Наедине с собой

Мы с супругой подходим к горе арбузов, лежащей на земле, с намерением купить парочку. В

последний момент между нами втискивается еще один покупатель (я этого тогда еще не знал, но

воришки всегда таким образом «изолируют» объект от его партнеров). И с двух сторон – еще по

одному. Наклонившись, первый начинает лихорадочно перебирать арбузы. При этом наступает на

ногу моей жене (специально!), дабы отвлечь мое (!) внимание. Супруга делает неуклюжему

покупателю замечание. Я же в таких случаях обычно – до обострения ситуации, если таковая

произойдет, – стою сфинксом. Отвлекающему внимание приходится повторить маневр – он снова

наступает на ногу жене. Она уже на повышенных тонах ему выговаривает. А поскольку извинений

не слышно, необходимым считаю вмешаться. Повернув голову, свинцовым взглядом меряю

щупленького паренька. Он теряется и тут же с виноватым видом отходит.

Нам взвешивают арбузы, я лезу в кармашек и обнаруживаю, что он… пустой. И только теперь

понимаю, действующим лицом какого спектакля я стал.

***

Мы любим не прошлое, а себя в нем.

***

Если курица несет золотые яйца, это уже не птицеводство, а алхимия.

***

Трудно себе представить, в каких колоссальных масштабах СССР использует детский труд.

Сравниться с нами может разве что Колумбия или Гаити. Вы удивлены? Обескуражены? Не

верите? Не торопитесь.

Нет, в европейской части страны подобного не увидишь. А вот Средняя Азия – это

социалистическое гетто для детей. Процентов семьдесят хлопка собирается именно их руками.

Говорю это со знанием дела, ибо сам занимался подсчетами. Сделать их, кстати, было совсем не

сложно.

***

Стая птиц напоминала галдящую толпу туристов, для которых авиакомпания неожиданно

предоставила дополнительную 30-процентую скидку на билеты.

Ташкент – город партийно-хлебный (1984-1986)

1984 год

Первое, что услышал от старшекурсников в стенах Высшей партийной школы, где меня ожидало

два года учебы, оказалось следующим, не без юмора, двустишием:

Спасибо партии родной

За двухгодичный выходной!

***

Некоторые физики убеждены, что свет, как и все сущее, стареет. Как это происходит? Увы, ответа

на вопрос нет.

Поэтому предлагаю свою, дилетантскую, версию. По мере старения свет смещается от одной

линии спектра к другой. Например, красный – свет-новорожденец, оранжевый – свет-младенец, желтый – свет-подросток, зеленый – свет-юноша, голубой – свет-мужчина, синий – свет-старик и, наконец, фиолетовый – свет, стоящий одной ногой в могиле.

Что там, за незримой границей фиолетово-спектральной линии? Во что превращаются фотоны

привычного для нас излучения? Какую неведомую форму материи они приобретают?

***

Благодаря неутомимости супруги, которая со студенческих лет варила-парила столько, что у нас

регулярно подкармливались многие друзья, я не знаю, что такое гастрит. Причем лишь в крайнем

случае нами покупались полуфабрикаты, ибо жена исповедовала мудрый принцип: пусть

попроще, но свое. А теперь и подавно, несмотря на то, что я не брезгливый, у нас в доме

исключены какие-либо продукты из «кулинарии».

Причиной тому – рассказ слушателя ВПШ, кстати, нашего близкого знакомого, Нуры Караев

(туркмен по национальности – Авт.). Оказывается, несколько лет тому назад он работал в

торговле, и кухню приготовления полуфабрикатов знает, таки сказать, изнутри. Вот его слова:

– Великий аллах, как мы ненавидели готовить фарш! Эта работа считалась чуть ли не ссылкой. Во-

первых, сама по себе – противная. Во-вторых, ничего себе в карман не «наваришь». Зато

оттягивались по полной программе! Хохот всегда стоял!

– А смех-то откуда, если работа ненавистна?

– Да оттуда же! В этот самый фарш мы, приколов ради, кидали недокуренные сигареты, плевали.

И даже сморкались.

– А смеялись из-за чего?

– Да из-за того, что представляли в лицах, как какой-то дурак эти бычки, слюни и сопли жрет, да

еще облизывается!

Вряд ли этих пор я когда-нибудь приобрету что-нибудь в кулинарном магазине!

***

Из Ашхабада в Ташкент позвонил собкор «Труда» по Туркмении Олег Квятковский. Добившись

перевода в Казахстан, он рекомендовал на свое место меня (до этого вашего покорного слугу в

числе восьми наиболее активных внештатников газета награждала именными часами, а главный

редактор с трибуны заявлял во всеуслышание, что каждого из этой «восьмерки» готов в любой

момент взять в штат).

Спустя пару дней меня прямо из занятий пригласили в партком ВПШ. И проинформировали, что

командируют в Москву – как будто это их заслуга (но я благоразумно промолчал). Мол, не

исключено, меня заберут в первопрестольную на работу, что для партшколы – немалая честь.

Пожалуй, это впервые в истории недоучившегося слушателя хотят забрать на такой верх.

В Москве остановился в гостинице «Минск» – рядом с редакцией. Все собеседования, включая

главного Леонида Кравченко, прошли на «ура». Чувствовал я себя, как дома, во многом благодаря

отделу собкоровской сети во главе с Белицким. Чудесные здесь подобрались люди. Вечером, накануне отлета, мы отметили мой приход в коллектив небольшим сабантуйчиком. Когда по ходу

застолья выяснилось, что с нами нет еще одного работника отдела – он на больничном, я тут же

изъявил желания сбегать в гастроном, чтобы взять бутылку и оставить для него. Белицкий мне

дал, обронив:

– Коля, не надо гусарить!

Вернувшись, окрыленный, в Ташкент, стал с нетерпением ждать депеши из ЦК КПТ (дело в том, что «Труд» был газетой ВЦСПС и «дернуть» меня – да еще на тот момент слушателя ВПШ – без

согласия партийных органов не мог). А ее все не было. Через свои каналы узнал, что Москве