Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега
Шрифт:
«Варяжское» заселение Новгородской земли
Признав, что летописное сказание о призвании Рюрика есть перелицованное на русский лад вендское предание, в котором нашли отражение исторические обстоятельства вокняжения Рорика Ютландского у ободритов после смерти в 844 г. князя Гостомысла, мы отнюдь не обесцениваем этим летописные сведения о древнем периоде русской истории. Конечно, приходится навсегда расстаться с несколькими колоритными персонажами и смириться с некоторым обеднением событийной канвы начальной русской истории. Но эта потеря с лихвой возмещается обогащением ее содержания, ибо использование древнерусскими книжниками ободритского предания о призвании Рорика позволяет сделать вывод о тесных связях древней Руси со славянским Поморьем, что, в свою очередь, проливает новый свет на политическую и культурную жизнь Новгородского Севера.
В настоящее время накоплен богатый и разнообразный исторический материал, доказывающий «варяжские», славяно-вендские корни значительной части славянского населения Новгородской земли. Исследования захоронений в здешних курганах XI—XIII вв. удостоверяют, что физический облик местного славянского населения соответствует расовому типу балтийских славян [187] .
Языковеды, в свою очередь, отмечают некоторые особенности новгородского и псковского диалектов, не встречаемые у других восточнославянских племен, но находящие параллели в славянских наречиях южного побережья Балтики [188] .
187
Обследование населения Псковского обозерья, проведенное
188
К ним относится смешение звуков ч и у, ш и с, ж и з, широкое распространение личных имен Варфоломей, Микула, Ян, Матей, Домаш (Фома) и уменьшительных на -ята и -хно: Петрята, Гюрята, Смехно, Жирохно и т. п., а также бытование терминов смерд, собака, невед (невод), неизвестных другим славянским народам (см.: Зализняк АЛ. Новгородские берестяные грамоты с лингвистической точки зрения // Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте. (Из раскопок 1984— 1989). М., 1993; Зеленин Д.К. О происхождении северновеликорусов Великого Новогорода. Институт языкознания: Доклады и сообщения. VI. М., 1954; Лецеевич Л. Балтийские славяне и Северная Русь в раннем Средневековье. Несколько дискуссионных замечаний // Славянская археология. Этногенез, расселение и духовная культура славян. 1990: Сборник. М., 1993; Петровский Н.М. О новгородских словенах // Известия Отделения русского языка и словесности. Пг., 1922).
Западнославянские элементы сохранились в планировке новгородских поселений по типу «кругляшки», когда дома располагаются вокруг центральной непроезжей площади, служащей чем-то вроде хозяйственного двора, на котором летом ночует домашний скот; при этом дома обращены к площади тыльной стороной. Подобный тип селений был распространен у средневековых полабских славян и их онемеченных потомков в «вендских» селениях Люнебурга, Ганновера и Мекленбурга. Между балтийскими и новгородскими славянами отмечено сходство и в технике строительства оборонительных укреплений.
Находки в Новгородской и Псковской землях керамики, различных бытовых предметов и ремесленных изделий IX—X вв., имеющих стилевое сходство с западнобалтийскими славянскими памятниками, зачастую прямо свидетельствуют даже не о культурном заимствовании или торговых контактах, а о непосредственной деятельности западнославянских ремесленников в городах и поселениях Северо-Западной Руси.
Определенная преемственность прослеживается в религиозных представлениях и обрядах балтийских славян и новгородцев [189] .
189
В Устюге Великом и на всем архангельском Севере этнографами отмечено широкое распространение вотивных приношений (вотив — предмет, посвященный или пожертвованный божеству): заболевшие делали из металла или дерева изображения больных частей тела или всего больного человека и подвешивали их на икону в храме. Аналогов этому обычаю среди великорусского населения к югу от Новгородской земли не отмечено, зато вотивы хорошо известны в Западной Европе, откуда они могли проникнуть на Русский Север только вместе с переселенцами из балтийских славян. То же можно сказать о каменных крестах и церковной скульптуре, получивших преимущественное распространение в севернорусских землях.
Любопытной этнографической параллелью является также почитание железной стрелы населением Вятской губернии. В селе Гостеве близ Котельнича на реке Вятке такая древняя железная стрела хранилась в храме — ей приписывались целебные свойства; а в селе Волкове близ древнего города Вятки подобную стрелу носили вместе с иконами в крестном ходе. Подвески на иконах в виде стрелы встречались в церквах средневекового Новгорода. Почитание таких «святынь» нигде более на Руси не встречается. Но в балтийском Волине свято чтилось водруженное на особой колонне железное копье, которое считалось знамением победы.
