Нансен. Человек и миф
Шрифт:
Кроме того, в 1904 году Нансен купил собственную исследовательскую яхту «Веслемё» («Девушка с гор») и назвал её в честь героини цикла песен, написанную Григом для Евы на стихи А. Гарборга. На этой яхте он ходил в небольшие экспедиции в 1904,1909,1911 и 1912 годах.
Нансен не только занимается собственными исследованиями, но и внимательно следит за происходящим в научном мире. Очень беспокоила его судьба друга барона Толля и его экспедиции.
Малоизвестен тот факт, что Нансен помогал Толлю в снаряжении его экспедиции. Он даже принимал у себя в Норвегии доверенное лицо барона — Александра Колчака.
Вот как сам Колчак говорил об этом на допросах в ВЧК:
«Когда я в 1899 году вернулся в Кронштадт, я встретился там с адмиралом Макаровым, который ходил на „Ермаке“ в свою первую полярную экспедицию. Я просил взять меня с собой, но по служебным обстоятельствам он не мог этого сделать, и „Ермак“ ушел без меня. Тогда я решил снова идти на Дальний Восток, полагая, что, может быть, мне удастся попасть в какую-нибудь экспедицию, —
Для того чтобы подготовить меня к этой задаче, я был назначен на главную физическую обсерваторию в Петрограде и затем в Павловскую магнитную обсерваторию. Там я три месяца усиленно занимался практическими работами по магнитному делу для изучения магнетизма. Экспедиция была снаряжена и вышла в июле месяце из Петрограда на судне „Заря“, которое было оборудовано в Норвегии для полярного плавания строителем „Фрама“. Я поехал в Норвегию, где занимался в Кристиании у Нансена, который был другом барона Толля» [49] .
49
Уже после гибели Колчака его вдова обращалась к Нансену со следующим письмом, которое хранится в его архиве:
«Дорогой сэр, всё ещё надеясь без надежды, я взяла на себя смелость обратиться к Вам, поскольку не вижу никого, кто хотел бы помочь нам в нашей беде… До сих пор нам оказывали помощь несколько скромных, чаще желающих остаться неизвестными друзей, однако более многочисленны враги, беспощадные и жестокие, чьи происки сломали жизнь моего храброго мужа и привели меня через апоплексию в дом призрения. Но у меня есть мой мальчик, чья жизнь и будущность поставлены сейчас на карту… Молодой Колчак учится в Сорбонне… с надеждой встать на ноги и взять свою больную мать домой. Он учится уже два года, осталось ещё два или три года до того, как он получит диплом и выйдет в большую жизнь. В мае начнутся экзамены, которые полностью завершатся к августу. Но как дожить до этого момента? Мы только на время хотели бы занять немного денег, чтобы перевести ему 1000 франков в месяц — сумма, достаточная для молодого человека, чтобы сводить концы с концами. Я прошу у Вас 5000 франков, на которые он может жить и учиться, пока не сдаст экзамены… Помните, что мы совсем одни в этом мире, ни одна страна не помогает нам, ни один город — только Бог, которого Вы видели в северных морях, где также бывал мой покойный муж и где есть маленький островок, названный островом Беннетта, где покоится прах Вашего друга барона Толля, где северный мыс этих суровых земель назван мысом Софья в честь моей израненной и мечущейся души и — тогда легче заглянуть в глаза действительности и понять моральные страдания несчастной матери, чей мальчик 10 апреля будет выброшен из жизни без пенни в кармане на самое дно Парижа. Я надеюсь, Вы поняли наше положение и Вы найдёте эти 5000 франков как можно быстрее, и пусть Господь благословит Вас, если это так. Софья Колчак, вдова Адмирала».
Нансен вдове помог.
Было известно, что летом 1900 года Толль, свято веривший в существование Земли Санникова, отплыл на своей шхуне «Заря» из Санкт-Петербурга и достиг острова Беннетта спустя два года. 23 мая 1902 года Эдуард Толль, астроном Фридрих Зееберг, промышленники якут Василий Горохов и эвенк Николай Дьяконов, сев на две байдарки, отправились изучать прибрежные земли. Через год на поиски пропавшего вельбота (во второй спасательной партии) отправился молодой лейтенант Александр Васильевич Колчак — будущий хозяин Сибири, расстрелянный в Гражданскую войну большевиками в Иркутске.
Им удалось найти остатки стоянки барона и бутылку с запиской отважных путешественников. Вскоре обнаружили и домик, выстроенный Толлем и его спутниками, в котором был оставлен ящик с кратким отчётом от 8 ноября 1902 года и уведомлением, что экспедиция отправляется «дальше на юг».
Нансен очень переживал за друга, о чём свидетельствует его обширная переписка с Полярной комиссией Петербургской академии наук, с русскими консулами в Норвегии и женой Толля Эвелиной Николаевной.
Вслед за Толлем вскоре погиб и адмирал Макаров — второй русский друг и коллега Нансена.
Новоселье в новой усадьбе Пульхёгда отмечали 4 апреля 1902 года. Если и до этого дом Нансенов славился своими музыкальными вечерами и приёмами, то устроенный в честь переезда карнавал затмил все остальные праздники — на него съехалось 150 гостей.
