Нацисты: Предостережение истории

Лодзинские евреи ринулись подыскивать себе какое ни на есть жилье в указанных пределах гетто. Жизненные условия были невыносимы с самого начала. Из 31 721 квартиры (преимущественно однокомнатных) только в 725 имелся водопровод¹³. Мать Эстеры Френкель обнаружила, что квартира, предназначенная их семье – магазин с пристроенными комнатушками, – уже занята. «Мама вышла на улицу и запричитала: «Что теперь делать? Куда деваться с малыми детьми? Впору ведь руки на себя наложить!» Люди, вселившиеся в нашу квартиру, услышали крики, позвали ее и предложили жить вместе с ними: «Кухни и второй комнаты нам вполне хватит. А вы можете устроиться в магазине». Так семья Френкель, искренне благодарная своим добрым соседям, обосновалась в магазине площадью двенадцать квадратных метров.

Этнические немцы Лодзи хорошо нажились на имуществе, оставшемся от евреев. Эйген Цильке – также немец по происхождению – стал свидетелем того, как некий работник его отца «занял» огромный бакалейный магазин, принадлежавший ранее евреям, которых выслали в трущобы близлежащего гетто. Цильке пошел вместе со своим знакомым искать и себе новую квартиру из числа тех, в которых жили раньше евреи. «Квартира была заперта и опечатана, – рассказывает Эйген. – Но мы вскрыли замок. Внутри царил полный беспорядок. Вещи были разбросаны по полу, куча одежды. В столовой все накрыто к ужину – хлеб, чай, даже колбаски. Увидев все это, приятель Цильке воскликнул: “Как же так! Глазам своим не верю! Что здесь произошло?”» Оба немца выбежали из квартиры потрясенными. Впрочем, приятель Цильке вскоре оправился от потрясения: увиденное не помешало ему принять от нацистов облюбованный им еврейский магазин.

Грайзер был убежден, что евреи «скрывают в своих домах целое богатство». Поэтому сразу по приезде в гетто им позволили оставить себе деньги, которых едва хватало на пропитание. Это был чистейший бандитизм – прежде чем отправить евреев в гетто или выслать их в Генерал-губернаторство, у них отнимали все ценное. На их бедственном положении наживались этнические немцы: за непомерную плату продавали евреям, запертым в гетто, еду. Один из родичей Эйгена Цильке, участник этого преступления, неплохо нажился. «Я смотрю на это с деловой точки зрения, – объясняет Цильке. – Драгоценными кольцами ведь не наешься. А вот обменяв их на кусок хлеба, евреи могли протянуть еще денек-другой». Немцы тоннами вывозили украшения из гетто и продавали их за бесценок. «Если мне предлагали купить что-то за сотню марок, а я знал, что настоящая цена этой вещи – тысяч пять, я своего не упускал, – откровенничает Цильке. – Тут и предпринимательская жилка ни при чем: такова жизнь».

Мы задаем Эйгену Цильке следующий вопрос: «То есть вы хотите сказать, что нажили состояние за счет людей, обреченных прозябать в голоде и холоде гетто?»

«Да, должно быть, так и получается, – отвечает герр Цильке. – Поляки тогда хорошо нажились. И немцам кое-что перепало. Все разбогатели… Кто-то запасся золотом и серебром, кто-то – продуктами. Мы тоже хотели жить. Я ведь уже говорил вам, что смотрел на эти вещи иначе, как чисто деловой человек».

К августу 1940 года у евреев, запертых в гетто Лодзи, не осталось денег даже на еду. Перед нацистами встал серьезный выбор: дать евреям умереть с голоду или накормить их. Решение в Лодзи принимали целую осень – ведь снова нацистским функционерам, находящимся внизу партийной иерархии, предстояло искать выход самостоятельно, в отсутствие прямых распоряжений из Берлина. Ганс Бибов, бывший импортер кофе родом из Бремена, возглавлял нацистскую администрацию гетто. Он предложил обеспечить евреев работой в самом гетто, чтобы те могли производить товары на продажу и тем кормиться. Заместитель Бибова, Александр Пальфингер, решительно выступил против этого. Он считал, что евреи по-прежнему укрывают от государства деньги. По его мнению, лишь под угрозой голодной смерти они наконец-то выложат свои последние запасы золота. Ну а если он неправ, и евреи все же погибнут – быть по сему. «Полное вымирание евреев на наших землях если не желательно для нас, то всецело нам безразлично, – пишет он, – если только это не затрагивает государственных интересов немецких граждан»¹⁴.

Пальфингер проиграл спор. Непосредственный начальник Ганса Бибова, доктор Карл Мардер, прислушался к «промышленным» доводам своего подчиненного. И теперь Лодзинскому гетто предстояло превратиться в самое настоящее коммерческое предприятие. Негодующий Пальфингер покинул город. Как позднее выяснилось в ходе исследований доктора Браунинга, «пытаясь привлечь внимание к тому, что он считал недопустимой милостью по отношению к лодзинским евреям», Пальфингер еще и пустил «парфянскую стрелу»: коварно выписал из Берлина 144 000 яиц в неделю для жителей гетто, после чего уехал из Лодзи, предоставив обескураженному начальнику объяснять партии, как подобное произошло без его ведома»¹⁵.