Еще одно известие о западнославянских переселенцах сохранилось в вологодских преданиях. В древние времена, еще до крещения Руси, говорит одна легенда, возле Вологды и Кубенского озера обитало племя волотов, почитаемое местным населением за богов. Эти волоты легко опознаются как велеты, то есть лютичи-вильцы, хранители культа Радогоста, весьма популярного божества среди балтийских славян, наряду с арконским Святовитом; вероятно, благодаря религиозному авторитету своего племенного идола велеты и прослыли «богами», иначе говоря, чем-то вроде «божьего народа». Близ Новгорода также находилось Волотово поле — место погребения новгородских витязей.
На южнобалтийском берегу и в землях Северо-Западной Руси имеются географические «двойники» — водоемы и населенные пункты, наличие которых свидетельствует о вендской миграции. Хроника епископов Мерзебургских указывает, что «Ильменью называлась одна из рек, протекавших по вендской земле». Вероятно, это — приток Эльбы в районе нынешнего Гамбурга, который и сегодня носит имя Ильменау. Впрочем, в древности на западноевропейских землях, занятых славянами, существовали и другие Ильмени. Сама форма названия озера Ильмень, употребляемая в «Повести временных лет» — «Илмер», — характерна именно для Западно-Балтийского региона. Илмером, в частности, в старину назывался залив Зейдерзее.
Эти данные помогают наметить тот путь, по которому ободритское предание о призвании Рорика попало на Русь. Скорее всего, оно было занесено сюда самими вендскими переселенцами, которые устремлялись в Новгородскую землю еще со времен освоения Балтийско-Волжского пути. Само ободритское предание возникло, по всей вероятности, после смерти Рорика, на рубеже IX—X вв. Массовый отток ободритов из отеческих земель на восток начался после того, как основатель Священной Римской империи Отгон I нанес поморским славянам сокрушительное поражение на реке Регнице (955). С этого времени сопротивление славян-язычников германскому натиску приняло формы религиозной войны. В 1001 г. ободритские князья Мстивой и Мечидраг, ранее принявшие крещение, «отпали от веры» и подняли восстание против немецкого владычества. Последовала ужасная резня христиан в Гамбурге и Альденбурге; по словам Гельмольда, к востоку от Эльбы не осталось и «следа от христианства». Новый взрыв этническо-религиозной вражды произошел в 1024 г., когда славянский князь Готшалк «обрушился на всю нордальбингскую землю (районы вдоль северного течения Эльбы. — С. Ц.) и учинил такое избиение христианского народа, что жестокость его перешла все границы», — и повторился в 1066 г., вновь сопровождаясь опустошением «всей гамбургской земли». Все эти восстания в конце концов заканчивались поражениями и ответными репрессиями немцев, что, безусловно, подталкивало ободритов к миграции. Последняя ее крупная волна относится к середине XII в. В эти годы сопротивление балтийских славян было окончательно сломлено, и на месте славянского Поморья возникло Бранденбургское маркграфство.
Таким образом, активное проникновение славян-вендов на Русь продолжалось почти три столетия — с IX до XII в., существенно изменив этническую ситуацию в Новгородской земле. Кажется, не обходилось и без вооруженных стычек между переселенцами-вендами и местными ильменскими словенами [190] . Массовое «варяжское» переселение в земли ильменских словен не осталось тайной для древнерусского летописца, который заметил, что современные ему новгородцы происходят «от рода варяжска, [а] преже бо беша словене» — фраза, долгое время считавшаяся загадочной [191] .
190
В этом отношении представляет интерес новгородское «Сказание о холопьей войне» (наиболее полный список датируется концом XVII в.).
