Наполеон, или Миф о «спасителе»

Все это грозило Англии серьезными осложнениями. Разумеется, война дала ей очень много: французские и голландские колонии, Мальту, захваченную ею в сентябре 1800 года, выгодную контрабандную торговлю с испанскими колониями в Америке, усиление влияния в Индии, отпадение от Франции Египта, ставшее неизбежным после убийства Клебера (14 июня 1800 года), которого сменил недалекий Мену, подписавший в августе 1801 года капитуляцию.

Однако явный рост престижа Франции, возраставшие в английском обществе симпатии, приведшие к возникновению среди элиты партии франкофилов, беспокоили Англию. К тому же экономика этого островного государства начала испытывать негативные последствия кризиса, явившегося результатом инфляции и недорода 1799 и 1800 годов. Армии приходилось подавлять вызванные ростом цен народные волнения. Нерешенность ирландской проблемы, а также безумие короля лишь осложняли положение. В начале февраля Питта сменил Аддингтон. Возглавивший внешнеполитическое ведомство лорд Хауксбери предложил Парижу начать мирные переговоры. В ответ Бонапарт направил в Лондон баденца Луи Отто. Переговоры едва не провалились, споткнувшись о египетскую проблему. В результате, по предварительному соглашению (1 октября 1801 года), было решено, что Египет отойдет Турции, а Мальта возвратится к своим прежним хозяевам — рыцарям ордена Святого Иоанна. Вопрос об эвакуации англичан ставился в зависимость от ухода французов из всех неаполитанских портов. Англия оставляла за собой свои колонии за исключением островов Тринидад и Цейлон.

Подписание предварительного соглашения было с энтузиазмом встречено британской общественностью, уставшей от войны и растерявшейся перед угрозой растущей нищеты: 15 процентов англичан оказались за чертой бедности. Раздавались даже голоса, выражавшие сожаление в связи с отсутствием торгового договора. Франция была признательна Первому Консулу за то, что он сдержал данное в Брюмере обещание положить конец конфликту.

Дело дошло наконец до выработки итогового документа, подписанного 27 марта 1802 года в Амьене Жозефом Бонапартом и Корнуоллом. Перед этим 8 октября 1801 года был заключен мирный договор с Россией, а 9 октября — с Турцией.

Опустошаемая на протяжении десяти лет войной Европа обрела наконец мир. Впрочем, на деле речь шла скорее о передышке. Наполеон отнюдь не склонен был отрекаться от своей восточной грезы, да и Англия не собиралась мириться с гегемонией Франции на континенте. Ссылаясь на Берка, которому в 1790 году на месте нашей родины виделась бескрайняя пустыня, Шеридан воскликнул в палате общин: «Взгляните на эту карту, на ней повсюду Франция».

И все же Амьенский мир получил всеобщее одобрение: «Рабочие говорят о мире и о Первом Консуле с неподдельным энтузиазмом. Их вера в правительство не знает границ. Иначе — в светских кругах, где это счастливое событие почти не обсуждается. Похоже, там оно, напротив, вызывает скорее разочарование. Поговаривают, не без иронии, что народу мнится, будто на него снизойдет манна небесная, и удивляются удаче, которая неизменно сопутствует всем начинаниям Первого Консула».

В провинции и особенно в портовых городах, пострадавших из-за войны на море, новость была воспринята с большей радостью, чем в Париже. В Бордо дома будто бы даже были иллюминированы. По сообщениям префектов, юг, за исключением средиземноморского побережья, проявил большую сдержанность, чем север. Так или иначе, но благодаря прекращению военных действий престиж Бонапарта значительно вырос. После Кампоформио и Люневиля — Амьен. Бонапарт представал миротворцем. До образа корсиканского людоеда было еще далеко.