Грайзер всячески поддерживал предложение о негласном превращении гетто в новый источник прибыли – поскольку вся прибыль пополняла бы его собственный кошелек. «Евреи работали бы за определенную плату, – объясняет профессор Браунинг, – и тридцать пять процентов всей прибыли оставалось бы у жителей гетто, чтобы те могли прокормиться; а остальные шестьдесят пять перечислялись бы на открытый Гразером счет, так называемый «смазочный фонд», доступ к которому был только у самого гауляйтера».

Эстера Френкель работала в местной еврейской администрации, а потому была хорошо знакома с Гансом Бибовым. При первой же встрече с этим изысканно-утонченным нацистом Эстера заметила: человек, по долгу службы работающий с евреями, в сущности, полубезумен. Френкель до сих пор помнит, как ее будущая коллега, Дора Фукс, представила ее Бибову как новую сотрудницу, «а тот поднялся с места, подошел ко мне, представился в свой черед, пожал мою руку, но тут же спохватился и предупредил: “Рукопожатия – только при первой встрече”».

Ганс Бибов также «служил идее фюрера», но не на благо нацистской Германии, а на собственное благо: пользовался своей безраздельной властью в Лодзи при каждой возможности, частенько пренебрегая строжайшим партийным запретом на интимные отношения с «нежелательными». «Помню, одно время у нас служила шестнадцатилетняя девушка, – рассказывает Эстера. – Мы попросили ее отнести Бибову чашечку кофе, что она и сделала. Тот, увидев перед собой такую красавицу, начал к ней приставать. За всю свою жизнь девушка ни разу не видела вблизи ни одного немца – лишь издалека. К тому же это было невинное дитя – она не хотела, чтобы немец прикасался к ней, и начала вырываться. Он сорвал с нее платье, после чего девушка попыталась убежать – и на этом история могла бы закончиться, но Бибов выхватил пистолет и выстрелил в бедняжку, ранив ее в ухо. Девушка выбежала от него вся в крови, скрылась в своей комнатушке и рухнула на пол. Это было ужасно».

Эстера Френкель стоически перенесла наше интервью и не проронила ни слезинки, рассказывая нам эту и другие леденящие душу истории, несмотря на то, что мы встретились с ней на Лодзинском еврейском кладбище, всего в нескольких метрах от места погребения тысяч евреев, погибших по вине нацистов. Прощаясь с этой удивительной женщиной, я признался, что не встречал еще человека, более сильного духом и решительного, чем она. Эстера Френкель серьезно посмотрела на меня и едва заметно улыбнулась: «Родись я иной, меня бы сейчас не было на свете».

К концу 1940 года евреи Лодзи, невзирая на издевательства и тяготы, хотя бы не умирали с голоду. Гетто превратилось в небольшой трудовой лагерь, который очень скоро стал экономически самостоятельной единицей. Однако не следует забывать, как нацистское правление нашло такой выход. Залогом успеха при создании «еврейских кварталов» оказалось умение выбрать подходящий момент. Но возникали новые кризисы, из которых становилось все сложнее выходить. Поскольку нацистам приходилось постоянно действовать в зыбких условиях, они принимали только краткосрочные решения. Евреев сначала выселяли в гетто, временно лишая свободы для того, чтобы завершить все приготовления к отправке их в Генерал-губернаторство. Но тут Франк отказался принимать бесконечный поток «нежелательных» поляков, которых тысячами ссылали в гау, находившийся в его ведении. В ответ на это Гиммлер выступил с честолюбивой инициативой, согласно которой евреев должно было отправлять в ссылку не на окраины Германского рейха, а на другие материки – например в Африку. Это намерение полагали осуществимым после поражения Франции и неизбежной, как думали, капитуляции Англии. Благодаря этому Гиммлер смог позднее поставить под сомнение целесообразность высылки евреев в Генерал-губернаторство. Лучше было содержать их в гетто, словно в загонах для скота. Но сотрудники местных нацистских администраций приняли другое временное решение – продавать евреям еду, чтобы отобрать у них последние гроши. И лишь когда жители гетто совсем обнищали, перед нацистами встал непростой политический выбор: спасти евреев или дать им умереть от голода. Они выбрали первое, и гетто превратились в производственные базы, вследствие чего изменился сам статус евреев – теперь они стали рабами, трудившимися на благо рейха почти в обычных лагерях.

Такой итог не входил в намерения нацистов – если под словом «намерения» понимать, что кто-то вообще изначально думал, как достичь подобной цели. В действительности, не придерживаясь определенного порядка действий, нацисты принимали временные решения всякий раз, когда разражался очередной мини-кризис. Что важнее всего – ни одно из этих решений не было непосредственным «приказом» самого Гитлера. Фюрер обсуждал со своими подчиненными самые общие цели – но именно главы местных администраций решали, кому жить, а кому умереть.