Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Калокир поймал на себе приветливый взгляд Льва Милентия. В тот же миг церемонимейстер призвал вошедших занять места. Участники хора встали возле окна, а все остальные втиснулись в промежутки между рядами варягов и воинскими чинами, заставив их потесниться. Пустой осталась лишь четверть залы. Толстяк церемонимейстер, подняв свой жезл с серебряным шаром, провозгласил:

– Се грядут автократоры ромейской державы! Прославим их! Аксиос!

Две тысячи человек нестройно воскликнули:

– Аксиос!

И преклонили колени. Не шевельнулись только певцы, церемонимейстер, варяги и Калокир, который боялся лишь одного – упасть при виде царицы. Сердце его колотилось так, будто он только что взбежал на церковную колокольню. Хор затянул какой-то латинский гимн.

Беря пример с остальных, Калокир глядел лишь

на стену, возле которой стоял Рагнар. Она вдруг разверзлась. Почти незримая щель между двумя плитами, составлявшими эту стену, стала стремительно расширяться. Плиты ползли одна от другой. Каждая из них могла бы расплющить сотню слонов, но скрытые механизмы двигали их легко и бесшумно. Вскоре стена исчезла совсем, позволив увидеть то, что она скрывала.

на четырёхступенчатом пьедестале стояли три золотых престола. Один был чуть впереди. На Нём восседала зеленоглазая дочь трактирщика. Её ноги были обуты уже не в красные башмачки, а в того же цвета кампагии – главный символ полубожественной власти. Справа и слева от Феофано сидели, также в царских одеждах, два её сына – Василий и Константин. Первому исполнилось шесть, второму – четыре. За троном императрицы стоял Никифор Второй. Он выглядел скромно.

Конечно же, все следили только за Феофано. Рагнар поднялся на пьедестал, и, склонившись к уху царицы, шепнул ей что-то. Она взглянула на Калокира и засмеялась. Рагнар со своим мечом остался на возвышении. Иоанн сжал челюсти, опасаясь, что его сердце выпрыгнет через рот.

– Императрица дозволяет вам встать! – вскричал церемонимейстер. Все поднялись. Хор смолк. Евсевий Эталиот, подойдя к Никифору Фоке, взял у него какой-то небольшой свиток с печатью, и, развернув его, зачитал указ Феофано о присвоении Калокиру чина патрикия. Пока звучал его голос, в зале стояла могильная тишина. Василий и Константин вели себя так, будто им пригрозили розгами за малейшее баловство на троне.

– Иоанн Калокир, приблизься! – позвал Евсевий, кончив читать и вновь свернув свиток. Идя к царице, Иоанн думал, что не дойдёт – растает, как снег, в изумрудном мареве невозможных очей её. На ступенях трона он пошатнулся. Но не упал. По зале пробежал шёпот. Императрица прыснула, скривив губы. Она была изумительна в долгополых одеждах из золотой парчи и тонкой сапфировой диадеме. Встав перед ней на колени и склонив голову, Иоанн попытался вспомнить лицо Мари. Ему это удалось, но с большим трудом. Рука Феофано властно легла на его затылок. Голос её – высокий и звонкий, как у мальчишки, гулко потряс гигантские своды залы, чуть не убил две тысячи пар ушей, достигнув предела силы, и, задрожав, на последнем слоге сорвался, как струна арфы:

– Властью, данной мне Богом, во имя величия ромейской державы провозглашаю тебя, Иоанн Калокир, патрикием! Аксиос!

– Аксиос! – восторженно подхватили военные и гражданские, – слава, слава!

Вставая под гром оваций, Иоанн встретил пристальный взгляд Василия. Столько злобы, столько высокомерия леденело в глазах тщедушного мальчика, будущего Болгаробойцы, что молодой патрикий весь вздрогнул, как от пощёчины. Этот взгляд заставил его опомниться. Опустив глаза, он медленно повернулся, сошёл с подножия трона и зашагал, ничего не видя, к дверям. Пришлось протосинкелу догонять его, чтобы благословить. Припав ко кресту, Иоанн увидел на нём Мари. Но это было видение. И оно растаяло в тот же миг.

Царица, воспользовавшись долгожданной возможностью сойти с трона, вложила свою ладонь в обтянутую перчаткой руку Рагнара. Тот с обнажённым мечом повёл её к выходу. Муж венценосной женщины поспешил за ними, путаясь в полах царского скарамагния. Вслед за ним оставили залу варяги, певчие и все те, кто в ней находился, кроме двух маленьких василевсов и десяти экскувиторов, которым императрица смело вверяла жизни своих детей.