Издавна, говорится в «Сказании», во времена князей Словена и Руса (будто бы современников Александра Македонского), в услужении у знатных новгородцев были дружинники, называемые «старыми новгородскими холопами». Со временем хозяева перестали выдавать этим холопам содержание, вследствие чего те «начаша оскудевати, и нужды премногие от недостатков хлебных и денежных себе восприимати». Обреченные на голодную смерть, холопы занялись разбоем: стали «в Новегороде и инде
где их всюду явно и тайно многих людей своих грабити и смертно убивати». Затем, взяв жен и детей, холопы ушли из Новгорода «во пределы новоградские и во иная места пустая, и в дебри непроходимые всея земли своея словенские», где «начаша особо поселитися и грады ставити, и валы высокие, и осыпи земляные по лесам и по рекам, к житию своему, сыпати и устрояти крепкие». Холопьи городки возникли «по реке Волхову и по реке Мологе и по славной и превелицей реце Танаису, то есть Волге... и по иным премногим великим и малым рекам, и по высоко раменистым местам, и по езерам, и по многим же лесным и приугодным дубровам и всепрекрасным рощам онии холопи разыдоша и поселишася на тех местах премногих своих, также и по Каме реке...».Основные события «Сказания» приурочены ко времени позднего Средневековья. В них слышны отзвуки социально-политической жизни Новгородской земли XIV—XVI вв. — волнений среди «старинных холопов» (военных отрядов, входивших в состав феодального ополчения) и походов ушкуйников на Волгу и Каму. Однако многие детали указывают на то, что «Сказание» является переработкой древнего вендского предания. Холопы приходят на Русь вместе с легендарными князьями Словеном и Русом (то есть из славянского Поморья), и противостоят они не своим господам, а всем новгородцам. В эпизодах холопьей войны с новгородцами ясно видна именно межплеменная, а не социальная рознь. Нападение холопов на Новгород выглядит типичным нашествием иноплеменников: «Таже потом паки вси древний холопи, собравшеся воедино, и вздумавше совет свой таков положша, во еже бы им всем ити на Великий Новгород. И тако утвердившеся и охрабрившеся, идоша и поплениша весь Великий Новград, и ново-градцкая имения вся побраша себе, и жены их обругаша, и премного зла по всей земле словенстей содеваху, грабяще и убивающе». В свою очередь, и новгородцы действуют против холопов сообща, всем племенем: «С холопами своими старыми крепкую брань составиша, и грады их и села начаша разоряти, и самех их из всей области новгородцкия и из иных разных всех мест их, из городков и из сел, начаша вон изгоняти из всея земли своея, не дающе им у себя места нигде же, а иных холопей по разным местам начаша всех побивати, и осыпи и валы и вся крепости их начаша повсюду разру-шати всею землею своею». Обращает на себя внимание многочисленность холопов и оседание их по берегам рек и озер, что сразу вызывает в памяти слова летописца о расселении славянских племен. К тому же эти холопы, крещеные люди как-никак, хотя и разбойники, почему-то сооружают «идолопоклонные» курганы. И самое интересное, что приверженность язычеству они разделяют со своими противниками — новгородцами: «И вси убо сии жители новгородстии и старохолопстии из всея словенския земли над мертвыми своими трызны творяху, то есть памяти своя по них содеваху, и могилы превысокия над мертвыми и над именитыми своими, высокия ж холмы и бугры в память их созидаху, и сыны своя на них от великия жалости и плача своего по ним жряху, и лица своя до кровей своих драху, и смертно на гробех их сами между собою убивахуся...»
По этим причинам И.Я. Фроянов посчитал, что «Сказание» донесло до нас в переиначенном виде один из эпизодов межплеменных конфликтов на землях Северной Руси, в котором победа осталась на стороне ильменских словен (Фроянов И.Я. Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 47—55).
191
Память о вендском переселении сохранялась на Руси до конца XVIII в., что подтверждено собственноручной запиской Екатерины II. Работая в 1784 г. над составлением «Сравнительного словаря всех языков и наречий», императрица обнаружила, что часть ее подданных в Копорском уезде разговаривает «по-варяжски» и ведет свое происхождение от варягов. Заинтригованная Екатерина поручила одному из своих секретарей: «Реестр слов отвезите к гр. Кириле Григорьевичу Разумовскому и попросите его именем моим, чтобы он послал в своих копорских деревень кого поисправнее и приказал бы у тех мужиков, кои себя варягами называют, тех слов из их языка переписать, а еще луче буде бы сюда человека другого посмысленнее для того привозить велел» (Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 90).
Знакомство восточных славян с вендским преданием о Рорике и его обработка применительно к русской истории состоялись на земле Новгорода, где сыновья и внуки вендских переселенцев рассказывали о приходе Рорика/Рюрика к «словенам», жившим на берегах какого-то вендского «Илмеря», уже не сомневаясь, что речь идет о событиях, происшедших в старину на берегах русского Ильменя и Волхова.
