Начало трудовой деятельности

Иван был призван в армию в 1940 году – как только подошёл его призывной возраст. Службу он проходил в кадровой армии, находившейся на хорошем счету у командования. Во время неразберихи первых месяцев войны эта армия попала в окружение. Очень быстро закончились боеприпасы, и, видя полную безнадёжность сопротивления, командарм сдал армию немцам. Те, в свою очередь, отвели участок, огородили его, окружили пулемётами, а так как было ещё тепло, решили, что этого будет достаточно для содержания большой группы военнопленных.

Нормально кормить этих свалившихся на их голову дармоедов немцы также посчитали лишним. Так что в основном их подкармливали местные сердобольные жители, видя этих исхудавших людей в лохмотьях – бывших их защитников. Приближались холода, дожди, а с ними – простуды, болезни и смерть. Вот в это время к пленным и проявили интерес генералы бывшей царской армии. Им взбрело в голову организовать русскую освободительную армию, которая вместе с немцами должна была освободить Россию от тирании большевизма.

Как говорится, благая цель. Многие слагаемые соединились, и нашлось немало добровольцев: одних жестоко обидела советская власть, другим не захотелось подыхать с голоду в немецком концлагере. Некоторые секретничали: вот получим от немцев оружие – и перейдём к своим. Среди организаторов вербовщиков был царский генерал Краснов. Он в основном делал ставку на казаков, станичников. Им больше всех досталось от большевиков, особенно при тотальном «расказачивании». Впоследствии были попытки некоторых частей РОА перейти к «своим».

Но, как это уже стало практикой, «свои» чаще всего и лучше всего бьют своих. Так что мало кто добирался до «своих». Впрочем, и немцы перестали использовать части РОА на Восточном фронте. Пробовали использовать их на Балканах против славян. Но те их быстро распропагандировали: что же вы, «братушки», воюете против своих единокровных единоверцев-славян? Да к тому же ещё православных, как и вы? Взбунтовалась РОА. Перестала воевать против славян. Тогда в воздухе появились немецкие самолёты, которые высыпали на головы казачков пока что не бомбы, а листовки, в которых недвусмысленно обещали перемешать русских с балканской землёй. Впрочем, этих казаков перемешали с землёй – впоследствии и с землёй русской.

Я полюбопытствовал у Ивана: остался ли кто-нибудь кроме него ещё в живых до сих пор? И он мне назвал несколько фамилий людей, которые, как оказалось, работали на моём участке. Правда, я и сам замечал что-то необычное в этих людях, хлебнувших много лиха в своей жизни. Иван как– то избегал рассказывать лично о себе, но кое о чём поведал. Видимо, его это когда-то очень зацепило.

Пленных немцев содержали и кормили по статусу военнопленных. По отношению к предателям Родины, служившим в РОА, проводилась политика «на уничтожение». К тяжёлым условиям работы добавлялись плохие бытовые условия и полуголодное питание. Вероятно, оттуда и пошла поговорка: «от такой еды сразу не помрёшь, но и на бабу не потянет». Вот иллюстрацию этой поговорки и испытал Иван, причём как раз в расцвете своей молодости.

Молодая женщина, работавшая в столовой, обратила внимание на красавца парня, даже полуголодное существование не могло этого скрыть. Найдя какой-то предлог, она пригласила его к себе в гости.

Так как время было позднее, долго сидеть не стали. Настя – так звали хозяйку – расстелила постель и пригласила Ивана ложиться. Сама, немного задержавшись, тоже легла рядом. Полежали, помолчали, потом Настя, повернувшись к Ивану, обнаружила, что тот лежит, отвернувшись к стенке, и плечи его вздрагивают от удушливых рыданий. Она всё поняла. Ах, как же она вскинулась, запричитала последними словами, на чём свет стоит, ругая себя! Мигом слетев с кровати, Настя включила свет и стала быстро хлопотать, гремя кастрюлями и прочей посудой. Вскоре запахло едой. Иван молча, неторопливо ел, с трудом сдерживая желание съесть всё и сразу.

Настя выпросила у начальства разрешение, чтобы Иван пожил у неё. Там к этому отнеслись снисходительно: скинуть лишние заботы, лишний роток – да пожалуйста! От хорошего ухода и обильного питания Иван стал быстро поправляться, бока его округлились. Несмотря на то, что его мужская сила восстановилась, Настя его к себе не допускала и довела Ивана до того, что тот грубо, почти силой, овладел ею. Услышав в темноте, что Настя всхлипывает, Иван обеспокоенно спросил:

– Ты что это плачешь?

– Да, – ответила Настя, – плачу от радости. Сегодня ты мне подарил праздник!

«Короче, если бы не Настя, на этом поле было бы на один бугорок больше», – подытожил Иван дрогнувшим голосом. Вскоре началась репатриация немцев. На освободившиеся места в очистных забоях стали приходить оставшиеся в живых проходчики. Правда, и на проходке стала налаживаться техника безопасности. При бурении стали применять промывку, чем сильно сократили появление породной пыли, а вместе с ней – и заболевание силикозом.

Глава 11. Зимняя ночь

Здесь нелишне напомнить, что зима на Северном Урале бывает очень морозной и снежной. В таких экстремальных погодных условиях при сильном опьянении на улицу стараются не показываться. Да их туда никто и не пускает – за этим следят их домашние. Даже когда справляют застолья, гостей после этого оставляют на ночлег. И всё же нет-нет, да и случаются тяжёлые обморожения, а то и замерзания. Поэтому и существует неписаный, негласный закон: увидел тяжело опьяневшего человека – проводи его уж если не домой, то куда-нибудь в тёплое место.

Был зимний вечер. После смены я зашёл в профилакторий, где сытно и обильно поужинал. Кормили, как говорится, «на убой». Была при профилактории спальня, так что после работы разморённый едой труженик мог тут же обосноваться в чистой постельке и отдыхать, сколько ему заблагорассудится. После ужина я стал собираться домой. Работники профилактория стали уговаривать меня остаться и не ходить на улицу, так как там сильная пурга, да ещё с большим морозом. Но я воспротивился их уговорам. Спать мне ещё не хотелось, а просто бездельничать я не любил.

Чтобы сократить расстояние, я не пошёл по улице, а двинулся напрямик по узкой тропинке, которая протаптывалась с самого начала зимы. Так что если отступить от неё, то можно было провалиться в снег чуть ли не по пояс, а то и глубже. Различить эту тропинку в белой ночной мгле было невозможно, и передвигаться приходилось наугад. Сбиться с этой тропинки тоже было нельзя, так как ноги сразу же проваливались в глубокий снег, корректируя тем самым направление. Пурга, более похожая на сильный буран, разошлась не на шутку.