Надкушенное яблоко Гесперид

Кресло оказалось кошмаром. Марина видела такую штуку впервые в жизни, и долго не могла залезть на нее по скользким холодным приступкам, а когда все же залезла, то не обрадовалась. Кресло было тоже скользким и почему-то липким, из него торчали, как рога, непонятные кривые подставки, лежать было страшно неудобно, ноги съезжали, а внутри все намертво сжалось. Врачиха мыла руки в углу. Руки были красные, в шершавых трещинах, и злые даже на вид. А уж когда она, подойдя, сунула одну руку Марине внутрь...

Впрочем, Марина не успела даже вскрикнуть. Врачиха закричала раньше.

– Вот, это надо же, какая у нас молодежь теперь! Да у тебя ребенок там уж шевелится, а она – задержка! Ни стыда, ни совести! Задержка у них! И ведь еще лапшу мне вешает, циклы-мыклы! Вставай давай, одевайся! И учти, – добавила она уже тише, но зато с какой-то иезуитской злобной радостью. – Никаких абортов на таком сроке даже и не мечтай! И не заикайся. Сделаешь анализы, – она пододвинула к Марине кучку желтоватых коряво исписанных листков, – и через месяц явишься. Свободна.

Ну, в этом-то она как раз ошибалась. Когда Марина, отплакавшись за углом поликлиники, разобрала наконец на этих самых листках складывающиеся из каракулей слова: «Беременность. Срок двадцать одна неделя», она меньше всего на свете ощущала себя свободной. Пойманной – да. Обманутой, причем неизвестно кем – да. Человеком, у которого внезапно кончилась жизнь, а заодно и сдутым воздушным шариком – сколько угодно. Но к свободе все это не имело ни малейшего отношения.

Дальше все было, как в плохом кино. Верная Ленка, охнув от марининых новостей о медицинском диагнозе, побегала-побегала, и через пару дней отвела Марину уже в какой-то платный медицинский центр. Там якобы, по словам какой-то знакомой, делали «поздние аборты», что бы это ни значило.

В этом «Центре Планирования Семьи» с каким-то уютным названием вроде «Светлячка» или «Лапочки», точнее Марина не запомнила, поскольку находилась в каком-то странном малосознательном состоянии, их приняла другая, несколько более симпатичная врачиха. В отличие от первой, она разговаривала сочувственно, но тольку от этого все равно было мало, поскольку разговор свелся примерно к следующему.

– Да, мы делаем аборты на больших сроках. Где-то до двадцати, даже двадцати одной недели. Это стоит семь тысяч рублей.

Марина ахнула. Такие деньги могли ей только сниться. И то по праздникам. Но врачиха поняла ее по своему.

– Какой у вас точно срок?

– Двадцать одна.

– Многовато. Да пока все анализы, пока подготовка... Вы же понимаете, это огромный риск. И для здоровья, и потом это уже закон нарушается... В общем, когда такой большой срок, мы, конечно, идем навстречу, но это, сами понимаете, стоит дороже...

– Сколько? – Спросила Ленка. Марина тупо молчала.

– Это искусственные роды. Врачи, бригада, госпитализация... Двенадцать тысяч. Что же вы, девушка, думали – не надо было так затягивать, было бы дешевле...

На следующий день Марина, непонятно откуда взявшимся после бессонной слезной ночи услием воли собрала себя в горсть, оделась, накрасила запухшую морду и потащилась в институт – искать Борьку. Надо было поговорить. Она не ждала от этого разговора ничего для себя хорошего, то ли потому, что ни на что хорошее уже не было ни сил, ни надежд, то ли глаза наконец открылись... Ну, и предчувствия ее, как говорится, не обманули. Произошедший разговор был краток и характер имел пракически оскорбительный.

Выслушав маринино скорбное сообщение, Борька хмыкнул, почесал затылок и задумчиво выдал:

– М-да... Ну и цены... Нет, у меня таких бабок нет.

– А какие есть? – без особой надежды спросила Марина.

– Да, честно говоря... А с чего ты взяла, что это вообще мой ребенок?

– То есть как? – Ничего хорошего Марина не ждала, но от такого вопроса она слегка охренела.

– А так... Дело молодое, на мне свет клином не сошелся... – Борька подмигнул.

– Борь, ну ты что? Как ты можешь, вообще даже? Ты же знаешь... Ты... У меня вообще никого не было...

– До того – не было, а потом-то тебе что мешало? Ты у нас девушка красивая, популярная...

К чести Марины, на этом месте она даже сквозь туман своего несчастья поняла, что разговор нужно закончить. Так она и сделала. Повернулась и пошла прочь. Борька за ней не бежал, за руки не хватал и прощенья, ясное дело, просить не рвался. Хмыкнул в который раз, и тоже пошел восвояси. Так кончилась маринина большая настоящая любовь.

Но жизнь, к несчастью, продолжалась. Особенно та, новая, маленькая, которая сидела в животе и угрожала отравить существование окончательно. Марина ее ненавидела. Они с Ленкой держали военный совет. Всех денег, которые они могли там и сям набрать по знакомым, залезая в беспросветные долги, набиралось тысяч пять, и это никак не спасало. Время убегало стремительно. Кроме того, грамотная Ленка вообще считала, что поздний аборт – штука опасная, боли ничуть не меньше, чем от настоящих родов, и, если уж все равно рожать, то лучше живого.

– Ну, Марин, может, как-нибудь? Ну родишь, ты молодая, как-нибудь справимся...

– Ты с ума сошла? Только рожать мне не хватало! А жить на что? А институт? Я кровь из носу должна закончить, и еще на работу потом... Куда мне эти пеленки!

– А, может, мама?

– Ну да, мама! Она сама меня без отца вырастила, она меня вообще убьет – такое позорище. Да и куда ей-то? Она с этими курями еле-еле на жизнь зарабатывает... Нет, это все не выход. Лен, а нам точно не у кого больше занять?

– Точно. Ты уже спрашивала. И потом, все равно бестолку – время-то прошло. Марин, ну ты подумай...

И все начиналось сначала. В конце концов Ленка, тоже доведенная до отчаяния маринкиным упорством нежеланием смириться с неизбежным, не выдержала, сорвалась и накричала на подружку.

– Ну и черт с тобой! Упрямая, как баран. Не хочешь видеть, как есть – не видь! Ты и так жила все это время, в упор на себя не смотрела – ну и давай в том же духе! Можно подумать, твой ребенок куда-то денется... Сам исчезнет, как и зародился...

И тут у Маринки забрезжила безумная даже не надежда, но идея. Исчезнет... В самом деле, ведь это же можно будет, наверное, сделать – чтобы исчез. Ну, чтобы как будто и не появлялся, как будто и не было ничего. Надо только, чтобы никто ничего не знал.

Она взяла с Ленки торжественную клятву, что та больше никому не скажет ни слова про ее беременность. Ну, искала гинеколога – так и нашла, и сделала свой аборт, кому какое дело. А Борька уж точно не станет вникать. И тогда...

Этим она с Ленкой уже не делилась, но сама, улучив минуту, села и в первый раз за все время аккуратненько подсчитала все сроки. Получалось, ребеночек (этот – называла его маринка про себя) должен появиться где-то в конце мая, а если повезет – и еще пораньше. Так что, если все сделать аккуратно, она даже к сессии не опоздает. Хоть в этом повезло.