Древняя Русь познакомилась с вендским преданием не позднее первой трети XI в. [192] , когда оно приобрело русский колорит. Последнее явствует из того, что уже в середине этого столетия на Руси появляется первый князь, носящий имя своего мнимого предка-родоначальника: Рюрик Ростиславич, впоследствии княживший в Перемышле (ум. в 1092 г.). Нелишне заметить, что он появился на свет и был наречен вендским именем в то время, когда его отец, сын новгородского князя Владимира Ярославича, еще жил в Новгородской земле.
192
Для датировки древнерусского сказания о призвании Рюрика важна одна деталь. В летописном перечне «варяжских» народов фигурируют «свей» (шведы), «урмане» (норвежцы), «англяне», «готы» (жители острова Готланд). Как видим, в этом списке явно не хватает датчан. И дело тут не в забывчивости и тем более не в невежестве русского книжника. Наоборот, он великолепно разбирался в политической карте Северной Европы, но в карте не середины IX в., а первой трети XI столетия. В то время, с 1016 по 1035 г., Дания и Англия были объединены под скипетром датского короля Кнуда I Великого. Поэтому для обозначения англосаксов и датчан автор сказания о призвании князей употребил общий для них термин «англяне», так как Кнуд стал английским королем на два года раньше, чем датским, то есть фактически присоединил Данию к Англии (та же терминология — «Англия» в смысле «Англо-Датское королевство» — характерна и для арабских источников). После смерти Кнуда I в 1035 г. его держава распалась, а в 1066 г. Англия была завоевана норманнским герцогом Вильгельмом Незаконнорожденным. Отраженная в сказании о призвании князей этнополитическая ситуация существовала очень недолго — с момента вступления Кнуда на английский престол (1016) и до его смерти. Очевидно, в это время и была написана «варяжская» часть «Повести временных лет».
Если раньше историки осторожно замечали, что «между балтийскими славянами и новгородцами тянутся какие-то нити совпадений географических названий, личных имен, черт народной жизни» [193] , то сейчас можно уверенно повторить вслед за летописцем: «ти суть людье новгородьцы от рода варяжска», — не искажая истинного смысла его слов. Ибо летописное сказание о приходе к ильменским словенам Рюрика запечатлело полет «вендского сокола» с берегов Балтики к берегам Волхова, то есть славяно-вендскую («варяжскую») колонизацию Новгородской земли. Ведь Нестор был современником и очевидцем этого миграционного процесса, принявшего особый размах именно в X—XI вв. Поэтому он совершенно правильно определил этническое происхождение средневековых новгородцев: суть от рода варяжска, а прежде быша словене.
193
Порфиридов Н.Г. Древний Новгород. М. — Л., 1947. С. 297.
Место Рюрика в родословной русских князей
Остается сказать несколько слов о династическом аспекте сказания о призвании Рюрика.
Исследование княжеского именослова Древней Руси выявляет непреложный факт: имя Рюрик было одним из самых непопулярных имен в княжеском роду пресловутых Рюриковичей [194] . Кроме вышеназванного Рюрика Ростиславича, жившего во второй половине XI в., в домонгольской Руси было всего два его тезки: другой Рюрик Ростиславич, великий князь киевский (ум. в 1212 г.), сын Ростислава Мстиславича, и Рюрик Ольгович из рода черниговских князей (ум. в 1204 г.), сын Олега Святославича. То есть ни одна из ветвей Рюриковичей не усвоила его имя в качестве родового. Получается, что особо почитаемым предком летописного Рюрика никак не назовешь.
194
Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 164.
Более того, анализ древнерусских источников убеждает в том, что в Киевской Руси Рюрик вообще не признавался основателем княжеской династии.
Один из старейших древнерусских памятников — «Похвала князю Владимиру» (в составе «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона) — называет основателем великокняжеской династии Игоря Старого (мужа Ольги и отца Святослава), совершенно умалчивая о Рюрике. «Похвала Владимиру» была предназначена митрополитом Иларионом для светлых очей князя Ярослава Мудрого и, надо полагать, других представителей княжего двора и церковного клира. Из этого следует, что высшее киевское общество середины XI в. имело совсем другие представления о родословии киевских князей, нежели те, которые обыкновенно приписываются ему в позднейшей исторической литературе.