Надежда Дурова
Шрифт:
Литературный дар Надежды Андревны передался только ее правнучатой племяннице Анастасии Борисовне Дуровой, которая, став гражданкой Франции, тем не менее много лет провела на родине своих предков. Первое ее путешествие в Россию состоялось в 1959 году в составе христианской группы. Она посетила Ленинград и Москву, где встречалась с поэтом Борисом Пастернаком и передала ему гонорар за книгу «Доктор Живаго», опубликованную во Франции. С 1964 по 1979 год А.Б. Дурова работала в посольстве Франции в Москве. Она занимала должность шефа бюро по связям с общественностью. В числе ее знакомых были такие известные люди, как священник Александр Мень и писатель Александр Солженицын.
Вернувшись во Францию, Анастасия Борисовна несколько лет работала над книгой своих воспоминаний, которую она назвала «Россия в горниле». Эта книга вышла в Париже в 1995 году на французском языке. «Книга моя, – писала А.Б. Дурова в предисловии, – это передача наблюдения и опыта девочки, родившейся на русской земле, долгая жизнь которой совпала с пришествием и падением советского коммунизма, которая глубоко верит в Бога и отказалась в него не верить…». Дурова до последних дней своей жизни поддерживала связь с Музеем-усадьбой Н.А. Дуровой в Елабуге и передала музею
Последнее десятилетие у нас в стране ознаменовалось бурным всплеском интереса к отечественной истории. Потомками и родственниками «кавалерист-девицы» стали называть себя некоторые известные люди. Например, в газете «Известия» 13 февраля 1998 года (с. 7) актер Театра на Малой Бронной (г. Москва) Л.К. Дуров сообщил, что его «родственницей была кавалерист-девица Надежда Дурова, Пушкин вспоминал об одном из моих предков, сарапульском городничем Дурове, обставившем его в карты». В газете «Комсомольская правда» 26 декабря 1997 года (с. 18–19) было опубликовано интервью «Наталья Дурова – повелительница зверей» с директором Театра зверей (г. Москва) ныне покойной дрессировщицей Н.Ю. Дуровой, в котором она сказала: «За этим яшмовым столом… когда-то сидел Пушкин. Правил заметки Надежды Андреевны. Ведь в отставке моя прапрабабушка стала писательницей, встречалась с Александром Сергеевичем…»
Однако известно, что основателями знаменитой цирковой династии были Анатолий и Владимир Дуровы, представители старинного рода дворян Дуровых из Московской губернии. В этих же публикациях уважаемые артисты как раз и приводят факт, подтверждающий их принадлежность именно к этой фамилии.
«Лев Дуров: Театр – заведение странное»: «Род Дуровых известен с 1540 года – мы занимаем шестую часть всех геральдических книг…»
«Наталья Дурова – повелительница зверей»: Дуровы – старый дворянский военный род. Первое упоминание относится к 1540 году: как о «служилых людях Ивана Грозного…»
Настоящими прямыми потомками «кавалерист-девицы» могли быть только дети ее сына Ивана Васильевича Чернова. Как указывают некоторые исследователи, он просил у матери разрешения на брак где-то между 1830-м и 1840-м годами. Но кто была его невеста, где они проживали, родились ли в этом браке дети? – все это пока узнать не удалось.
Глава вторая. Детство и отрочество Надежды Дуровой
«С этого достопамятного дня жизни моей отец вверил меня промыслу Божию и смотрению флангового гусара АСТАХОВА, находившемуся неотлучно при батюшке, как на квартире, так и в походе. Я только ночью была в комнате матери моей; но как только батюшка вставал и уходил, тотчас уносили меня. Воспитатель мой Астахов по целым дням носил меня на руках, ходил со мною на эскадронную конюшню, сажал на лошадей, давал поиграть пистолетом, махал саблею, и я хлопала руками и хохотала при виде сыплющихся искр и блестящей стали; вечером он приносил меня к музыкантам, игравшим пред зорею разные штучки; я слушала и, наконец, засыпала. Только сонную и можно было отнесть меня в горницу; но когда я не спала, то при одном виде материной комнаты я обмирала от страха и с воплем хваталась обеими руками за шею Астахова… Взяв меня из рук Астахова, мать моя не могла уже ни одной минуты быть ни покойна, ни весела; всякий день я сердила ее странными выходками и рыцарским духом своим; я знала твердо все командные слова, любила до безумия лошадей. И когда матушка хотела заставить меня вязать шнурок, то я с плачем просила, чтоб она дала мне пистолет, как я говорила, пощелкать; одним словом, я воспользовалась как нельзя лучше воспитанием, данным мне Астаховым! С каждым днем воинственные мои наклонности усиливались, и с каждым днем более мать не любила меня. Я ничего не забыла из того, чему научилась, находясь беспрестанно с гусарами; бегала и скакала по горнице во всех направлениях, кричала во весь голос: „Эскадрон! Направо заезжай! С места марш-марш!“ Тетки мои хохотали, а матушка, которую все это приводило в отчаяние, не знала границ своей досаде, брала меня в свою горницу, ставила в угол и бранью и угрозами заставляла горько плакать.
