Начало трудовой деятельности

Так как выбор у меня был чрезвычайно ничтожен, я вынужден был согласиться.

Всё это объясняла мне Антонина, пока мы ехали на рабочем автобусе от карьера до посёлка при живейшем участии остальных пассажиров. Беседа происходила вроде бы как в семейном кругу.

– Я вот тут тебе, Дуська, квартиранта привела. Его прислали на карьер мастером, – поздоровавшись со своей родственницей, аттестовала меня Антонина моей будущей квартирной хозяйке.

Не смея долее задерживаться, Антонина откланялась. Обговорили условия. За угол с фанерной перегородкой была назначена сумма, на которую я согласился.

Цена оказалась довольно приемлемой, даже небольшой, хотя я даже приблизительно не знал размера своего будущего жалованья. Ещё мне предложили за определённую доплату здесь же столоваться. На что я тоже согласился, так как получил разъяснения, что других источников поддержания сил организма в посёлке не предусмотрено вульгарным общепитом. Я отсчитал оговоренную сумму и протянул деньги, на что квартирная хозяйка даже смутилась:

– Да это потом, когда поживёшь, с получки и отдашь.

– Берите, берите, я люблю вперёд платить, чтобы не было сомнения, – галантно расшаркался я.

Когда я впоследствии ознакомился с обстановкой, то понял, что вёл себя весьма карикатурно – очень уж это не соответствовало местным обычаям. На «вы» здесь никто ни к кому не обращался, если это не было обращением к толпе. Мало того – обращались друг к другу по именам уменьшительным, как им казалось, приятельским, невзирая на должность, возраст и пол, если только возраст был не запредельно старческим. Тогда совсем отбрасывались всякие имена и обращались: «ты, дед», или «ты, бабка», а так – Васька, Тонька, Нюрка, Ванька, Манька… Всех вполне устраивало такое упрощение нравов.

Приятно было узнать, что оный посёлок одновременно является железнодорожной станцией, с которой можно было добраться до города на пригородном поезде.

Так итожил я своё положение в нанятом углу за фанерной перегородкой. Нет, я не сокрушался, не тосковал по покинутой мной отдельной двухкомнатной квартире, по налаженной работе участка, где я был начальником, где меня уважали, – всё это осталось там, в прошлом. Хотя не прошло и месяца, как я весь был в этом прошлом. Сейчас в моём сознании доминировало любопытство: интересно, что и как будет сейчас и потом. И как это будет, и будет ли? Цель моей жизни осталась прежней, неизменной: стать литератором.

А для этого как раз и нужны такие вот жизненные перипетии, драмы, лишь бы не трагедии, которые я не очень жаловал, но в то же время от которых в этой жизни уйти невозможно. Только их квота бывает чуть меньше, чуть больше. Три основы для жизнедеятельности были налицо: работа, место для пребывания и питания, для сил восстановления. Непосредственность в общении аборигенов меня мало смущала. В этой наивности было что-то трогательное, простодушное. Горделивость, заносчивость презирались, над высокомерием насмехались. Упавшего поднимали и помогали ему. Цивилизацию принимали небольшими порциями, привнося в свой уклад, долго примериваясь.

***

Глава 14. Карьерная работа

Утром я уже собрался и даже успел позавтракать жареной картошкой с салом. С улицы послышался гудок машины.

– Это за тобой машина, – прокомментировала Евдокия Матвеевна, моя квартирная хозяйка. Так я стал обращаться к ней. Хотя она предлагала мне называть её «тётя Дуся». В небольшом автобусе, куда я протиснулся, было полно народа. Это как раз и была моя смена. Всего же карьер работал в две смены с двумя выходными днями – в субботу и воскресенье. Антонина работала во вторую смену. Потом мы менялись с ней, и так каждую неделю. Лето заканчивалось, но дождей пока не было, так что и грязи, свойственной этому времени года, тоже не было.

Рабочие уже знали обо мне как о новом их горном мастере и только лишь для того, чтобы поддержать разговор просто так, от нечего делать, спрашивали кое-что. Доехали быстро. В небольшом зале бытовки стояли три стола. Один большой – общий – и два поменьше – для мастеров. Мне указали на один из них. Это стол нашего мастера. На стене над столом была прикреплена табличка: «Мастер такой-то». На неё сразу же указали, посоветовали сменить на «свою», что я незамедлительно исполнил. Этим я как бы представился им, своим сотрудникам, как я их и назвал, что им немного польстило.

Обращаться ко мне они стали так, как у них принято, – на «ты», – правда, сделали снисхождение: не стали обращаться по имени, а только по отчеству. Поскольку оно у меня было очень ходовое, легко произносимое, то и выглядело это достаточно корректно. Так что после непритязательного знакомства все разошлись по своим местам. Машинисты включили свои агрегаты, учётчики стали учитывать готовую продукцию и отпускать её потребителям, кладовщики – принимать её на свои склады. Я порылся в ящиках стола, ознакомился с их содержимым, с журналами, с прочей документацией, совершенно несложной и понятной.

На площадку перед бытовкой стали подъезжать машины различных автохозяйств или автобаз. В основном это были самосвалы. Часть этих самосвалов вывозила из карьера от экскаватора на переработку, сортировку природную смесь, состоящую из песка, гравия, разноразмерных валунов, остальные же отвозили уже готовую продукцию на склад, а то и прямо в свои строительные организации. Нужда в продукции карьера была весьма великой в народном хозяйстве, в градостроительстве, в дорожном строительстве – в общем, много где.

Уголь, в добыче которого я принимал участие до сих пор, назывался «хлеб промышленности». Как обозначить на плакате продукцию карьеров, пока, видимо, никто не задумывался – во всяком случае, я с этим не был знаком, так что появилась некая возможность для творчества.

Я перебрал несколько вариантов, в том числе «сало», «мясо промышленности», но всё это звучало как-то неубедительно. Да и водители самосвалов постоянно меня отвлекали, то знакомясь со мной, то протягивая путёвки для их отметки. С путевым листом мне протягивали талоны, выполненные на коричневой обёрточной бумаге, где было напечатано: «песок», «гравий различных фракций», «щебень», и всё это в кубометрах. Я отрывал талоны от листов, которые мне протягивал шофёр, как раз на количество рейсов, а остальные возвращал водителю. Тот забирал свои талоны как-то недовольно.

Не вдруг я понял, в чём здесь дело. Точнее, я понял всё, когда писал отчёт о работе за месяц. Правда, я проработал не весь месяц, а только его последнюю декаду, но план с треском не выполнил. Зато уж Антонина выдала чуть ли не двойной месячный план. Все эти показатели вывешивались на стене, на доске показателей. Всегда привыкший ходить в передовиках, я был немало задет таким положением. Заметил, что рабочие моей смены тоже стали недоумевать: в чём дело?

Сконцентрировав всё своё внимание, я стал предельно внимательно наблюдать за поведением окружавших меня людей. Заметил косившиеся на меня подозрительные взгляды, перешёптывание. Как я узнал впоследствии, некоторые стали меня подозревать как засланного определёнными службами для вскрытия всевозможных злоупотреблений. Не один раз натыкался я на шофёров, которые ждали Антонину, хотя путёвку я им отметил. И на мой немой вопрос «в чём дело» они отмалчивались, даже отворачивались. Хорошо, что всё это продолжалось не так долго.