Над маковым полем

Услышав эту фразу, Лох ревностно и грустно обводит парочку взглядом, но, вздохнув, ничего не говорит. Свою порцию Купидон опрокинул в желудок вместе со всеми и сейчас уже прислушивается к возникающим ощущениям. Интрига так и светится в его лукавых глазах, но вскоре её сменяет вспышка озарения.

Он вдруг отчётливо осознает, что вовсе не является человеком. Вся его текущая размеренная жизнь представляла собой сплошную иллюзию и самообман. Один долгий эфемерный сон, что может развеяться от любого чиха или хлопка. Никакого Купидона никогда не существовало. Всё материальное было придумано им самим. Тем, кого никогда не было. Следовательно, реальность тоже теряет свои права. Удивительным образом предметы рассыпались на мелкие яркие молекулы, едва отличимые частицы. Красными, жёлтыми, зелёными искрами взлетали к потолку стулья. Ворс ковра, словно горстка песка, кружился в воздухе. Протёртые занавески лёгкой метелью улетучивались в небытие. Комната неслась в музыкальном хороводе, закручивалась в эпицентр Абсолюта. Пол, на котором лежали пятеро ненастоящих тел, скрюченных в позе эмбриона, превращался в пыль. Всё стремительней и стремительней таяла жизнь, стирались отпечатки, и Земной шар превращался в мячик для минигольфа, падающий в бездонную лунку. Дух вытворял такие виражи, словно катался на американских горках без ремня безопасности. Безумный танец сливал их в одну огромную фигуру, сцепляя между собой конечности, объединяя тела, и когда их проглотил беззубый рот Чёрной дыры, стало ясно, что в туннеле вращается только отрезанная по локоть рука. На каждом пальце возвышались головы, напоминающие древних славянских идолов.

Купидон, опасливо озираясь по сторонам, обнаружил себя средним пальцем, единственным гордо вытянутым вверх. Его соседом справа был Андерсен, а слева прижимался безымянный Лох. На тоненьком мизинчике узнавалась пышная причёска Мэрилин, а на большом, по-геймеровски согнутым персте, таращился очкастый Дали.

*Turn on, tune in, drop out (Включись, настройся, выпадай) – фраза доктора Лири, превратившаяся в девиз сторонников употребления психоделиков.

Кафка в комнате

Лох ошарашенно озирался по сторонам, пытаясь понять, где они находятся. Все пятеро друзей хором словили какой-то трип, долго кувыркались на сверкающих гирляндах, любуясь мерцающими огнями и звёздной крошкой, а затем оказались в строгом заведении. Длинная кишка коридора текла до самого горизонта. Её бока уродовали бесчисленные двери с номерами без закономерности. Общение происходило телепатически. Хоть никто из присутствующих не успел издать и звука, уже все обменялись своими догадками.

Дали заверял, что они попали в рекламное агентство, Мэрилин Монро с пеной у рта доказывала, что оно модельное, а Андерсен внимательно изучал пронумерованные таблички. По его наморщенному лбу можно было заключить, что внутри черепа происходила усердная работа мысли.

Лох же, словно пятилетний, прижимался к Купидону и болезненно щурился от ослепительного света.

«Может быть, это Рай?» – безмолвно произнёс он.

«Какой Рай, идиот?! Нам всем уготовлена дорожка в Ад!» – поставил ему подзатыльник Дали.

«Детка, не будь пафосным», – правильно заметил Купидон.

«Тихо вы! – толчком энергии прокатился Андерсеновский крик. – Кажется, я понял, где мы очутились, – таинственно прогремела его идея, – вы только поглядите на эти номера, – продолжала рокотать вибрация, – VIII век до нашей эры, VII… идёмте дальше», – взмахом руки пригласил он, и вся группа двинулась по фарфоровому паркету.

Закрадывалось впечатление, что шагать так они могли бесконечно. Время, как и расстояние, пружинкой то растягивалось, то сокращалось вновь, и было неясно, сколько минут или лет они провели в этом бумажном макете. Порой они натыкались на извилистые лестницы и резкие повороты, и только кабинетам всё не было конца.

1745-1792… 1799-1837… 1809-1852… 1814-1841… 1818-1883… 1821-1881… 1828-1910… 1860-1904… 1868-1936… 1884-1937 – скользили узнаваемые даты.

