Наездник

В вестибюле училища ее встретила Людмила Николаевна.

– Что, все хромаешь, Бондаренко?
– Педагог как всегда говорила ровным голосом, лишенным эмоций.

– Чуть, чуть, - виновато сказала Инга, но через мгновенье продолжила, - К утру все будет нормально.

– Ты уж неделю одно и то же твердишь. Хватит. Больно на тебя смотреть. Сама в полную силу не работаешь и других отвлекаешь. Лечись сколько надо. Нет у тебя конкурентов. Образы без лица только тебя и ждут. Понятно?

– Куда уж понятнее, - сделала попытку взбунтоваться Инга.

– Царевна лягушка и баба яга.

– А ну молчать и слушать.
– Слегка охладив голос, Людмила Николаевна показала, что шутки кончились и следующие ее распоряжения обязательны для исполнения. Завтра в полдень сюда явится специалист, который займется твоей страдающей конечностью. Лечиться будешь до полного выздоровления. Хоть месяц. Появишься в зале с хромой ногой - отчислю без жалости.

Всю ночь, едва дождавшись пока соседки заснут, Инга плакала и молилась. Ну зачем ей такая жизнь. Кому, что она хочет доказать. Ну не быть ей первой. Пусть она родилась балериной. Пусть она жила танцем. Пусть у нее фантастический прыжок. Пусть даже сложные движения даются ей легко и свободно. Переливы настроения, тяжкие раздумья - все она может выразить движением. Бесполезно. Дав ей талант, судьба жестоко наказала обезобразив лицо и самым безжалостным образом, лишив ее мечты. Просто мистер "Х" в пуантах. Безжалостные девки так ее и прозвали - мастер Хе.

Заспанные девицы всех возрастов одинаковые в своей растрепанности, толпились у умывальников. Рассыпался зубной порошок, падали расчески и зубные щетки. Сил истерить еще не было. Даже ворчанье было сонным и неубедительным. Засыпая на ходу и кутаясь в старенькие халаты, будущие звезды имперского балета тянулись в столовую, затем переодевшись в купальнички и хитоны разбредались по залам, только там встречаясь с домашними девочками.

– Сегодня по укороченной программе.
– Напомнила преподаватель народного танца.
– Размялись и на прогон в театр.

Инга осталась. Усевшись на краешек так и не застеленной кровати, она уже привычно-надоевшими движениями растирала и мяла предательский голеностоп. Кисти были вялые. После тяжких ночных раздумий, пыл угас. Потухли глаза, поникли плечи, девушка почти приняла судьбу. Будто проткнули тоненькой иголочкой воздушный шарик, и он медленно, будто нехотя, почти не шевелясь, превращается в мятую бесформенную тряпочку.

– Что застыла как мумия? Быстро собралась. Кичку накрутила и на выход.
– Раздраженно покрикивала Людмила Николаевна.
– Время на тебя еще терять. Уродина.

– Бегу, бегу.
– Привычно засуетилась задумавшаяся ученица, уже на ходу закрепляя прическу.

Едва поспевая за быстрым шагом он очутилась в мед. кабинете и остолбенела. Привычно опущенный взгляд впился в нечто удивительное.

У него были узкие, изящные, руки с длинными сильными пальцами пианиста, которые так и тянуло поцеловать. Парень в коротеньком белом халате был строен и в меру высок. Взглянув на его лицо, Инга окончательно решила, что встретила свой идеал.

Приведшая ее на прием хамоватая аристократка духа куда-то испарилась, пробубнив нечто неразборчивое, обращенное к медику.

– Здравствуйте, Инга, - голос мальчика звучал доброжелательно, но самое главное, в нем не было ни капли сочувствия или жалости.

– Привет, от растерянности, Инга забыла превратиться в ежика, которым обычно становилась при общении с парнями. Защитная реакция дала сбой.

– Паша, - представился юноша и взяв ее за плечи начал поворачивать туда, сюда.

– Что? Уродина?
– Справившись с минутной слабостью, колко произнесла Бондаренко.
– Нравлюсь? Уши растопырены, нос почти в лепешку превратился, после травмы.

– Наоборот. Все очень хорошо. Даже лучше, чем я мог судить по фотографии.
– Задумчивым голосом отвечал Шатов.

– Какой фотографии?

– Людмила ваша выдала. Для знакомства и пресечения амурных предположений.
– Не дам, говорит, симпатичную девочку для твоих сомнительных опытов. Мне подпольные аборты уже и так надоели. Не выжила, говорит, я еще из ума сама себе гадость подкидывать.

– Вот стерва, - в сердцах сказала девушка.
– Впрочем, это в ее стиле. Сделает гадость и радуется с равнодушной маской на лице, только блеск глаз и выдает. А когда сама злится капельки пота над верхней губой выступают. Махонькие такие, почти незаметные, - за глаза отомстила обидчице ученица.

– Пока суть да дело, покажи-ка свою ногу.
– Шатов вытирал руки стареньким вафельным полотенцем.
– Так, ничего страшного не вижу. Отечность, болезненность, но ось держишь. Боковые нагрузки тоже безболезненны. Все-то лечение похоже покоем обойдется, ну погреть еще можно и массаж. Как же без него. Надо ставочку отработать - поглажу.
– Бурчал Павлик будто про себя, - Такую ножку поласкать - впору самому приплатить.

– Впервые в жизни покраснев от удовольствия, балерина слушала рассуждения молодого человека.

– Консилиуму все ясно.
– К разочарованию девушки, покончив с осмотром, вещал эскулап.
– Похоже все у нас получиться. Взгляни сюда.

Словно опечаленный ангел смотрел с портрета. В тонких чертах этого лица было строгое совершенство Афины. Прямой нос, высокий лоб, нежная бархатистость кожи. Под высокими волнами бровей, блестели чистые детские глаза. В тени длинных ресниц, они казались сияющими голубыми озерами, в которых плещется разноцветье синевы. Нежные светлые волосы подчеркивали благородную породу красавицы. Приоткрытые коралловые губы позволяли насладиться белизной ровных зубов.

– Кто это?
– Подозрительно взглянув на Павлика, - задала вопрос Инга.
– Твоя девушка?

– Хотел бы я иметь такую красотку, но она не дала... на это своего согласия, - засмеялся Шатов, задорно подмигивая.

– Вовсе непривычная к подобным пикировкам, девушка опять зарделась.

– Ты это. Посмотри внимательно. Давай расплющим нос и оттопырим уши.
– Павлик как фокусник достал крохотные фрагменты и как мозаику разместил на нужных местах.

– Вот это да, - только и смогла вымолвить Инга, поражаясь страшному преображению.

– Не унывать, - останавливая подступивший к горлу девушки комок, быстро сказал Шатов. Как ты смотришь на то, чтобы превратиться на девушку с картинки. Надо только операцию сделать.

– Если ты меня обманешь, - вдруг необычно злым голосом прошипела Бондаренко, - я повешусь, но перед этим страшно отомщу.

– Я тебе отомщу, всю калитку обдрищу, - низким басом пропел демон-искуситель.
– Что ты о плохом думаешь, лучше поразмышляй о благодарности. На что я могу рассчитывать? Деньги ведь не рассматриваются?