Наездница. Сожженная тобой

Он ничего не ответил, и дальше мы ехали молча, не считая коротких замечаний Адама по поводу моей посадки. К этому моменту я успела десять раз пожалеть о том, что пришла на занятие. Моросящий дождь медленно, но верно выводил из себя. Амазонка стала тяжелее на фунт или больше и перестала защищать от холода. Небольшая шляпка не спасала от влаги, капли просачивались под плотный фетр, постепенно пропитывая волосы, оседали на лице, а вытирать щеки и глаза рукой я стеснялась. Единственный плюс ненастной погоды – лишь отсутствие вечной сигареты в руках тренера: Адам Брукс тоже промок, но не казался хоть сколько-нибудь огорченным этим фактом. Уж он-то был из куда более устойчивого к перепадам температур и невзгодам погоды теста.

Я все больше убеждалась, что в происходящем нет ни намека на смысл. Господи, чем я только занимаюсь?! Что я забыла на поле в такую рань, когда любой из О'Брайанов еще спит крепким сном, тот же самый Джеймс, который и впутал меня в эту авантюру?

– На сегодня все, – Адам Брукс словно прочел мои мысли и решил поскорее свернуть занятие: вернуть барыню в теплую постельку. – Давайте доедем прямо до конюшни, чтобы не месить лишний раз грязь.

– Все?.. – я тупо смотрела, как мужчина выводит лошадь за изгородь. Даже учитывая его полное неуважение ко мне и равнодушие, мне все равно не верилось, что он посмеет так быстро избавиться от меня. С начала занятия прошло не больше получаса.

– Сегодня слишком холодно. Ваша лошадь может простудиться.

– О! Вот значит, как… – мне снова было нечего возразить. Сегодня я была в совершенно разбитом настроении: вся моя легендарная дерзость испарилась от обидного пренебрежения Адама Брукса.

Он заботился об Айрин. Переживал, как бы та не заболела! А как же я?! Я тоже мерзла, намокала и, между прочим, закрывала собой от дождя добрую часть лошадиной спины!

На глазах закипели злые слезы. Джеймс прав – во мне нет ничего привлекательного. Я не нравлюсь даже слугам, что уж говорить обо всех остальных!

– Сколько лет этой лошади, не меньше пятнадцати, как я понимаю? Ей нужен покой, – сказал Брукс, но не дождался ответа. Все мои силы были направлены на то, чтобы сохранить хоть каплю достоинства и не разреветься. – Она слегка хромает на правую переднюю ногу. Скорее всего, это проблемы с суставами – хронический артрит… Завтра я присмотрю вам кобылу из молодых.

– Айрин больна? – воскликнула я. – Но она никогда не подводила меня! Этого не может быть! Ты!.. Ты просто…

Мой голос сорвался.

Совершенно очевидно, что он выдумал этот предлог, лишь бы заставить меня отказаться от занятий! Я ненавидела его в этот момент, но даже всей моей ярости было недостаточно, чтобы пробудить в нем хоть намек на какие-то эмоции. Я совершенно бессильна перед ним. Уйти и никогда не возвращаться, даже близко не подходить к тренеру лошадей – вот и все, чего мне хотелось.

– Айрин нужно не меньше трех месяцев, чтобы восстановиться. Я буду заниматься с ней, чтобы убрать спазмы и боль. Но носить всадника и тем более прыгать ей пока строго запрещено. Или она уйдет на пенсию раньше времени.

Меня трясло от холода и гнева. Я не стала просить Брукса остановить Птицу и спрыгнула прямо на ходу, позабыв о развязавшемся шнурке. Было ошибкой так потерять голову. Предательская тесемка запуталась в стремени, и я чуть не свалилась оземь, дернув ногой. Адам Брукс спас меня. Он почувствовал движение позади и обернулся, успев подхватить падающее тело в последний момент.

Все произошло слишком быстро, чтобы я успела понять, каким образом оказалась прижата к груди берейтора. От его намокшей куртки шло тепло. Жар, как от очага. Короткого мига близости хватило, чтобы согреться. Я и сама вспыхнула – от стыда и другого, незнакомого доселе ощущения.

Брукс почти сразу же отпустил меня. Стоило ему отстраниться, как мне стало холоднее, чем прежде – такой контраст был между промозглой мартовской свежестью и огнем, источаемым сильным мужским телом.

В звенящей напряжением тишине момента Адам наклонился и помог мне освободить застрявший сапог. А потом сделал нечто еще более неожиданное: опустился на землю, прямо в рыхлую грязь, поставил мою левую ногу на свое преклоненное колено и принялся завязывать болтающийся шнурок. И завязывал его долго, с чувством, не спеша: так, будто это занятие приносило ему неподдельное удовольствие.

А я стояла и смотрела ему в затылок, замерев от наплыва робости и странного, бьющего легким ознобом, возбуждения.

Может, зря я так быстро опустила руки, и шанс заполучить расположение вредного конюха все-таки есть?

Глава 6. Перемирие

Я не помню, как добралась до имения. Щеки пылали, сердце стучало, дыхание никак не хотело выравниваться.

Конечно, берейтор и не думал бежать вслед за мной, но мне было необходимо как можно скорее добраться до спальни и захлопнуть за собой дверь. Спрятаться от трогательного поступка берейтора, который никак не шел из головы.

Но прошмыгнуть незамеченной не получилось – переступив порог дома, я нос к носу столкнулась с новой напастью. Неприятность поджидала меня в лице няни Моррисон, и, похоже, поджидала долго, успев накрутить и раскочегарить себя до точки кипения. Няня напоминала маленького, сердитого воробья. Небольшой, почти кукольный рост нисколько не убавлял пожилой женщине грозности: лямки белоснежного передника воинственно топорщились, жесткий накрахмаленный воротничок, того и гляди, грозил перерезать меня напополам.

– Вот она! Явилась! – воробышек обратился в коршуна и кинулся на свою добычу. – И где это вас носит, госпожа Марсель?!

Я поджала губы. Отпираться бесполезно, ей и так скоро обо всем доложат. Уж лучше я сама признаюсь – так, по крайней мере, не буду выглядеть преступницей, желающей скрыть прегрешения.

– Я была в леваде. Тренировалась.

– В такое время? Вы скоро и ночевать в обнимку с лошадьми будете? Та-а-ак… – няня как следует рассмотрела меня: увидела мокрые волосы и плечи, подол амазонки, расстегнутый и измазанный понизу землей… Старушка обомлела, и мне стало совестно.

Моррисон была единственным человеком, кому я прощала нотации и критику. Няня воспитывала меня с пяти лет. Она была рядом тогда, когда в моей жизни не осталось никого – мама умерла, а отец укатил в Британию. Она занималась мной целыми днями, не давая скатиться в пучину отчаяния и одиночества, а по ночам сидела у моей кровати. Она любила меня почти материнской любовью, и я была привязана к ней больше, чем к кому-либо еще. Видит Бог, няня очень старалась воспитать настоящую леди – спокойную, умную и образованную. Но что-то пошло не так, и я выросла такой, какой выросла. Может, сыграла роль оторванность от приличного общества и нормальной семьи, может, гены взяли свое…