Отец мой получил место городничего в одном из уездных городов и отправился туда со всем своим семейством; мать моя, от всей души меня не любившая кажется, как нарочно делала все, что могло усилить и утвердить и без того необоримую страсть мою к свободе и военной жизни: она не позволяла мне гулять в саду, не позволяла отлучаться от нее ни на полчаса; я должна была целый день сидеть в ее горнице и плесть кружева; она сама учила меня шить и вязать, и видя, что все в руках моих и рвется и ломается, она сердилась, выходила из себя и била меня очень больно по рукам…»
Как свидетельствуют документы, отец героини А.В. Дуров в гусарах никогда не служил. В рядах армии он провел двадцать с половиной лет и значительную часть этого срока был обер-офицером в пехоте, а только полтора года: с марта 1787-го по июль 1788-го – являлся ротмистром Полтавского легкоконного полка.
По реформе, которую в 1783–1786 годах провел светлейший князь генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин-Таврический, президент Военной коллегии, поселенные гусарские и пикинерные полки были преобразованы в регулярные легкоконные. Состав русской кавалерии стал следующим: 13 легкоконных полков, 4 конноегерских, 4 драгунских, 17 карабинерных в 5 кирасирских [19] . По штатному расписанию кирасирские, карабинерные и легкоконные полки имели шесть эскадронов: 35 офицеров, 72 унтер-офицера, 828 рядовых, 12 трубачей и 2 литаврщика, 33 мастеровых, 31 нестроевого и 30 извозщиков. Всего в эскадроне – 159 человек и 151 строевая лошадь, в полку – 1105 человек, 907 строевых лошадей. На вооружении в легкоконных полках состояли сабли, пистолеты (каждому строевому чину – по паре, при седле в ольстрах) и карабины (только у рядовых). Из амуниции были портупея из белой яловой кожи, на которой носили саблю, и патронная сума (лядунка) из черной кожи и на перевязи – также из белой яловой кожи. Ее надевали через левое
плечо.19
Иванов П. А. Состав и устройство регулярной русской кавалерии с 1700 по 1864 год. – СПб., 1864. С. 105–106.
В 1786 году Потемкин осуществил коренную реформу обмундирования, замахнувшись на святая святых – тогдашний европейский военный мундир. Вместо длиннополых кафтанов легкоконники получили короткие куртки из синего сукна с красными отложными воротниками, обшлагами и лацканами на груди; вместо треугольных шляп – каски, сделанные из поярка, с козырьками спереди и гребнями из белой шерсти наверху; вместо лосин и ботфортов – красные шаровары поверх коротких сапог с привинтными шпорами. Летом нижние чины надевали вместо суконных курток и штанов вещи того же покроя, но из белого фламского полотна. Зимой – белый суконный плащ [20] .
20
Звегинцев В. В. Русская армия. – Париж, 1968. Ч. II. С. 119–120.
Такую форменную одежду имел «фланговый гусар Астахов», то есть тот солдат Полтавского легкоконного полка, которому и было, вероятно, поручено в 1778–1788 годах смотреть за малолетней дочерью ротмистра Дурова. Как видно из описания, Надежда Андреевна сохранила к своему «усатому няню» самые теплые чувства на всю жизнь.
Офицеры российской армии при реформе Потемкина удержали прежнюю униформу. Таким образом, девочка Надя могла видеть своего отца в длиннополом синем кафтане с серебряными пуговицами, в белом камзоле и узких штанах с высокими сапогами, в черной шляпе из фетра. Уставная прическа офицеров также не претерпела изменений: букли, завитые над ушами, и коса сзади, заплетаемая с черной лентой. На парады и смотры волосы пудрили.
Фельдмаршал, светлейший князь Потемкин-Таврический, уделял большое внимание боевой подготовке легкой конницы. В приказе от 27 января 1789 года он писал: «Господа полковые командиры должны употребить все старание поставить свои полки соответственно званию легкоконных; для сего убегать должны неги, употребляемой для лошадей в коннице так называемой тяжелой, которая тяжела только сама по себе, а не ударом по неприятелю. Лошадей заводских отнюдь не иметь, людям сидеть вольно, действовать саблей хорошо, оборачиваться частями и поодиночке проворно… Иметь о людях большее попечение, нежели о лошадях, и для того меньше мучить чишением лошадей, ибо не в сем состоит краса полка, но в приведении его в исправность, нужную к бою…» В других приказах светлейший князь внушал офицерам, что «солдаты должны сидеть на лошади крепко, со свободою, какую казаки имеют, а не по манежному принуждению, и стремена чтоб были недлинны…».
«Исправность, нужная к бою», достигалась тогда на общих полковых и эскадронных учениях, которые проводились летом, когда конница выходила в лагеря на шесть-восемь недель. Весной, осенью и зимой полки стояли по квартирам в городах и селах. На постое, как правило, занимались только одиночными учениями, взводными и эскадронными, если в городе или поселке мог разместиться целый эскадрон. Судя по рассказу «кавалерист-девицы», она наблюдала именно общие полковые и эскадронные учения, что имело место лишь в лагерях. В лагерь она могла попасть только два раза: летом 1787 и 1788 года, когда ей было четыре года и пять лет.
Офицерам разрешалось брать своих детей в военные лагеря, и об этом свидетельствует Денис Васильевич Давыдов (1784–1839 гг.) в рассказе «Встреча с великим Суворовым. 1793»: «С семилетнего возраста моего я жил под солдатской палаткой, при отце моем, командовавшем тогда Полтавским легкоконным полком, – об этом где-то уже было сказано. Забавы детства моего состояли в метании ружьем и в маршировке, а верх блаженства – в езде на казачьей лошади с покойным Филиппом Михайловичем Ежовым, сотником Донского войска. Как резвому ребенку не полюбить всего военного при всечасном зрелище солдат и лагеря? А тип всего военного, русского, родного военного, не был ли тогда Суворов?… Четыре кавалерийских полка, входившие в состав корпуса: Переяславский конноегерский, Стародубский и Черниговский карабинерные и Полтавский легкоконный – стояли лагерем близ Днепра, в разных пунктах, но близких один к другому… В одну ночь я услышал шум и сумятицу. Выскочив из палатки, я увидел весь полк на конях и на лагерном месте одну только нашу палатку неснятою… До рассвета войска выступили из лагеря, и мы, спустя час по их выступлении, поехали за ними в коляске. Но угонишься ли за конницею, ведомою Суворовым? Бурные разливы ее всеминутно уходили от нас из виду, оставляя за собою один гул. Иногда между эскадронами, в облаках пыли, показывался кто-то скачущий в белой рубашке, и в любопытном народе, высыпавшем на поле для одного с нами предмета, вырывались крики: „Вот он, вот он! Это наш батюшка, граф Александр Васильевич!..“» [21] По случайному совпадению отец Д.В. Давыдова в 1793–1796 годах командовал тем Полтавским легкоконным полком, в котором пятью годами раньше служил отец Н.А. Дуровой. В период с 1776 по 1788 год в российской императорской армии насчитывались две воинские части с таким названием. Первый – Полтавский пикинерный полк – был сформирован из бывших запорожских казаков на положении поселения в 1774 году. Через десять лет этот полк был слит с Луганским пикинерным и утратил свое историческое наименование. Второй – Полтавский легкоконный полк – появился в том же 1784 году. До этого времени он был казачьим, иррегулярным [22] . Для того чтобы быстрее обучить казаков правилам постоянной военной службы, в полк переводили офицеров регулярной армии. Одним из таких откомандированных и был капитан Белевского пехотного полка А.В. Дуров.
21
Давыдов Д. В. Военные записки. – М.: Воениздат, 1982. С. 21, 30–31.
22
Иванов П. А. Состав и устройство регулярной русской кавалерии с 1700 по 1864 год. – СПб., 1864. С. 114–115.