Национальность – одессит

Обратно ехали через Молдаванку, довольно густо населенную, несмотря на то, что многие обитатели Города считали, что за улицей Порто-Франковской жизни нет. По-своему они правы: разве это жизнь?! Одно-двухэтажные домишки, по большей части слепленные из самана и неприличных слов. Все удобства во дворе или где успеешь. Воду привозят с Бугаевки. Арбы, запряженные парой волов и с несколькими большими бочками, едут по не мощенным улицам, и возницы орут: «Вода! Бабы, вода!». В каждом дворике есть подземная цистерна для сбора дождевой воды, стекающей с крыш. Если бы не стекла в окнах, типичное южное средневековье. Ближе к Городу дома становились выше и лучше. На первых этажах мастерские, парикмахерские, магазины, забегаловки. У пивной некого С. Ройзмана была летняя терраса на невысоком фундаменте, огражденная деревянным решетчатым барьером и защищенная от солнца брезентовым навесом. Там ближе к входу с улицы за столом, накрытом коричневой клеенкой, сидела шумная компания из пяти человек, а дальше от него — два типа. Если бы они были порознь, не узнал бы. К тому же, один из них, что-то говоря корешу, скривился так же, как и тогда, когда в тамбуре поезда увидел в моей руке пистолет. Сперва я усмехнулся про себя, вспомнив, как вор у вора украл дубинку, а потом в моей голове начали складываться пазлы: неработающие телефоны, из-за чего не позвонишь в полицию, опустевшие городские улицы из-за летней жары и постоянной стрельбы и взрывов бомб, желание рассчитаться за кидок. За это время мы проехали метров двести.

Перед следующим перекресток я приказал Павлину:

— Поверни направо, остановись там и подожди меня.

Я достал из подмышечной кобуры браунинг, без которого теперь не выходил за пределы дачи «Отрада» из-за предреволюционной обстановки в Одессе, переложил в карман легкого, летнего пиджака цвета слоновой кости, пошитого уже здесь, и пошел в сторону пивной. Опасался, что не застану там уголовную парочку. Нет, все еще допивали напиток из оловянных кружек объемом в пинту (немного более полулитра). Между ними стояла пустая оловянная тарелка, в которой затушили и оставили окурки. Красная пачка папирос с серой этикеткой, на которой рядом с четырьмя золотыми медалями, образующими крест, было написано разными цветами «Фабрика табака и папирос Конст. Иван. Месаксуди в Керчи Воронцовская ул. собств. дом». Далеко не дешевые. Как гласит реклама в газете «Одесские новости», папиросы Масаксуди курят все хороши люди. Оба хороших человека были в черных жилетках поверх синеватых рубашек со стоячим воротником, штанах и желтых штиблетах. Я присел на крепкую, дубовую лавку спиной к деревянному ограждению, лицом к входу на террасу с улицы и левым боком к бывшему владельцу смит-вессона, на которого направил браунинг, извлеченный из кармана, что не осталось без внимания.

Сидевший напротив не видел оружие, поэтому начал пускать пузыри:

— Занято! Вали за другой столик!

— Не ори, а то яйца отстрелю, — спокойно произнес я.

И тут он узнал меня и опять скривился.

Привлеченный криком на террасе, из внутреннего зала появился половой — юноша лет пятнадцати с длинными ногами, которые переставлял так, будто ниже колен протезы.

— Принеси нам по кружке, — распорядился я, а когда он закрыл за собой дверь, сказал своим соседям по столу: — Расслабьтесь, я не грабить пришел. Как вижу, вы на мели, брать с вас все равно нечего.

— Шо тебе надо? — намного тише спросил сидевший напротив, темноволосый, с мясистым носом молдаванина, хотя сейчас и в будущем людей этой национальности очень трудно найти на Молдаванке.

— Два вооруженных помощника, четырехместный тарантас с кучером и выход на барыгу, который сразу оплатит драгоценности на несколько тысяч, — спрятав в карман пистолет, коротко ответил я и сообщил дополнительную информацию: — Кучеру десятая часть, остальное делим поровну.

Я бы отдал им всю добычу, но тогда сочтут предельно мутным типом, с которым лучше не связываться.

— И шо ты собираешься хлопнуть? — спросил он.

— Ювелирный магазин, — признался я.

— Какой? — спросил он.

— Всё-то тебе расскажи! — шутливо молвил я. — Чтоб ты сам туда наведался?

— Может, меня там знают, — сказал он.

— Без обид, но что-то мне кажется, что ты не слишком известен в центре города. На всякий случай надень шейный платок и закрой им лицо, как сделаю я, — посоветовал ему.

В это время пришел половой с тремя кружками пива, забрал две пустые и тарелку и объявил цену:

— Сорок пять копеек, — а заметив мое удивление, объяснил: — У нас платят сразу-с.