«Дом был наречён „Polhoiden“, — вспоминала Лив Нансен-Хейер, — так окрестил его мой дядя Николаусен. Название это, по его словам, имело двоякий смысл. Во-первых, это означало достигнутую отцом „polhoiden“ (86°14'), во-вторых, „polhoidera“ — то есть виски с сельтерской водой, которое было популярно в этом доме. Впоследствии отец переделал это название
в „Пульхёгду“ („Polhogda“).Праздник начинался от самых ворот. По обеим сторонам дороги от ворот до самого дома пылали смоляные факелы, и при входе каждого встречал молодой Вернер Вереншёльд. Не дожидаясь, пока они разденутся, он сразу же подносил каждому чарку крепкого напитка „пульхёйда“.
В зале перед дверью, ведущей в галерею, было устроено возвышение, на котором, наряженные снежной королевой и снежным королём, в костюмах, усыпанных сверкающими блёстками, стояли папа и мама. За спиной у них было натянуто шёлковое полотнище. Мы с Коре, одетые в белые костюмы с серебряными лентами, изображая пажей, стояли по обе стороны королевской четы.
Гости прибывали, ряженые и просто в масках, и в низком поклоне склонялись перед их королевскими величествами. <…>
Мы с Коре смотрели во все глаза, а мама с папой забывали о своём царственном величии, когда приходили уж очень странно одетые гости и нельзя было отгадать, кто это такой. Я очень гордилась, что никто, кроме меня, не догадался, что хромая беззубая старуха, которая пробралась в дом и с глубокими поклонами приветствовала королевскую чету, — это художник Отто Синдинг».
Гости веселились до упаду. Ели и пили, пели и танцевали. Собственно, так всегда бывало на вечерах у Нансенов. В ночь святого Ханса (аналог русского Ивана Купалы) устраивали костры, через которые прыгали по очереди, запускали фейерверки и произносили долгие речи.
Но маскарад новоселья был омрачён для Евы. Они писала своей дорогой подруге Анне Шётт, которая в тот момент была в Париже:
«Но в радости есть и горчинка… Последнее увлечение Фритьофа — фру Торвальд Хейберг (в девичестве Оберг), хоть я и сама дала им своё благословение. А вот у меня увлечения нет».
В будни же жизнь семьи великого полярника протекала не так радостно — особенно доставалось детям (через 11 месяцев после Одда родился Осмунд, и в семье стало пять малышей). Нансен считал, что их надо держать в «ежовых рукавицах», а Ева хотела детей баловать, как её саму баловали в детстве. Но ей приходилось подчиняться мужу.
Нансен хотел воспитать в детях характер — и они ходили в перешитой после старших одежде и ели кашу на завтрак и ужин.
«Мне кажется, — вспоминала Лив Нансен-Хейер, — что мы, дети, подсознательно чувствовали какое-то несоответствие между нашей будничной пищей и роскошью праздников. Нам страшно надоедала неизменная каша. Мы с Коре давились ею. И как только отец уходил после завтрака читать газеты или почту, мы бежали к окошку и выбрасывали всё, что было в тарелках».
В кабинет к отцу в башню детям было запрещено заходить без зова или заранее полученного разрешения.
Спартанская жизнь отражалась и на ведении хозяйства. Денег Еве выдавалось «впритык» — и просить ей всегда было нужно не столько у мужа, сколько у его брата Александра, который ведал всеми финансовыми делами. Деверь же считал своим долгом выговорить нерадивой жене брата за расточительное ведение хозяйства, а попрёков Ева не любила и предпочитала экономить на всём, лишь бы не обращаться лишний раз к Александру. Когда же возникала острая необходимость, то она сначала звонила по телефону Аде Хьютфельд, своей племяннице, работавшей в конторе адвоката Нансена, и справлялась, когда можно заглянуть за деньгами. Ада сочувствовала Еве и всегда говорила, когда Александр будет на совещании, — тогда фру Нансен смело приходила в контору и получала от своей племянницы столь необходимые деньги.
Лив Нансен-Хейер вспоминала, что отец мог быть необыкновенно щедр, но чаще всего старался бережно тратить деньги. Он и детей приучал к бережливости.
Хуже всего, по воспоминаниям родственников, дела обстояли, когда Нансен впадал в чёрную меланхолию. Тогда всем приходилось несладко. Но таков уж был у него характер.
Глава восьмая
На новом поприще
В 1905 году происходит разрыв Норвегией унии со Швецией и создаётся новое монархическое государство. Фритьоф Нансен был в центре этих исторических событий. Именно он сумел «уговорить» датского принца стать норвежским королём. Но обо всём по порядку.
Норвежское королевство сформировалось как единое целое на рубеже IX–X веков, а окончательно централизация произошла в XIII веке. Несколько столетий Норвегия была независимой и важной державой на севере Европы, однако с XIV века стала постепенно «сдавать позиции» и попадать в зависимость от Швеции, а затем и Дании. Начиная с этого времени и до XVI века шёл медленный процесс подчинения Норвегии датской короне. В результате образовалось Датско-норвежское королевство, где был единый король — датский, который также носил и титул короля Норвегии.
Однако в 1814 году датский король Фредерик VI, последний союзник Наполеона, потерпел поражение в войне со Швецией и 14 января 1814 года по Кильскому мирному договору уступил ей Норвегию. Народ с таким положением вещей не согласился — и в результате борьбы за независимость Норвегии в феврале того же года была провозглашена независимость страны, создано временное правительство, а регентом стал бывший датский наместник — 28-летний наследный принц Дании Кристиан Фредерик (1786–1848). В апреле в местечке Эйдсволл было созвано Государственное собрание, которое 17 мая приняло норвежскую конституцию — пожалуй, наиболее демократичную для того времени во всей Европе. Разрыв унии с Данией ознаменовал собой конец почти 400-летнего датского владычества, или «четырёхсотлетней ночи».