Наг для мятежной Дюймовочки

Будто только ожидая этой команды, Шанас обхватил талию девушки руками и так сильно к себе прижал, что она вскрикнула. Но потом хватка нага ослабла, и Нэсси снова захихикала, а вот Асшания захлюпала носом.

— Эй, ты чего? — тут же обратила на нее внимание Нэсси.

— Я неудачница-а-а! — вдруг провыла с земли чернохвостая, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. — Мама всегда говорила, что я ни на что не гожу-у-усь, и даже время на меня тратить не хотела. Раз в неделю только ко мне приходила, проверяла домашнее задание и говорила, что я ду-у-ура, — девушка всхлипнула, и ее спина сотряслась от рыданий. — Права она оказалась. Ничего мне поручить нельзя, — снова всхлип. — Только брат меня и любил. А она его под нож пустить решила, когда он не согласился с ее планом. А что он ей? Не родной ведь, а мне родно-о-ой! — еще горше разрыдалась она.

— Вот ее накрыло… — почесал затылок Дитер.

Чернохвостая внезапно зло на него зыркнула и крикнула срывающимся голосом:

— Да! Родной! Пусть только по отцу, но родной! Роднее нету! А она его… — Асшания снова всхлипнула, лицо ее скривилось, и девушка пошла на новый круг рыданий. — Она обещала, что не убьет брата, если я буду послушной и сделаю все, как она ска-ажет. А я не смогла-а-а.

Н-да, теперь по крайней мере понятно, какими мотивами она руководствовалась при нападении на Шааса.

Девушку стало жалко, и я внезапно всхлипнула. Рядом всхлипнула Нэсси. Мы переглянулись и, выпутавшись из объятий мужчин, сели рядом с чернохвостой, обняли ее за плечи и зарыдали.

— Хороший у тебя брат? — всхлипнула Нэсси.

— Хоро-о-оший, — плакала Асшания.

— И у меня хоро-о-оший, — вторила ей блондинка, — но дура-а-ак.

— Они все дураки-и-и.

— Это почему я дурак? — раздалось возмущенное над нашими головами.

— Потому что мы оказались зде-е-есь, — провыла Нэсси.

— А при чем тут я?

— А ты всегда винова-а-ат.

Тут я всхлипнула и внезапно возмутилась:

— Аншас не виноват, он хороший.

— Хороший, но виноват.

— В чем?

Нэсси шмыгнула носом и задумалась.

Тут аромат трав и облако дыма, которым нас окуривал орчонок, усилились. Взгляд блондинки поплыл.

— Не помню, — наконец, выдала она. — Но точно виноват. А чего мы тут рыдаем?

Я задумалась, Асшания тоже.

— Ох, девчонки, а хорошо же с вами плакать, — внезапно произнесла чернохвостая и обняла нас за шеи. — Никогда у меня таких подруг не было. Поплачем еще?

— А давайте лучше песню споем? — предложила я, рассматривая кольца дыма. Душа требовала песен. — Эх, сюда бы Зою, мы бы сейчас в два голоса затянули.

И так стало вдруг тоскливо на душе, что я запела:

— Черный ворон, что ж ты вьешься…

Пела я с душой, с ахами и вздохами. Все слова, правда, не помнила, а потому часто повторяла один и тот же куплет. И скоро уже вся наша компания сидела на земле и подпевала незамысловатые слова о тяжкой судьбинушке казака. Но когда вокруг нас присели на землю и начали подпевать даже орки, я поняла: вот она — сила русской песни! Породнила и магов, и нагов, и свирепых орков.

От переизбытка чувств я всхлипнула. Посмотрела на задумчивую рожу самого большого поющего орка, который как раз сидел напротив меня, и вытерла нос:

— Дай, я тебя поцелую.

Лицо орка сначала ничего не выражало, а потом так вытянулось, что мне стало страшно за целостность его челюсти.

— Зачем это? — пробасил он.

— Жалко мне тебя. Не любит никто, наверное.

Хотелось добавить «с такой-то рожей», но расстраивать беднягу еще больше не хотелось. Хотелось жалеть.

Лицо орка внезапно сморщилось, еще больше обнажая внушительные клыки, и стало еще страшнее. Где-то на задворках сознания завопил инстинкт самосохранения: «Дура, беги! Он же тебя сейчас голыми руками порвет!» Но в моем состоянии на инстинкты плевалось с высокой колокольни, и я потянулась вперед. И ведь чмокнула бы красноморденького, но тут меня за плечи ухватил Аншас и прижал к себе:

— Дюймовочка, имей совесть. — Как же они похожи с сестрой с этим своим «имей совесть»! — Мне же потом придется его убить.

Я подняла на Аншаса удивленные глаза.

— Зачем? Я же того… поддержать. Его же никто не любит.

— Меня тоже никто не любит. Поддержи меня.

И туТ внезапно орк напротив меня завопил:

— Не любит! — и даже шмыгнул приплюснутым носом. — Чего я ей только ни предлагал! Как только ни завлекал! А она говорит: я дама городская, в ваших степных шалашах жить не желаю! У вас тут ни развлечений, ни, как его, кимвотру… каквотру… комфитру…

— Комфорта? — предположила я.

— Во! — проревел орк, и все окончательно притихли, вслушиваясь в наш разговор. Только шаман и продолжал скакать со своей колотушкой. — Его, говорит, у меня нету. Чего я только уже в лагере ни делал для нее, даже в город ходил, комфитюр этот искал. Не нашел!..

А мне его снова так жалко стало. Вот мужика зацепило! Какая любовь! И кимворту, и каквотру в городе искал. Представляю, что ему при этом отвечали. Я протянула руку и погладила его по лапе с обломанными ногтями. Орка моя поддержка совсем растопила, и он продолжил делиться наболевшим:

— …А еще сказала, что я мужлан. Совсем не модный, за собой не слежу и конем воняю! А как же я не слежу?! Я же вождь и воин! Клыки всегда наточены, волосы маслом обмазаны и начесаны. И воняю не конем, а орком! А чем еще должен вонять настоящий мужик, а?! — Прямо крик души несчастного. А потом он взял и огорошил меня вопросом: — Вот скажи, чем твой блондинчик воняет?

Меня такой поворот озадачил. Я повернула голову и понюхала рубашку Аншаса, уткнулась носом в его шею. Ммм… как же вкусно он пахнет. Хвоей, зимним ветром и чем-то еще — не могла понять, но таким мужским и возбуждающим, что так бы и дышала, и дышала… Не удержавшись, снова лизнула кожу Аншаса и почувствовала, как он сглотнул.

— Вкусно пахнет, — наконец, ответила я сосредоточенно глядевшему на нас орку.

— А я?! — и, ухватив меня за руку, притянул к себе.

В ноздри шибануло таким амбре, что еще чуть-чуть — и я бы точно потеряла сознание. Повезло, что Аншасу такое самоуправство орка не понравилось и, залепив ему кулаком по морде, он меня отобрал. К удивлению, орк не обиделся. Потрогал челюсть и более уважительно посмотрел на нага.

— Ну так что? — перевел орк на меня взгляд своих маленьких свирепых глаз.

— Конем, — однозначно ответила я. — Взмыленным давно не мытым конем.

От моих слов орк совсем приуныл. Я, глядя на него, тоже. Но соврать в таком вопросе было бы нечестно. Ту орчанку я понимала и мысленно поддерживала. Тут, как сказала бы Зоя, сознания лишиться можно еще на подходе к самому интересному, и не от предвкушения.

— И что мне делать? — потер орк пятерней щеку.

— А мыться не пробовал? — аккуратно спросила я.