Нацисты: Предостережение истории

Кира вместе со всей семьей частенько гостила на даче Сталина, где не уставала удивляться тому, как этот человек меняется в кругу близких. «Он обожал моего младшего брата – называл его “грибочком”, сажал к себе на колени и мило беседовал с малышом… Меня никогда не заставляли есть то, чего мне не хотелось. Он всегда строго распоряжался: “Оставьте девочку! Не хочет – не надо ее заставлять!”»

Но после смерти отца отношения Киры и ее овдовевшей матери со Сталиным в корне изменились: «Он стал вести себя странно. Старался держаться от нас подальше. В последний раз мы виделись с ним в 1939 году… Нам после смерти папы пришлось тяжело, мы чувствовали себя персонажами из какой-то трагедии Шекспира». Обе женщины впоследствии попали в тюрьму безо всяких на то оснований. «Обычным людям не понять: как вообще можно уничтожить собственную семью? Но он обладал воистину безграничной властью. Он был над всеми. Он не замечал ничего вокруг, от окружающих ему нужно было лишь безусловное одобрение. Тот же, кто не соглашался с ним или подвергал сомнению его слова, тут же объявлялся “врагом народа”. Его личным врагом… Вся моя жизнь была испорчена. Муж ушел от меня – его родители сказали ему, что он угодит в тюрьму вслед за мной. Я вышла замуж еще раз, но слишком поздно… Детей было уже поздно заводить. Вся жизнь пошла прахом. И что мне оставалось делать? Тогда я решила смотреть на все оптимистично. Просто жила дальше. Прошлое не вернуть и не изменить».

Разумеется, какими бы ужасными ни были эти личные драмы советских людей, они не давали нацистам никаких оснований считать, будто Сталин привел Советский Союз в такое запустение, что страна не сумеет сдержать натиска немецких войск. По сей день продолжаются споры о масштабах чистки Красной Армии: советская военная машина была серьезно ослаблена хаотичным расширением вооруженных сил в довоенные годы и назначением неопытных офицеров на должности, для которых у них не хватало ни знаний, ни умений. Эти чистки усугубили и без того бедственное положение Красной Армии. В 1937–1938 годах более тридцати процентов офицеров были уволены с военной службы. По первоначальным оценкам западных экспертов, в тот период власти арестовали от двадцати пяти до пятидесяти процентов командного состава, но совсем недавно появилась информация о том, что реальное количество произведенных арестов не превышало десяти процентов. Однако цифрами не измерить упадок боевого духа и полное отсутствие инициативы в рядах советских вооруженных сил, все служащие которых прекрасно понимали: малейшая ошибка неизбежно приведет к аресту или даже казни.

Тем не менее, когда летом 1940 года Гитлер вместе со своими генералами начал оценивать перспективы войны с Красной Армией, существовали и более весомые доказательства того, что в грядущем военном конфликте нацисты получат преимущество. Девятью месяцами ранее, в ноябре 1939 года, Красная Армия напала на Финляндию. Сталин планировал насильственным путем присоединить ее территории к Советскому Союзу в качестве Карело-Финской ССР. Теоретически у финской армии не было шансов: ей предстояло встретиться в бою с советскими войсками, обладавшими численным перевесом – соотношение сил составляло практически один к трем. Но все пошло не так, как хотел Сталин. «Бои были просто страшные, – вспоминает Михаил Тимошенко, который сражался на советской стороне в составе 44-й украинской дивизии. – Казалось, будто кто-то взял и отправил наших на смерть, умирать от холода. Мы даже не видели поблизости врагов. Создавалось такое впечатление, словно пули сами летели прямо из лесу».