Покинув дворец через главный вход, длинная процессия двинулась к Ипподрому. Варяги шли с обеих сторон её, оттесняя людские массы. Люди встречали солнцеподобную Феофано рёвом безумного ликования. К ней летели со всех сторон красные и белые розы. Она порой их ловила и улыбалась. Следом за нею шёл Калокир, по левую сторону от неё – Рагнар, а справа – Никифор Фока. Толпа шумела всё громче и напирала. Яростный пыл поклонников молодой царицы не остывал под взглядом Рагнара. Варяги пустили в ход

рукоятки сабель. До клинков, к счастью, не дошло дело.

Внутрь Ипподрома толпа допущена не была. Оставшись за стенами, горожане мигом притихли, дабы не пропустить ни одного слова. Сенаторы встретили царственную чету десятиминутным рукоплесканием. Автократорша пожелала оказать честь партии голубых, сев к ним, а василевс – синим. Сановники разместились так, как им полагалось, разделившись не на военных и гражданских, а на чины: магистры заняли одну трибуну, патрикии – другую, протоспафарии – третью, а анфипаты – четвёртую. Духовенство село отдельно, между послами и разношёрстной чиновничьей мелочёвкой, которая обособилась в самом нижнем ряду. Дождавшись тишины, консул произнёс формальную речь. После него слово взял Лев Мелентий. Вкратце обрисовав ситуацию на Балканах, он сделал вывод: если не заключить союз с русским князем против болгар – болгары и руссы объединятся против ромеев, всё идёт к этому. Болгарский царь Пётр уже отправил в Киев своих послов и атаковал балканские форпосты ромеев, чтоб доказать Святославу бесповоротность своих намерений.

– Таким образом, – завершил свою речь магистр, – мы должны сделать более сильный ход, отправив к архонту руссов того, кто сможет его склонить к союзу с ромеями. Этот человек здесь. Он стал сегодня патрикием. Его имя – Иоанн Калокир!

На трибунах вновь разразилась буря оваций. Калокир встал, и, жестом восстановив тишину, сказал:

– Болгары не смогут настроить руссов против Константинополя, ибо я с завтрашнего дня берусь за работу. Болгары слишком глупы. Они могут лишь жрать объедки и делать пакости, когда их погаными тряпками гонят со двора прочь. Через год эта дрянь и сволочь умоется своей кровью! Я обещаю.

Это было всё, что Иоанн счёл нужным сказать Сенату. Но государственные мужи остались довольны и проводили его слова криками восторга. Он опять сел. Поднялась царица. Все затаили дыхание в ожидании её речи. Она сказала:

– Болгары – наши братья по вере. Нам очень жаль, что они настолько глупы и что мы не имеем иного способа заставить их поумнеть, кроме как выпустив из них всю дурную кровь! Надеюсь, что после этого они снова станут друзьями нам. Да, мы этого хотим. Это наша цель, великая и святая!

– Слава царице нашей! – возликовали трибуны, – позор мисянам!

Императрица вновь села, сперва немножечко помахав рукой во все стороны. Это вызвало бурю, которая улеглась минут через пять. А потом сенаторы задали Калокиру и логофету несколько довольно пустых вопросов, после чего Евсевий Эталиот вручил консулу верительные грамоты Калокира для Святослава. Консул зачитал их. Это заняло час.

– Пожалуй, я завизирую, – объявила императрица. Члены Синклита и царедворцы опять пришли в восхищение. Подойдя к Феофано, консул торжественно опустился перед ней на колени и протянул ей бумаги. Она их размашисто подписала, взяв у секретаря перо. Тут же все бумаги были у Калокира. Он сдержанно поклонился. Он был доволен.

Молебен в Святой Софии должен был служить патриарх собственной персоной. Но так как он, по обыкновению, чувствовал себя плохо, все его функции взял на себя протосинкел, архиепископ Феофил Евхаитский. Это был человек поистине удивительный. В сферу его ответственности, помимо церковных дел, входили финансы и Арсенал, а это было немало. Но Феофил исполнял все свои обязанности блестяще. Даже его недоброжелатели признавали, что всё в Империи держится лишь на нём да на Льве Мелентии.

В храме Калокир стоял рядом с Феофано. Но смотрел он не на неё. Он смотрел на храм. И зрелище это ввергало его в смятение – столь же сильное, как и то, что случилось утром. Да, Феофано была Красива, но и собор был неплох. Проще говоря, ничего подобного Иоанн никогда не мог даже и представить. При взгляде вверх голова у него кружилась, а сердце будто бы окуналось в морские волны. Ему казалось – он глядит вниз, в глубокую пропасть, на дне которой недостижимое золото оживает и тоже смотрит. В святой Софии золото было плотью бесплотных. Впервые в жизни своей Иоанн краешком души осознал, как невообразимо то, что за гробом. Ангелы, Богородица и Господь смотрели ему в глаза с чудовищной высоты. А на самом деле они были ещё выше! Он трепетал. Ему хотелось уйти. Но сзади была толпа, которую Иоанн боялся ещё сильнее, чем Бога, хорошо зная её особенности.

Поделиться с друзьями: