Национальность – одессит

В лабораторию на нас трудились один штатный сотрудник и четыре студента, решившие передохнуть годик, накопить денег на учебу. В университете уже знали, что тем, кто проработает у нас год, завод, то есть я, дополнительно оплатит обучение на двух семестрах. Мне нужны были помощники, которые не просто выполняют указания, а понимают, что и зачем делают.

Меня беспокоила изоляция электропроводов на судах. Обычно использовали каучук, который расплавляли и окунали в него провод, или промасленную бумагу. Первый тек при нагревании провода, а вторая ломалась при механическом воздействии и со временем начинала промокать. Вот я и занялся разработкой чего-нибудь более надежного. Работал с ацетатными волокнами, полученными из ацетилцеллюлозы и придуманными до меня. В итоге получил триацетатные гидрофобные нити — более надежный электрический изолятор, гибкий, устойчивый к воде и даже щелочам. Заодно придумал, как окрашивать их в разные цвета, чтобы электрику не надо было прозванивать каждый, а сразу видел, где плюс, где минус, где земля. Использовал для этого собственные варианты азокрасителей, разработанные ранее для целлулоида, и свой процесс крашения в мягкой воде в присутствии ализаринового масла.

Мы изготовили с запасом медные провода с новым разноцветным изоляционным покрытием и передали их в «РОПиТ», чтобы использовали на нашем строящемся судне. Там их высоко оценили и обратились к нам с предложением изготовлять и для них. Затем к судостроителям присоединились фирмы, которые занимались электрическими приборами. Пришлось нам строить дополнительный цех и выпускать разноцветные провода, оказавшиеся довольно выгодным товаром.

Поскольку изобретение относилось к химии и патентованию не подлежало, а рано или поздно его освоят и другие, я решил застолбить хотя бы свое первенство и написал научную статью. Альманах «Записки Новороссийского общества естествоиспытателей» выходил в последнее время всего раз в год. Ждать так долго не хотелось. Отправил статью в конце ноября в «Журнал Русского физико-химического общества», образованного при Императорском Санкт-Петербургском университете, который выходил каждый месяц, кроме трех летних. В журнале было два раздела — «Часть физическая» и «Часть химическая», в каждом из которых по два отдела — российских авторов и переводы иностранных. Сейчас главным редактором был ординарный профессор Фаворский Алексей Евграфович (знакомая фамилия по будущему), преподававший, как и я, техническую химию, что и указал в сопроводительном письме. Ответ пришел недели через три. Главный редактор Фаворский благодарил коллегу за интересную научную работы и обещал, что статья выйдет в апрельском номере.

137

В конце зимних каникул мне позвонил ректор университета Левашов Сергей Васильевич и спросил, не хочу ли я преподавать общую химию на Высших женских педагогических курсах? После того, как курсы стали высшими, их как бы присоединили к университету, хотя числились самостоятельным учебным заведением. Многие предметы теперь преподавали наши профессора и доценты.

— А доцент Лапицкий отказался? — удивился я, потому что этот недалекий, но умеющий обрабатывать начальство, смазливый тип тридцати четырех лет от роду, так и не удосужившийся до сих пор накропать и защитить докторскую диссертацию, постоянно жаловался на нехватку денег.

— Ему пришлось сделать это по требованию жены, — насмешливо произнес ректор.

— Как я ее понимаю! — весело поддержал я.

— А вы у нас неженатый. Может, счастье свое там найдете, — продолжил Сергей Васильевич.

— Я не против, но вынужден признаться вам, что состою в светском браке, зарегистрированном прошлым летом в Женеве, с одной из курсисток. Пришлось поступить так, чтобы она не сомневалась в серьезности моих намерений и могла продолжить учебы. Формально по российскому закону она считается незамужней, — сообщил я.

— Надо же, а я собирался познакомить вас с дочерью своих друзей! — со смехом произнес он, после чего спросил: — На каком она факультете и курсе?

— Отделение зоологии, последнее полугодие, — ответил я.

— О-о, тогда не проблема! — сделал вывод ректор Левашов. — Надеюсь, у вас не будет из-за этого недоразумений с женой, тем более, что формально вы не женаты.

— У нас нормальная семья, поэтому муж всегда в чем-нибудь виноват, — пошутил я. — Чуть больше, чуть меньше — уже не важно.

— Теперь буду знать, что у меня тоже нормальная семья! — поддержал он.

Мы договорились, что я поеду завтра на курсы и согласую, когда буду читать лекции, чтобы не было накладок с университетскими.

— Кто звонил? — спросила Вероник, выйдя из спальни, где примеряла платье, пошитое к весеннему полугодию.

— Ректор. Сказал, что у вас какая-то пикантная история случилось с приват-доцентом Лапицким, преподававшим общую химию, — ответил я.

— Я разве не рассказывала?! — удивилась она. — Там такие страсти были! Одна первокурсницы влюбились в него, а он игнорировал. Тогда одна попыталась покончить с собой, наглоталась таблеток и написала письмо, что Лапицкий соблазнил ее. Родители заявили в полицию. Оказалось, что она девственница. После пришла жена приват-доцента и закатила скандал в кабинете директора Богоявленского, заявив, что курсистки пристают к ее мужу. Кому он нужен, кроме той дурочки?!

