Наместник
Шрифт:
— Или тебе еще дорог твой желторотый юнец? — услышала я снова раздраженный звук его голоса.
Я помотала головой, не отрывая рук от лица. Он молчал, ждал пока я успокоюсь и смогу хоть что-нибудь ответить. Наконец, я решилась отнять руки от мокрых глаз, быстро размазав слезы по щекам, но, как оказалось, не могла говорить, не всхлипывая. Прошло еще несколько минут, пока я чуть успокоилась. Гавр на удивление терпеливо дожидался.
— А что будет, если я не соглашусь? — спросила я, хотя совершенно точно знала ответ.
— Что будет? — со злобой выкрикнул наместник. — А вот что будет!
Резко наклонившись, он с остервенением
— Решай! — рявкнул он.
— Это слишком унизительно.
— Не думай о гордости, подумай о том, чтоб спасти жизнь! Лютый Князь не церемониться с такими выскочками как ты!
— С чего вдруг ты решил проявить милосердие?
Это был вопрос который давно вертелся у меня на языке, ведь в то, что воинская или какая-та там еще честь не позволяет титану убивать женщин и детей, я не поверила. Гавр служил Хозяину, Лютому Князю, князю тьмы… Что для него жизнь какой-то маленькой девчонки?
— Мне просто тебя жаль, — ответил он совершенно искренне.
Ну что ж. Жалость не любовь, конечно, но большего ожидать от Гавра не приходилось.
— Твой ответ, — услышала я его требовательный голос.
— Я не знаю… Нет…
— Это твое последнее решение?
Я молчала. Сказать сейчас «да», значит умереть. И сказать «да» — выжить. И я сказала:
— Да.
— Да, это нет или да?
— Да, — повторила я и, достав из кармана кольцо с красными камушками, надела его на безымянный палец правой руки.
Мы молчали. И я, вдруг опомнившись, поспешила уточнить:
— Но мне нужно время, чтоб решиться.
— У тебя есть еще недели три, — равнодушно согласился Гавр.
— Я дам тебе знать, — сказала я и зашагала прочь.
Но сделав несколько шагов, я вдруг вспомнила, что забыла кое-что, очень важное для меня. Обернувшись, я пошла обратно. Гавр удивленно приподнял бровь. Я подошла к нему и, лишь мельком взглянув в его дьявольские глаза, наклонилась к земле и подняла вырванное деревце.
— Может и мне удастся спасти чью-то жизнь, — сказала я ему и быстрым шагом, почти бегом, отправилась домой…
Я посадила ее в своем мире возле крыльца. Здесь было достаточно места и света, чтоб расти.
— Будем жить! — как можно бодрее сказала я сосне, и мне показалось, что она даже слегка расправила свои поникшие ветки.
На небо высыпали звезды. Было уже давно за полночь. Я смотрела в темное небо не в силах оторвать глаз от жемчужной россыпи. Одна из искрящихся точек вдруг стала подвижной и яркой, сорвалась с неба и горящим шаром устремилась к земле.
"Пусть все сбудется", — загадала я без особой надежды на исполнение желанья.
Видишь, отчалил последний корабль
От моих берегов,
От изуродованных огнем
Взорванных облаков.
Там, где след сгоревшей звезды,
Блеск твоего дворца.
Спят сторожа и цепные псы,
Кони стоят у крыльца.
Ласковый мой, не томи коней,
Ты к высоте привык.
Между твоей судьбой и моей
Только один миг.
Но не дозваться мне до тебя
С черной моей земли.
Ведь затерялись на Млечном Пути
Все мои корабли…
Свидание с Гавром я отложила на последний день и заставила себя не думать и не представлять, как это произойдет. Ни романтики, ни любви, ни просто симпатии или влечения со стороны наместника ждать не приходилось. Меня грела лишь одна мысль: по крайней мере, моим первым мужчиной будет тот, кого я люблю. Не важно, что у него сердце из камня…
Ладо сказала, что любовь всегда побеждает. Вот она меня и победила. Жизнь-то он мне сохранит, если захочет. Только зачем мне жизнь без него. Разве я смогу вернуться в свой мир, не надеясь даже изредка видеться с ним. И все же глубоко-глубоко в сердце жила тайная надежда на то, что Гавр не сможет расстаться со мной.
Теперь я большую часть дня проводила в Тварном мире и принимала всех желающих, начиная от бабушки и заканчивая Матушкой Заварзузой, в постели. Я притворялась больной, хотя возможно так оно и было, если проклятое, неотступное наваждение можно было приравнять к болезни. Да. Это стало для меня именно наваждением. Я больше не думала о любви. Нельзя было любить каменное изваяние.
Конечно, я не могла позволить себе принять, скажем, Бобровника или Изустемьяна в своей прежней терраске. С тех пор как я стала наместницей, моя комната изменилась до неузнаваемости. Однажды войдя в нее, бабушка остолбенела. То, что раньше было чуть ли не чуланом, вдруг стало настоящим будуаром, где главную скрипку играла широкая кровать с прозрачным розовым балдахином. Стены тоже стали розовыми, оконное стекло было заменено цветным витражом, на полу выросла почти настоящая трава. Из прежней обстановки остался лишь старый сундук и мое любимое кресло-качалка. Мне необходимо было напрячь всю свою фантазию, чтоб объяснить бабушке, откуда все это взялось и кто так мастерски здесь поработал. Я сказала ей, что давно уже готовила сюрприз и сделала все сама за те два дня, что она не появлялась у меня. Едва ли она поверила мне, но больше не стала допытываться, чувствуя, видимо, что все знать ей и не нужно. И правда, не могла же я поведать ей о том, что комната была готова за одну лишь ночь и трудилась здесь целая орава дремучих под руководством нашего домового Макара.
Бабушка все продолжала настаивать на том, чтоб я еще раз наведалась к Фионе Игнатьевне. Теперь она считала, что меня присушили. Баба Саша знала обо всем сверхъестественном возможно даже больше чем я, хотя и не в таких подробностях. Она не сомневалась в существовании домового и банника, но не знала как их зовут, верила в то, что ведьма, что живет в соседнем селении, может отсушить постылого, но не подозревала о том, что я общаюсь с ней в другом мире. Для нее мой сказочный мир не был новым, а для меня он не был сказкой.
Но каково же было мое удивление, когда однажды с утра бабушка разбудила меня, сказав, что Фиона Игнатьевна явилась ко мне сама собственной персоной. Я признаться ждала Матушку лишь после обеда и совсем с другой стороны. Ведьма вошла через туже дверь, что и простые смертные.
— Что за фантазия, Матушка? Почему ты пришла так? — поинтересовалась я, зевая. Было еще раннее утро.
— Твоя бабка вчера приходила ко мне в Остаповку и упрашивала взглянуть на тебя. Она уверена, что некий старик присушил тебя к себе, и умоляла посодействовать.