Намбандзин

Грунтовая дорога шла между полями, разделенными на небольшие возделанные участки. С них собирают по три урожая в год: во время сезона дождей сажают рис, потом овощи, потом просо, гречку, ячмень, пшеницу… Вся земля принадлежит императору, точнее, его представителям на местах — даймё. Налоги составляют от половины до двух третей урожая. В Европе и России в эту эпоху — процентов двадцать-тридцать. Впрочем, при трех урожаях в год у японского крестьянина оставалось больше. При этом арендатор земельного участка имеет второй по значимости статус после самурая, даже император засевает рисом небольшой клочок, метра два на три. Ниже находятся ремесленники и рыбаки, за ними — купцы, торговцы, которые, по мнению аборигенов (трудно с ними не согласиться!) ничего не производят, а замыкает всякая шваль типа бродячих актеров, акробатов, певцов, музыкантов… Через четыре века, как предсказано в Евангелие, последние станут первыми, а первые — последними.

4

Иезуиты, несмотря на малое количество их на Японских островах, довольно широко раскинули сети. Недаром считают себя потомками рыбаков-апостолов Петра и Андрея. Почти в каждом крупном населенном пункте была церковь, пусть маленькая, построенная из бамбука и циновок, но всё же. Афонсу Гомеш в одиночку обслуживал целую провинцию и, по его словам, обратил в христианство несколько тысяч язычников, как он называл синтоистов и буддистов. С горящими глазами иезуит убеждал меня, что лет через десять-двадцать, самое большее пятьдесят, все здесь будут исповедовать истинную веру. Я не стал говорить ему, что вскоре христиан на островах останется ровно столько, сколько потребуется, чтобы показывать нормальным людям, до чего можно докатиться, если слушать намбандзинов, и почти все будут собраны в порту Нагасаки.

Маршрут был извилистым. Как я понял, Афонсу Гомеш совершал регулярный объезд своей паствы. На ночь мы останавливались в поселениях, в которых была бамбуковая, как по мне, во всех смыслах слова, церковь. Там нас кормили ужином в доме самого богатого жителя и укладывали спать. Ночи были теплые, поэтому я предпочитал ночевать на свежем воздухе. Так меньше отвлекающих моментов от приятной процедуры. Утром еще раз кормили, иезуит исполнял свои служебные обязанности в церкви, после чего отправлялись дальше с новыми носильщиками. Предыдущие отправлялись домой.

Не знаю, зачем он поперся в Дзинга, расположенный рядом с городком Исэ. Наверное, есть особый кайф лягнуть ослабевшего конкурента. Дзинга можно перевести, как храм. Поскольку это главное священное место империи Нихон, типа Ватикана у католиков, личного названия у него нет. В двадцать первом веке я видел рекламу в туристических агентствах этого исторического объекта, в то время очень раскрученного, с десятками миллионов паломников в год, но так и не удосужился съездить, хотя время и деньги были. Может показаться странным, но мне в Японии нравилось ездить на остроносых скоростных поездах-синкансэнах. Два с половиной часа из Осаки в Токио (пятьсот км) и на другом в обратную сторону. Купил недешевый билет на правое сиденье у окна — и смотришь на стремительно проносящиеся мимо пейзажи, как первозданные, так и урбанистические. И то, и другое впечатляло намного больше, чем многолюдная, шумная суета улиц и заведений.

Синтоизм — это типичная для всех примитивных народов вера в духов (ками). У каждого рода деятельности, природного явления и объекта есть свой ками. Плюс люди с уникальными способностями и души умерших. Что интересно, синтоистские боги смертны и могут вступать в самые разные отношения с людьми. По одной из версий индивиды с неординарными способностями — дети от смешанных браков. В двадцатом веке синтоизм станет основой анимэ и прочего японского фольклора.

Располагался Дзинга на берегу реки Исузу, сейчас неглубокой, чуть выше колена. Наверное, в честь нее назовут автомобильную компанию по производству грузовиков. Комплекс состоит из внутренней части (Найку), где обитает Аматэрасу, богиня Солнца и основоположница императорской семьи, и хранится ее подарок — бронзовое зеркало, которое никто, кроме императора и старших служителей храма, не видел, и внешней (Гэку), где обосновалась ее кухарка — богиня еды Тоёукэ. Обе огорожены высоким бамбуковым частоколом, в котором не хватало половины или больше стволов — заходи кто хочет. Раньше главными жрицами была принцессы, но лет двести назад им, видимо, надоело заниматься всякой ерундой. Расстояние между кухней и столовой километра четыре. Середина дороги заросла травой, потому что надо там ходят ками, а остальные обязаны двигаться по краям. В том месте, где путь пересекал реку, на обоих берегах стояло по тории — высокие ворота с двумя верхними перекладинами и без створок. Как рассказал иезуит, у язычников, то есть синтоистов, проход через тории и пересечение реки вброд было заодно процессом омовения перед вступлением на «чистую» территорию.

Дзингу надо перестраивать каждые двадцать лет. Деньги выделял император. Последние девяносто лет венценосцам самим не хватало, поэтому обе части имели жалкий вид. Храм богини Тоёукэ сгорел много лет назад и до сих пор не был восстановлен. Осталась только конюшня, в которой стояли две её лошади, на которых, наверное, отвозила по ночам приготовленную пищу хозяйке. Готовили в одной из хижин, которых было несколько десятков на огороженной территории. Огонь зажигали трением. Ингредиенты выращивали на полях за забором. Имелась и своя винокурню (или сакэкурня?!). То есть богиня Солнца была не дура приложиться.