На Молдаванке всегда жили исключительно порядочные люди. Я дал ему полтинник и махнул рукой: свали, сдачи не надо. Пиво было пенное и могло быть приличным, если бы доливали не так много воды.

Мои собеседники приложились от души, словно боялись, что передумаю и заберу.

— У нас таки есть всё, шо тебе надо, но мы тебя не знаем, а с незнакомыми дела не ведем, — вытерев густо покрытой черными волосами, тыльной стороной ладони пухлые темные губы сказал второй, который был по национальности наполовину «да» и, скорее всего, являлся мозгами этой пары.

— Я тоже так поступаю, но здесь у меня нет достойных знакомых, а вас я видел в деле. И вы меня видели, — сказал я. — Если вам не нужен хороший куш, предпочитаете мелочь по вагонам тырить, тогда найду других.

Они обменялись молча взглядами, после чего закурили, предложив и мне, но я мотнул головой. С вагонами, наверное, что-то пошло не так, предполагаю, что примелькались, а очень хотелось хорошо пожрать, выпить, с девками гульнуть…

— Приехал откуда? — спросил ашкенази-суржик.

— Из Порт-Артура, — ответил я и добавил шутливо: — Там по мне начали стрелять чаще, чем успевал ответить!

— Ух, ты! — воскликнул молдаванин-суржик. — Так ты повоевать успел?

Многие в Одессе относились к войне с японцами, мягко говоря, не очень одобрительно, особенно после сдачи Порт-Артура, но к участникам и жертвам обороны крепости — очень душевно.

— Только с краю, в замес не лез, — не стал я врать.

— Ладно, мы в деле, — решил за обоих мой сосед по лавке: — Рассказывай, шо и как будем делать?

Я коротко изложил свой план. Непредвиденных реакций он не вызвал. Мы уточнили детали, договорились о месте встречи, и я отвалил.

4

54

Утром, наскоро перекусив пирожками из чайной, купленными вечером, я размялся на макиварах, вкопанных в землю возле моей квартиры, попинал ногами грушу, подвешенную на нижнюю толстую ветку липы. Обычно занимаюсь незадолго до ужина, но сделал исключение. Мои соседи от скуки внимательно отслеживают мои действия. Поскольку Стефани не ночевала у меня, гимназисты понаблюдали за тренировкой, пока их озабоченная маман собиралась на море. На пляж они несут с собой жратвы на роту солдат. Это при том, что возле входа в купальню всегда стоят несколько торговок всякой снедью. Однажды видел фотографа с громоздким переносным аппаратом на треноге, предлагавшего сделать фото с видом на море. Рекламировал себя он плохо, желающих было мало. Поделился с ним опытом его коллег из будущего, посоветовав фотографировать с видом на море и обратно. Дела сразу пошли лучше.

Я поздоровался с семейством и пообещал, что скоро присоединюсь. И действительно, помывшись после тренировки, вышел из квартиры одетый по пляжному — легкие светлые брюки, белая рубашка с коротким рукавом, на голове соломенная шляпа, на ногах коричневые кожаные сандалии, как у босяков с Пересыпи. В руках у меня соломенная сумка с зеленой льняной подстилкой и чем-то еще, наверное, едой. Сейчас сходить на море и не поесть там, как вечером с ресторан с тем же результатом. Выхожу из дачи «Отрада» через ближнюю калитку, которой никто, кроме меня, не пользуется, но дворники открывают каждое утро и вечером закрывают. Спустившись немного по тропинке, сворачиваю к лазу в катакомбы, прикрытому кустом с густой листвой. Внутри темно и парко. Зажигаю свечу, дохожу до тупика справа, в котором под стенкой разложены доски, образуя прямоугольную площадку. Прилепив свечу к выступу на стене, быстро переодеваюсь в принесенное в сумке, оставляю ее и снятую одежду на досках и следую на выход.

Теперь по склону параллельно берегу идет в сторону Ланжерона юноша в новых темных хлопковых штанах, бледно-желтой ситцевой рубахе, поверх которой черная жилетка, с шейным желтым платком и темно-сером тряпичном картузе с длинным черным лакированным козырьком, надвинутым на глаза. Так сейчас одеваются пижоны из припортовых районов. В руках у меня палка, изготовленная из гибкой ветки в пару пальцев толщиной.

Четырехместный тарантас с поднятым верхом, старенький, запряженный двумя гнедыми лошадками, стоят в тени высокой толстой акации на углу Старой Порто-Франковской и Новой Рыбной. Кучером был невзрачный мужичок в широкополой соломенной шляпе, косоворотке навыпуск и черных сапогах гармошкой. На меня не обращал внимания, пока я не встал на подножку, качнув кузов, и не занял место на переднем сиденье спиной к нему.