Красная Армия получила тогда хороший урок того, как немногочисленная и легковооруженная армия может вести эффективную партизанскую войну. «Небольшими группами, по десять-пятнадцать человек, финны пробирались ночью к нашим кострам, давали короткие пулеметные очереди, а затем снова скрывались в лесу… А те, кого мы отправляли на поиски вражеских следов, бесследно пропадали. Финны поджидали их среди деревьев и нападали из засады. Тогда мы поняли, что эту войну нам не выиграть». В результате ряда тактических ошибок, серьезных пробелов в организации управления и снабжения войск Красной Армии, плохой подготовленности командного состава дивизия Тимошенко почти вся погибла или попала в плен. К февралю 1940 года в ней осталось лишь десять тысяч человек – менее половины от начального состава. «Лично я думаю, что тогда произошла какая-то ошибка – до сих пор не вижу смысла в той войне. Иначе зачем они отправили нас туда, где мы не могли сразить врага, где было холодно до ужаса, где многие из нас замерзали до смерти?» Из полка, где служил Тимошенко, в составе которого было четыре тысячи бойцов, уцелели в финскую кампанию лишь человек пятьсот. Советская система поступила в случае этой неудачи, как всегда, – «виновные» командиры были отданы под трибунал. В случае с частью Тимошенко командир дивизии и комиссар полка были расстреляны перед строем. Наконец-то в марте 1940 года было подписано мирное соглашение с Финляндией. Исключительно благодаря численному перевесу Красная Армия «отвоевала» незначительную часть финской территории – ценой жизней ста тридцати тысяч советских солдат.

Даже такой убежденный коммунист, как Михаил Тимошенко, понимал истинное значение подписания Советским Союзом Пакта о ненападении с Германией: «Немцы, разумеется, пришли к выводу, что Красная Армия слаба. И во многих отношениях они были правы». Германский Генеральный штаб тщательно изучил тактику Красной Армии во время советско-финской войны и пришел к незамысловатому, но фатальному для СССР выводу: «Советское “стадо” не сможет устоять перед любой армией с прекрасно организованным руководством»¹⁸.

В какой-то мере это объясняет, почему 21 июля 1940 года, почти за две недели до встречи высокопоставленных военных в Бергхофе, Гитлер спросил генерала Альфреда фон Йодля, начальника Штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта, сумеют ли германские войска начать военные действия против Советского Союза уже осенью. Йодль ответил отрицательно: за столь короткий срок невозможно было завершить все необходимые приготовления. И потому подготовку вторжения решили начать летом, а напасть на СССР в следующем году.

Официальная директива о нападении на СССР поступила 18 декабря 1940 года. Прежде для этой операции использовались кодовые названия «Отто» и «Фриц», но теперь Гитлер приказал называть ее планом «Барбаросса» – по имени императора Фридриха І, который, если верить старинному преданию, должен восстать из мертвых, чтобы помочь своему государству в тот момент, когда оно будет более всего нуждаться в нем.

К концу 1940 года Гитлер еще больше утвердился в мысли о том, что колоссальное предприятие, за которое он осмелился взяться, было единственно верным решением для дальнейшего развития Германии. На деле оказалось, что неудачи люфтваффе в Битве за Британию лишили Германию последних шансов на успешное вторжение на Британские острова – а потому Гитлер не видел иного способа ослабить Великобританию и США, кроме как вывести из игры их потенциального союзника на Европейском континенте. С политической точки зрения визит советского министра иностранных дел Вячеслава Молотова в Берлин в ноябре 1940 года показал Гитлеру, что Советский Союз собирается извлечь выгоду из Пакта о ненападении в ущерб Германии. Разве Молотов не объявил, что СССР планирует аннексировать часть Румынии? В экономическом плане Германия в значительной мере зависела от поставок Советским Союзом сырья, без которого для нее война была невозможна: а что, если в решающий момент СССР попросту прекратит снабжение? И, в конце концов, с идеологической точки зрения коммунисты вызывали у Гитлера и других нацистов ненависть. И не почувствовал ли бы себя Гитлер свободнее (как он напишет позднее Муссолини), нарушив Пакт о ненападении, этот «брак по расчету»? И в каком же еще доказательстве собственного врожденного превосходства нуждалась немецкая армия, если сравнивать ее молниеносное покорение Франции и неспособность Красной Армии разбить немногочисленных финнов?

