Надкушенное яблоко Гесперид

То, что мы умудряемся в течении своей одной жизни прожить их несколько, придумала не я. И то, что, начиная и проживая новую жизнь, мы полностью (или почти полностью) забываем о предыдущих, тоже, в общем-то, было известно. И, наверное, по прошествии еще двадцати или скольких-то лет я, оборачиваясь на себя сегодняшнюю, тоже совершенно искренне воскликну: «Это была не я!» и Вопрос в другом. А надо ли вообще их помнить, эти прошлые жизни? Ну, или как в моем случае, пусть даже случайно, о них вспоминать? Пригождается ли нам опыт предыдущей (или предпредыдущей) жизни в жизни нынешней? Или же все эти позабытые монстры, вытащенные из подземного царства теней на белый свет, могут только, как несчастный пес Кербер, пускать ядовитые слюни и таращить в ужасе глаза?

Я сама не очень понимаю, как ответить на этот вопрос. Любые происшествия и приключения, какие бы они с нами ни случались, дают нам опыт. И опыт, безусловно, абсолютно ценная вещь. Его можно использовать, из него можно делать выводы, им можно пользоваться... Теоретически.

Потому что, во-первых, наши жизни могут отличаться одна от другой, как птица от рыбы. И зачем, скажите вы мне, рыбе нужен опыт бреющего полета? А птице – умение дышать жабрами?

Во-вторых, закоснело усвоенные навыки из прошлой жизни могут в новой даже вредить. Потому что не будут давать места усвоению чего-то нового, мешая нам, тем самым, лучше приспосабливаться к изменившимся обстоятельствам. Ведь жизнь, будь она новая или старая, не стоит на месте. Не говоря уже о том, что она не ограничивается нашим внутренним миром, как бы богат он ни был. Меняются города, страны, общественные уклады... А мы все куда-то пытаемся присобачить свое, к примеру, умение рассчитывать прибавочную стоимость.

Что с того, что бывший друг Вася вел себя так-то и так-то? Сейчас ты дружишь с Колей, а он устроен совершенно по-другому. И что лучше – посмотреть, как устроен именно он, или же с упорством, достойным лучшего применения, пытаться применить методы, нарадотанные на Васе?

Интересно, а что, в принципе, может стать началом одной из новых жизней? Из моего личного опыта следует, что это может оказаться – замужество или развод, рождение ребенка, переезд в другую страну, смена деятельности, резкое изменение финансового положения, знакомство с новым человеком... Наверняка вы придумаете что-то свое. В любом случае, поводов – масса. И вариантов этой новой жизни, соответственно, тоже. И как все-таки понять, что из предыдущей жизни имеет смысл брать с собой в новую, а что лучше похоронить навсегда.

Конечно, как это и вообще в жизни часто бывает, никакого однозначного ни решения, ни даже совета, тут нет. Но с другой стороны, вот что я знаю совершенно точно – от прошлого, тем более от своего собственного прошлого – отказываться ни в коем случае нельзя. Каким бы оно ни было, радужным или кошмарным, оно – наше. Мы из него выросли, переросли, изменились и перешагнули, как ящерица старую кожу, но оно все равно где-то рядом. И может вывалиться на тебя в любой момент, как моя тетрадка с антресолей. И хорошо, если это будет только тетрадка. Она, по крайней мере, весит немного, и поэтому сильно не ушибет.

В середине марта Илья, заехав к Ирине в гости, среди прочего сообщил ей, что на днях улетает в Париж, по делам. Что пока неизвестно, на какое время растянется его там пребывание, но что он будет держать ее в курсе событий, и уж во всяком случае всенепременнейше вернется к торжественному моменту.

– Даже если я не успею все завершить, как планирую, ты только мне сообщи – и я тут же прилечу. Хотя бы на несколько дней, но вырвусь вас всех поздравить. Ну и, естественно, если что-то понадобится, любая мелочь – ты всегда можешь на меня рассчитывать. Мой телефон работает в Париже, так что связь будет постоянной.