«Это ведь годы жизни русских писателей! – воскликнул Андерсен. Наткнувшись на знакомые цифры, он окончательно убедился, что на других этажах размещались залы авторов Запада и Востока. – Вы хоть представляете, какую гигантскую птицу удачи мы только что поймали?!» – ахнул юноша, но, к разочарованию, не узрел отражения своего восторга на лицах товарищей.

Любопытство алым факелом плясало в его глазах, и его азарт начал передаваться Лоху.

«Ты хочешь проникнуть в эти комнаты?» – изумился Лохматый. Лично ему не очень-то хотелось впутываться в странные ситуации.

«Именно, – эхом отозвался Андерсен, – и вам рекомендую поступить точно так же», – завороженно добавил он, отдаляясь и не оборачиваясь. Спустя один дрожащий вздох он скрылся за прямым углом поворота, и компании ничего не оставалось, как разбрестись по стерильно чистому лабиринту.

В одиночестве Лох чувствовал себя так неуверенно, словно шёл на операцию по удалению какого-нибудь жизненно важного органа. Внутри живота плескалась холодная липкая слизь, руки стали мокрыми, а лоб покрылся испариной. Лохматый давно не ориентировался в пространстве и не имел понятия, куда ведут его ноги. Плюнув на всё, он повернул первую попавшуюся ручку, над которой знаменовались цифровые закорючки «1883-1924», и оказался в непривычно тёмной комнатёнке.

В её центре стоял худой, болезненный с виду господин, делающий гимнастику. На стене изображалась какая-то пернатая тварь вроде галки. Завидев Лоха, господин прекратил приседать и махать руками и повернулся в его сторону. Из-под густых бровей на него строго глядели глубоко посаженные глаза, и в следующую секунду ладонь Лохматого сама поползла к распахнутым губам. Перед ним стоял сам Франц Кафка, только не во плоти и, судя по всему, не в духе.

«Я же завещал сжечь все мои работы!» – обрушился шквал гнева на первого живого встречного. От яростного приветствия и столь культовой фигуры Лох совсем растерялся и только сглатывал целое болото слюней.

«Но вы стали очень известным», – робко вставил прыщавый юноша, заранее жмурясь и ёжась.

«А, может быть, я не желал становиться известным!» – смахнул стопку писем Кафка.

«Как же его задобрить?» – лихорадочно соображал парень, забыв, что коммуникация происходит на метафизическом уровне.

«Ты, видно, хочешь превратиться в насекомого!» – угрожающе гаркнул писатель.

«Что вы? Нет, сэр, – заикаясь, пролепетал Лохматый. От противного страха сердце вместе с печенью и другими органами ушло в пятки. Уж лучше бы их удалили под наркозом, досадовал парень. – Я лишь пролетал мимо», – попытался объяснить Лох, но его речь уже сменилась невнятным стрекотанием, хитиновый панцирь опоясал тело, а вместо привычных конечностей семенили маленькие тоненькие лапки-жгутики.

Лох был смертельно болен.

Зверь 666

Пустота давила на мозг, освобождая симптомы паники, но я не теряла голову. Коридор тянулся, словно спагетти. Даже жизнь имела много общего со спагетти. Она долго длилась, но всегда заканчивалась. Стук каблуков гулко отталкивался от стен, и с каждым шагом движение давалось всё труднее, поэтому я зашла в самое ближайшее комнатное горло с номером «1875-1947». Надеялась, внутри найдётся местечко, куда я смогу присесть. Ну, кожаный диван или мягкий пуф. Только внутри меня поджидал пугающий лысый мужчина с толстым голым брюхом. Он лапал меня безумными пучеглазыми глазами, сидя в позе лотоса. Перед ним лежала колода пёстрых карт рубашками вверх. Рубашка эта обозначалась красочным крестом, в центре которого помещалась разноцветная роза.

«Вы кто?» – вздрогнув от неожиданного ужаса, отшатнулась я.

«Зверь 666… – исторглось из самого чрева полуобнажённого мага.

Его дряблые щёки и морщинистый лоб заставляли зрачок сужаться до неприличных размеров. Вся обстановка, наполненная различными символами, нагоняла ауру загадочности. Повсюду лежали кучки белого порошка, словно слои первого невинного снега, а у его мясистого локтя возвышалась чаша с кошачьей кровью. – Также известный как Алистер Кроули», – представился мужчина.