стаса.

– Ничего я не хотел подчеркнуть. Конечно, мог бы и пожалеть вашу психику, тут вы правы. Наверное, мне просто нужно было с кем-то разделить эту ношу.

– Давай вернемся домой, Стас, – Сашка всем телом прижалась к нему. – У камина тепло и уютно, а то, что нас ждет впереди, мы сегодня увидели, и это знание меня не радует, но от него никуда не денешься. Если кто-то и способен нам чем-то помочь, то это только ты, но, судя по твоему взгляду, ты и сам не знаешь как.

– Да, я не знаю. Но обещаю что-нибудь обязательно придумать или хотя бы попытаться это сделать. Становитесь в круг и давайте покинем это мрачное место, – Стас сформировал мысленный образ гостиной и открыл портал.

Вместо привычной гостиной с ярко горящим камином они оказались по колено в снегу в небольшой долине, окруженной заснеженными вершинами высоких гор. Стас попытался повернуть голову и с удивлением обнаружил, что тело отказывается ему подчиняться. Конечности были скованы свинцовой тяжестью, даже движение глазного яблока требовало неимоверных волевых усилий. Боковым зрением он заметил застывших в трансе девушек – они напоминали замороженные ледяные статуи.

– «Иттихад, хулул!» – тварь пожелала стать Богом! – произнес материализовавшийся из воздуха прямо перед ним высокий седой старик в небольшой чалме и пестром восточном халате.

– Кто ты? – хотел спросить Стас, но язык не слушался, из горла не вылетело ни звука – но, похоже, старик в этом и не нуждался.

– Кто я? Это не столь важно, хоть мы уже и знакомились. Гораздо важнее, кто есть ты! И вот с этим мне предстоит разобраться. Я совершил непростительную ошибку, отпустив тебя в первый раз. Ты не так прост, как показался мне изначально.

– Суфи? Ягг?

– Узнал – это хорошо. Имен много, они ни о чем не говорят, но тебе открою одно из первых. Можешь звать меня Ал-Холанж.

– Освободи девчонок, тебе ведь нужен только я, – мысленно произнес Стас, пытаясь напрячь все свои силы. Впрочем, совершенно безуспешно. Он был блокирован полностью – как в ментальной, так и в физической сфере.

– Не трать понапрасну силы. Они слишком слабы, чтобы мне противостоять. Ты всего лишь подопытная мышь. Не скрою, экземпляр интересный, но даже самая талантливая крыса не может изменить свою сущность. Эти же, – суфий кивком головы указал на девушек, – просто пыль под ногами. Но жизнь им я пока оставлю. Есть интересная мысль, – вместе с исчезающим звуком голоса в воздухе растаяли спутницы Стаса, оставив его наедине со стариком.

– Да кто ты такой, черт возьми? Кто дал тебе право вершить судьбы людей? Если ты действительно суфи, то основной линией вашей идеологии была любовь! Пусть к Богу, но все-таки любовь!

– Что ты можешь знать о любви, червяк? Высшая экстатическая [206] любовь к Всевышнему – это единение с ним, и достигается оно только через самопожертвование. Это жертва не только тела, а, прежде всего, личности, которая возрождается на земле в ипостаси Бога. Ана-л-Хакк – Я есмь Истина…

206

Экстатическая (книжн.) – производное от слова «экстаз».