Нам нужна великая Россия

– На помощь! Сюда! Здесь нужна помощь!
– воскликнул человек в изорванном вицмундире.

Доктор в несколько шагов приблизился и первым делом дал полотенце - стереть с лица эту гадость.

Из-под толстой маски, клочьями слезавшей под напором полотенца, появлялось знакомое лицо: Столыпин.

– Пётр Аркадьевич?!
– удивлённо воскликнул врач.
– Что же тут...

– А всё-таки им не остановить реформы!
– и, приглядевшись к собеседнику, добавил.
– Не остановить, Александр Иванович!

Дубровин, один из столпов черносотенного движения, склонил голову набок. Так они простояли несколько мгновений...

– В силу данных мне полномочий, к сожалению, объём которых мне полностью не известен, - добавил Столыпин.

– Довести до сведения Его Императорского Величества, что я вынужден признать временно действующим внесённое в Государственную Думу Закона об исключительном положении и объявить Петроград на военном положении. Пост главноначальствующего, как министр внутренних дел, вынужден принять на себя, за нежеланием возлагать подобное бремя на чьи-либо плечи.

Пётр Аркадьевич взглянул на одного из секретарей.

– Сообщите государю о принятых мною решениях и добавьте, что опасность момента и революция не позволяют мне полностью соблюдать законность. В силу чрезвычайных обстоятельств, вынужден пойти на указанные меры. Прошу запросить согласие и одобрение Его Императорского Величества или приказать действовать иным образом. Поторопитесь!

Ещё на одного человека стало меньше в помещении. Раздались звуки выстрелов.

– Господа...Если Вы пожелаете покинуть дворец, то советую Вам совершить это как можно скорее. Иных я хотел бы попросить остаться и помочь мне в подавлении революции. Вся страна и государь надеются сейчас на нас. Да, и опробуйте связаться с господином Щегловитовым. Что сейчас творится в Государственном Совете?..

Столыпин произнёс это тоном, не терпящим возражений. В нём проснулся бывший саратовский губернатор, вышедший в центр бунтующей толпы и усмиривший её.

Министры - бывшие министры - переглядывались. В глазах их, редких жестах и дрожи (а может, беззвучном шёпоте) чувствовались нерешительность и сомнение в собственных силах.

– Вы более не являетесь министрами, а потому на правах председателя Совета министров я не могу чего-либо требовать от Вас. Но однажды Его Императорское Величество сказал мне, что мы не в Англии и не Франции, и мы должны служить, пока государь не позволит нам покинуть службу...Или смерть не разрешит нас от бремени управления.

Столыпин обвёл взглядом собравшихся. Его слова зародили сомнения и треволнения (хотя куда уж сильнее волноваться в их положении?) в бывших (но ставших таковыми только лишь по собственной воле) министров. Затянулось мгновение, звеневшее шальными пулями вдалеке, криками толпы и капающей из ран последних защитников монархии крови.

В комнату вбежал Крыжановский. Точнее, не совсем вбежал. Грузному государственному секретарю было трудновато бегать по высоким ступеням дворцовых лестниц, а потому в зале он появился с лёгкой одышкой и слегка сизоватым лицом. Но видно было, что он спешил, спешил как только мог, этот автор многих столыпинских законов.

Столыпин повернулся на звук открывавшейся двери и тяжёлых шагов. Крыжановский застыл на пороге. Моргнул. Затем, одёрнув фалды фрака, он степенным шагом вошёл в зал Совета и направился к Петру Аркадьевичу, заняв место подле него. На ходу он бросил едва слышно одну фразу. Голицын, ближе всех бывший в тот момент к Сергею Ефимовичу, готов был поклясться, что тот произнёс: "Вот теперь - правильно". Но что правильно? Князю оставалось теряться в догадках...На ум, однако, приходило не самое лицеприятное решение...

– Пётр Аркадьевич, к обязанностям государственного секретаря готов приступить. Требуется ли скрепить какой-либо указ? Документ?
– Крыжановский, старый добрый Крыжановский, этот выпускник Санкт-Петербургского юрфака, более походил на военного в тот момент, нежели военный министр Беляев.
– Располагайте мною. Вас уже, верно...

– Да, Пётр Аркадьевич назначен премьером. Совет министров подал в отставку в полном своём составе, - меланхолично произнёс финансист Барк.
– И...

Он взглянул в глаза Столыпину, а после добавил:

– Располагайте мною.

Видно было, что решение далось министру с великим трудом. Похоже, что так трудно не было никогда, даже в августовский министерский кризис.

– Нет уж, господа, это какой-то хаос! Только государь в данное время может издавать столь важные указания, а тем более объявлять о вступлении в силу лежащего в Думе узаконения!..
– бывший министр иностранных дел Покровский всплеснул руками.
– Оставайтесь здесь, а я предпочту спасти, что можно, от погрома.

И он направился прочь, увлёкши за собою бывшего министра юстиции, которому по должности полагалось огрызаться на любое нарушение законного порядка, пусть даже и вызванного экстренными мерами.

Поколебавшись с минуту, подняв очи горе, министр образования - точнее, бывший министр образования - с кислой миной направился прочь.

– Ну вы же понимаете, господа?..
– бросил он на прощание, обращаясь сразу ко всем и ни к кому.
– Вы же меня понимаете?

Ответом ему было молчание. Оно, конечно же, оказалось понимающим, но явно не в приятном для Кульчицкого свете.

– Это же кровь...Стрельба...Как о нас потом скажут?.. Что о нас скажет прогрессивное общество?..

А это уже бывший "путеец" - министр путей сообщений - Кригер-Войновский Он трясся всем своим телом, будто бы стоял сейчас на морозе, у холодной Мойки.

А там, на Мойке, студенты стреляли и солдаты стреляли в полицейских. Студентов привёл их преподаватель. Едва заслышав звуки волнений, он выглянул в окно и, взъерошив волосы, буквально на вскочил на ближайший же стол.

– Господа! Началась революция! Ура! За свободой!.. За равенство и братство!

Петроград стал сплошным митингом. Точнее нет, не так. Сердце Петрограда стучало в такт призывам восставших. Слово "революция" звучало страшно, мистически и потому чарующе. Каждое "присутственное место" становилось похоже одно на другое, каждый дом стал в чём-то копией другого, располагавшегося на другом краю города. Коллежские асессоры и дворники, студенты и полицейские сошлись вместе, супротив друг друга, в единстве борьбы и крови. А потому где-то на другом краю города было суждено пулям лететь в окно - то что мешало этому происходить и в...

Внезапно раздался отрезвляющий звон разбитого стекла. Все, кто оставался в зале заседаний, упали на пол. Только Столыпин оставался стоять. Опытная "жертва" - сколько раз в него стреляли, бросали бомбы, просто подходили с ножом и дубьём - он знал, чего и когда следует остерегаться.

И точно: осколки битого стекла осыпались вокруг подошв его ботинок. Ни дальше и не ближе. Смерть словно бы ударилась в невидимый барьер и почла за лучшее обойти препятствие. Не время. Пока что было не время. Но смерть умела выжидать.