Во внешнюю часть мы даже не стали заглядывать. Двигаясь строго по заросшей травой середине дороги, мы добрались до реки. Мне пришлось разуться и пересечь реку вброд, совершив ритуальное омовение, а Афонсу Гомеша перенесли в паланкине, двигаясь очень осторожно, чтобы случайно не вывалился и не осквернился языческим обрядом.

Храм богини Аматэрасу был скромен до безобразия: никаких украшений, идолов, только кипарисовые столбы, перекладины, конёк и доски пола, потемневшие от времени — просто открытая площадка под двускатной крышей с толстым слоем рисовой соломы, сравнительно свежей, наверное, прошлогодней. То есть священнослужители подновляли его в меру сил и возможностей. Это были в основном старики и пожилые люди, лишь четверо лет тридцати и два подростка. Все в белых одеждах, точнее, желтоватых от времени и стирок. Они с бесстрастными лицами смотрели на иезуита, который вылез из паланкина, поднялся в храм по трем деревянным ступеням, которые были почти во всю ширину строения, и начал там демонстративно плеваться. Спектакль, как догадываюсь, исполнялся для носильщиков, чтобы поведали односельчанам, что новый бог круче старых. Священнослужителей Афонсу Гомеш вряд ли переубедил. Для них он был намбандзином — варваром с юга.

Я всегда относился с уважением к людям, стойким в своих убеждениях, даже если считал их неверными. Наши заблуждения — наша радость. Поэтому повернулся к служителям храма, улыбнулся смущенно и показал жестами: мол, просите убогого, не ведает, что творит! Если бы я начал убивать их, удивились бы меньше, наверное. Теперь им придется биться над неразрешимым вопросом: все ли намбандзины — это намбандзины? Уверен, придут к выводу, что есть плюющиеся черные (брюнеты) и немного воспитанные белые (блондины).

5

Поскольку город Исэ располагался у подножия невысокого холма, на котором высился замок (дзё) рода Китабатакэ, то обозначался словом дзёкамати (призамковый). Главная улица вела к главным воротам крепостного сооружения, непривычной для европейцев и азиатов формы. Это была окруженная рвом с подъемным мостом, высокая каменная платформа, по краю которой надстроили деревянные стены, обмазанные нуригомэ — толстым слоем штукатурки. В центре платформы находилась пятиярусная, сужающаяся кверху, деревянно-штукатурная башня (тэнсю), напоминающая пагоду, где жили и хранили припасы. На выступающих частях шатровых крыш (иримоя-хафу) каждого яруса, крытых черепицей, были симметрично надстроены мансардные окна (чидори-хафу), похожие на закрытые небольшие шалаши, а на углах — сятихоко — деревянные позолоченные рыбы с мордами тигров, защищающие от пожаров, которые об этом не знают. Что интересно, если противник преодолевал стены, тэнсю не защищали, как в Европе донжон, поскольку в военном плане сооружение довольно хлипкое, а поджигали и бросались в последний бой. В этом случае сятихоко, наверное, обязаны были раздувать пламя. Первые, более широкие, замковые ворота вели в квадратный дворик масугата, где в военное время даймё пересчитывал воинов до и после атаки, а в мирное гости оставляли оружие и лошадей. В боковой стене были ворота поуже, которые выводили во внутренний двор. Если враги врывались в масугата, то оказывались на открытом пространстве под обстрелом сверху, пока проламывали вторые ворота.

Мы были почетными гостями и без лошадей (носильщиков охрана из самураев тут же выпроводила), поэтому нас, забрав у меня оружие, сразу пропустили во внутренний двор, относительно маленький, откуда провели в северную его часть. Там в тени от башни, сидя на татами, даймё Китабатакэ Харумото — довольно крепкий и жизнерадостный мужчина лет под пятьдесят с приличными усами и жидкой острой бороденкой из черных волосин с вкраплениями седых — играл в сёги (игра полководцев) со своим ровесником, смурным худым типом, у которого усы были редкими, а борода и вовсе отсутствовала. Оба в кимоно темно-коричневого цвета без украшений, только у первого шелковое, а у второго хлопковое. У обоих по правую руку лежали катаны. Смурной тип выигрывал, причем с явным преимуществом. Несмотря на традицию тотального низкопоклонства, японцы не играют с начальством в поддавки. Преднамеренный проигрыш считается оскорблением.

Я видел сёги в будущем. Нисколько не изменилась. Это игра шахматного типа, только все фигуры одного цвета, плоские, пятиконечные (острием к противнику), с написанными сверху названиями. Основные отличия от шахмат: доска девять на девять клеток одного цвета, по двадцать фигур у каждого и «убитую» чужую можно выставить, как свою, потратив на это ход. Хорошо развивает логическое мышление. Если бы с детства не играл в шахматы, наверное, понравилась бы, а так не захотелось переучиваться.

Завидев нас, Китабатакэ Харумото воспользовался удобным предлогом избежать поражения. Обменявшись парой фраз, наверное, договорившись продолжить позже, оба игрока встали, отвесили легкие поклоны и поприветствовали нас. Афонсу Гомеш поклонился им ниже. Я выбрал средний вариант. После чего между этой троицей завязался довольно бойкий разговор. Часть его, судя по взглядам, был обо мне. Обоих явно поразила моя кольчуга с оплечьями и «зеркалами» на груди. Зато лук, который нес следом один из самураев, не впечатлил. Я видел длинные, более двух метров, луки у дозорных на стенах. Видимо, мой средний показался им недостаточно грозным. На саблю в ножнах и вовсе не обратили внимания. Наверное, насмотрелись на палаши португальских моряков и решили, что у намбандзинов с холодным оружием совсем плохо. Судя по вопросу даймё, в первую очередь японцев интересовало огнестрельное оружие.