Ирина даже не огорчилась его отъездом, восприняв его совершенно равнодушно, как данность. Ее даже саму это слегка удивило. Впрочем, с течением беременности она становилась все более и более скупой на внешние эмоции. Беременность словно окутывала ее своим защитным коконом, отстраняя от внешнего и обращая вовнутрь. Теперь ее гораздо меньше, чем раньше, волновали внешние события. То, что происходило снаружи, во внешнем мире, как будто отплывало от нее все дальше и дальше, подергивалось реющей дымкой безразличия, сугщающейся тем плотнее, чем ближе подходил ее срок. И наоборот, все ярче и полнее становилась жизнь, созревающая в ней самой. Тот факт, что младенец внутри начинал бить ее пяткой под ребро двумя сантиметрами выше, чем вчера, имел, к примеру, гораздо большее значение, чем любая новость, рассказанная кем-либо из домашних. Говорят, что во время беременности тупеют. Возможно, извне это именно так и выглядит, потому что объяснять, что вся эта наружняя суета просто теряет свою прежнюю ценность и перестает иметь сколько-то существенное значение, в свою очередь не имеет для беременной совершенно никакого смысла. Беременные не тупы, они просто смотрят в другую сторону, уходя в себя от внешних проблем, и это правильно, потому что их внимание гораздо нужнее сейчас тому, кто внутри.

Так что на сообщение Ильи она реагировала флегматично.

– Ну да. Париж. Там так хорошо весной... Кстати, насчет торжественных событий – можешь уже начинать думать по поводу имени. На последнем ультразвуке мне наконец точно сказали, что это девочка. То есть я и всегда так думала, но она все вертелась, а тут удалось разглядеть. Ты думай, а потом мне скажи, но только потом, и если у нас будут пересечения...

– Насчет имени для крестницы я не буду размышлять ни секунды, – мягко перебил ее Илья. – Вот если бы ты сказала мне, что будет мальчик, тогда бы да, пришлось озадачиться. А с девочкой – у меня нет ни малейших сомнений.

– Да? – У Ирины сомнения как раз возникли. – И что же это... Впрочем, нет, не надо, не называй. Потом скажешь. А если мне не понравится?

– Думаю, что понравится, – загадочно улыбнулся князь. – Не вижу причин для обратного. Во всех отношениях правильное имя. Да ты и сама его знаешь, так что все совпадет, я уверен. Скажи мне, а приданое для крестницы я могу покупать уже теперь, или все-таки лучше подождать?

Ирина задумалась.

– Ну, вообще-то считается, что заранее лучше этого не делать, но это нам здесь, а если в Париже... Но вообще нет, лучше не надо. Или так, чтобы я об этом не догадывалась. Но у тебя будет время, я раньше месяца вообще не собираюсь выносить ребенка из дому, не говоря уж о крестинах. Так что все потом, потом.

Князь уже собирался уходить, когда у Ирины в сознании вдруг всплыла все-таки неприятная догадка, по каким именно делам он уезжает.

– Илюш, – поймала она его за рукав пальто. – Скажи мне, а ты там собираешься... Ну... проводить реорганизацию, ту самую, да?

Илья поймал ее руку и галантно поднес к губам.

– Не бери в голову. Тебе только об этом сейчас не хватало переживать. Все будет хорошо.

– Но ты на всякий случай поосторожней там. И позванивай, не забывай.

– Никогда в жизни. Честное благородное слово.

И исчез за порогом.

Чем ближе время подходило к назначенному сроку, тем медленнее и тяжелее оно ползло. Как будто это оно, время, было беременно, и у него рос этот уже надоевший живот, из-за которого невозможно было даже обуться самостоятельно. Ирина уже плохо помнила, так же ли тяжело ей было в предыдущие разы? Кажется, все-таки полегче. С Лешкой она вообще умудрялась сдавать какую-то сессию, с Мишкой тоже гуляла до последнего дня, а тут... Она и по квартире-то передвигалась с трудом, поход на кухню можно было, честное слово, считать ежедневным подвигом. Уже скорее бы отмучиться, но до назначенного в конце мая срока оставалось недели две с небольшим, и врач говорил, что можно бы и пораньше. Но, судя по всему, никакой скидки не предвиделось, и они, эти две последние недели, решили растянуться навечно. Каждое утро Ирина с надеждой вглядывалась, вслушивалась в себя – не началось ли? Но нет – и впереди оказывался очередной бесконечно-мутный день, который надо было как-то переходить, и делать это ей предстояло в одиночестве.