До самого начала 1941 года, когда нацистские военачальники уже определили все сроки и цели операции «Барбаросса», никто не высказывал сомнений по поводу успеха мероприятия. Начальник отдела Верховного командования вермахта по вопросам военной экономики и вооружений, генерал Томас, на заседании Верховного командования выступил с сообщением о ряде сложностей, с которыми германские войска наверняка столкнутся в ходе вторжения: например, как командование собирается решить вопрос со снабжением солдат топливом и продовольствием на советских территориях? На встрече с Гитлером 3 февраля Гальдер также затронул эти проблемы и предложил пути их решения (по оптимистическому мнению Центрального бюро по экономике армия вполне могла «существовать за счет захваченных земель» и присваивать ресурсы Советского Союза с целью пополнения запасов). Позднее генерал Томас высказал еще более мрачные перспективы тылового обеспечения, которые неизбежно ожидали немецкую армию, однако о его опасениях Гитлеру, вероятнее всего, так и не доложили.

В феврале обсуждался еще один изъян в планах нападения на СССР, хотя и коротко. План «Барбаросса» не предусматривал захвата всех территорий Советского Союза. Предполагалось, что немцы остановятся в районе Уральских гор, в то время как советские войска отступят в леса и болота Сибири. Даже Гитлер не рассчитывал на то, что ему хватит военной мощи продвинуться дальше на Восток, до самого Тихого океана (как сказал Губерт Менцель, офицер танковой дивизии, это был «блицкриг – но без границ»). Фельдмаршал фон Бок, которому предстояло командовать группой армий «Центр» (войска должны были продвигаться по центральной оси Минск – Смоленск – Москва), задался вопросом: как после поражения Красной Армии Советы «пойдут на заключение мира»?¹⁹. Гитлер расплывчато ответил, что «после завоевания Украины, Москвы и Ленинграда… у советского руководства не останется иного выбора».

Несмотря на все указанные проблемы, уверенность германского командования в победе не пошатнулась ни на йоту: «Русский колосс окажется свинячьим пузырем; ткни его, и он лопнет», – говаривал генерал Йодль. Он прекрасно помнил, как многие другие генералы пророчили поражение германской армии на французском фронте, а в результате та война завершилась блистательной победой немцев. Наученные опытом генералы не станут давать неутешительных прогнозов!

Той же весной Гитлер внес изменения в план ОКХ, состоящий из трех направлений удара. Он счел нужным сместить акцент с продвижения в направлении Москвы. Фюрер выработал новую концепцию грядущих военных действий, в основе которой лежал новый способ ведения войны – тотальное уничтожение, а потому более важным было истребление вражеских войск, взятых в окружение, чем захват столицы государства. Военачальники безропотно согласились с новой стратегией Гитлера. Его намерения были более чем прозрачны – вначале он собирался окружить и уничтожить Красную Армию на запад от Москвы, после чего страна рухнет, лишившись своей индустриальной мощи.

Той же весной нацисты приняли ряд решений о стратегической стороне грядущего военного вторжения. В глазах Гитлера и его подчиненных Советский Союз отличался от Франции, Бельгии или любой другой «цивилизованной» западной державы. С самого начала эта война задумывалась как порабощение дикарей, придерживающихся опасных и безнравственных иудео-коммунистических взглядов. Гальдер, вероятно, повторяя слова самого Гитлера, записал в дневнике 17 марта 1941 года, что «интеллигенцию, которой Сталин потакал, необходимо устранить», а также, что «в Великороссии силу следует применять в самой жесткой форме». Гитлер не скрывал от генералов своих намерений – он собирался вести войну на полное уничтожение, о чем и объявил 31 марта. И тем не менее ни один из военачальников не подал в отставку и даже не возразил фюреру, после того как его идеи превратились в реальные приказы, диктовавшие дух и букву, в соответствии с которым следовало вести все военные действия против Советского Союза. Эти приказы, названные позднее, на Нюрнбергском судебном процессе, «преступными», не были навязаны военным сотрудниками СС, а были приказами собственного высшего армейского командования.