— Ты бы на ее месте так не поступила, — предположил я.

— Конечно, нет, — уверенно подтвердила она.

— Это очень хорошо, потому что мне предложили читать у вас лекции вместо него, — услышав то, что хотел, проинформировал я.

— Ты будешь читать у нас лекции?! — не поверила Вероник.

— А что тебя удивляет?! Я это делаю в более солидном учебном заведении, а уж у вас-то и подавно справлюсь, — пообещал я.

— Ну, не знаю. Привыкла, что у нас все преподаватели в возрасте, никому не интересные… — произнесла она и посмотрела на меня, как городовой на подозрительного типа.

— Значит, курсистки все-таки пристают к преподавателям, — сделал я вывод. — Но ты сказала, что не будешь устраивать скандалы в кабинете директора.

— Нет, конечно, — повторил она и, глядя мне в глаза, пообещала: — Я выцарапаю этим гадинам глаза!

С директором Одесских высших женских педагогических курсов Сергеем Ильичем Богоявленским я встретился на следующее утро. Ему сорок один год. Среднего роста и сложения. Черный мешковатый костюм-тройка с черным галстуком-бабочкой и длинные темно-русые волосы и борода делают его похожим на попа-расстригу. Говорит мягко, словно опасается громко произнесенным словом обидеть собеседника. Получает он оклад в тысячу двести и восемьсот рублей столовых в год и живет в казенной квартире при курсах.

Узнав, что я буду преподавать общую химию вместо приват-доцента Лапицкого, смирено вздохнул и спросил с надеждой:

— Вы холосты?

— Нет, но не переживайте. Моя жена пообещала, что устраивать вам скандалы не будет, сама разберется, — успокоил я.

— Не уверен, что этот вариант лучше, — еще раз смирено вздохнув, произнес он.

138

Девиц оказалось легче учить. Они реже сачковали, слушали внимательно, старательно конспектировали и работали в лаборатории. Доходило до них медленнее, но оседало основательно. К тому же, я старался показывать им, где именно и в каком виде присутствует химия в их жизни на примере мыла, косметики, приготовления пищи… Разве что глазки порой строили, но это, видимо, от скуки. На первом же занятии я предупредил, что женат. На ком, не говорил, но это была та еще тайна. Трудно скрыть, если мы с Вероник по вторник, когда у меня была на курсах первая пара, приезжали вместе, а по пятницам после последней уезжали. К тому же, женщина никогда и никому не расскажет то, что надо хранить в тайне, разве что по секрету всему свету. Уверен, что уже в первый день весеннего полугодия все курсистки знали, что Вероник сочеталась светским браком с богатым профессором университета. Нравы стремительно легчали, надзор за личной жизнью учащихся ослабевал. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не метало бомбы.

В апреле вышел «Журнал Русского физико-химического общества» с моей статьей, а в следующих номерах были письма читателей с положительными отзывами. Публикация в столичном издании считается более престижной без связи с научной ценностью. В Императорском Новороссийском университете теперь никто не сомневался, что я достоин степени доктора наук по химии, хотя мой вклад в науку ничтожен, «провинциален». Впрочем, для Одессы этого было достаточно. В университете не хватало профессоров, потому что все стремились в Санкт-Петербург и Москву. Мне предлагали читать лекции по агрономии и геологии, потому что там не хватало даже приват-доцентов. Я отказался. Деньги у меня не на первом месте, а в преподаватели уже наигрался. Сказал ректору Левашову, если найдут приват-доцента для чтения лекций на Одесских высших женских педагогических курсах, с радостью уступлю.

В конце мая, когда Вероник сдавала выпускные экзамены, спустили на воду теплоход, который по предложению купца первой гильдии Бабкина назвали ее именем. До середины июня на судне закончили работы, и оно встало под погрузку зерном на греческий порт Пирей. «РОПиТ» подождал, убедился, что сварные швы не текут, после чего заложил на стапеле второе по моему проекту, но уже для себя.

Мне вполне хватало светского брака, но Вероник хотела, чтобы всё было, как у людей, поэтому в конце июня мы повезли в Кишинев ее свадебное платье. Перед отъездом я заказал поляку-переписчику новые фальшивые «Предбрачные сведения», а Вероник получила настоящие в Свято-Пантелеймоновском храме, расположенном напротив железнодорожного вокзала, в который стала ходить по моему совету с осени прошлого года. Кстати, в честь этого культового сооружения улицу Новую Рыбную два года назад переименовали в Пантелеймоновскую. Поселились мы в гостинице «Швейцарской» — символично — на втором этаже в трехкомнатном номере люкс за три рубля двадцать копеек в сутки. Там были все радости нынешнего уровня прогресса: лифт, телефон, ванная с горячей водой, унитаз. Жить у мамы Вероник не захотела — с чего бы это?! — хотя выходить в свадебном платье из номера, в котором до этого две недели жила с женихом, сейчас считается верхом неприличия, несмотря на то, что мы состоим в светском браке. В Российской империи он ничто без церковного.