Преодоление экономического кризиса

В 1801 году еще можно было сомневаться в прочности режима. Да, якобинцы и роялисты потерпели серьезное поражение. Весть о победе при Маренго уничтожила в зародыше заговоры, которые плели некоторые неуверенные в завтрашнем дне брюмерианцы. Армия, несмотря на происки кучки генералов, сохраняла спокойствие. Парижские предместья, по заверениям Фуше, не вызывали опасений. И все же стоило какому-нибудь уличному восстанию объединить оппозиционные силы, и оно смело бы консульское правительство. Больше всего на свете Бонапарт боялся голодного бунта. Ни Людовик XVI, ни монтаньяры так и не смогли найти от него действенного средства. Насилие? «Солдаты не любят стрелять в женщин, которые кричат у хлебных лавок с детьми на руках», — заметил Наполеон в одном из писем. Урожай 1799 года оказался скудным, и цена на мешок муки резко подскочила. Однако в июне все возвратилось на круги своя. Известие об очередной победе (при Маренго) совпало со снижением цен на хлеб. От прошлогодней дороговизны остались лишь воспоминания.

Однако к весне 1801 года хлеб вновь вздорожал по всей территории Франции. К концу года его цена достигла в столице 18 су за 4 фунта, что было рабочим явно не по карману. Жители парижских окраин, где хлеб стоил еще дороже, ездили за покупками в город, что способствовало углублению продовольственного кризиса. С четырех утра у булочных выстраивались огромные очереди. На улице Сент-Оноре нападению подвергся обоз с продовольствием. В провинции грабежи стали реальностью повседневной жизни. В Марселе, Лилле и Амьене магазины охранялись армейскими подразделениями. На перекрестках и на рынках появлялись велеречивые ораторы, возлагавшие ответственность за сложившееся положение на правительство. В воздухе запахло грозой, когда к голоду добавилось общее обострение экономической ситуации, выразившееся в росте безработицы в Лионе, Руане и Седане. В докладах префектов говорилось о неустойчивости в настроениях масс. Казалось, возвращаются худшие времена террора. Общественное сознание воспринимало свертывание торговли между Францией и Англией как результат не только спада производства, но и страха перед тотальной нищетой. Надо было принимать срочные меры.

После непродолжительного колебания Бонапарт вызвал к себе 27 ноября министров полиции и внутренних дел, четырех государственных советников: Крете, Дефермона, Редерера и Реаля, а также префекта полиции Дюбуа. Прессе велено было хранить молчание. «Голод — это такая тема, на которую никому не дано говорить с народом безнаказанно», — напомнил Шапталь. Постановлением от 30 ноября пяти банкирам поручалось доставлять в Париж от сорока пяти до пятидесяти пяти тысяч центнеров зерна ежемесячно. Вскоре их сменила компания, основанная финансистами Увраром и Ванлербергом.

«Бонапарт, — вспоминает в своих мемуарах Уврар, — знал, что голод нередко влечет за собой волнения и бунты. Опасные для старых правительств, они во сто крат опаснее для новой власти. Он чувствовал, что теряет популярность, видел, что его авторитет погибнет, если он не пресечет голодные бунты, но понимал также, что скомпрометирует себя, если прибегнет к силе. Ему необходимо было любой ценой выйти из тупика. Вот почему он с такой готовностью согласился на наши предложения!»

Уврар и Ванлерберг предложили за два процента комиссионных закупить в английских и голландских портах весь уже доставленный туда груз пшеницы и переправить его в Гавр. «Результаты не заставили себя ждать, успех оказался таким очевидным, поступления в порты Гавра и Руана такими значительными, что менее чем за три недели все опасения рассеялись. Этого оказалось более чем достаточно, чтобы ликвидировать нависший над страной голод!» О важности достигнутого при этом психологического эффекта свидетельствует одно из донесений префекта полиции: «Эти поставки благоприятно сказываются на обстановке, способствуют снижению цен на зерно и муку и явно успокаивают иные горячие головы». Цену на хлеб удалось удержать ниже критической отметки в 18 су и нормализовать хлебную торговлю. Париж избежал голода.

В столице возобновились общественные работы, бедняков кормили благотворительным супом, помогая рабочему люду пережить зиму. Некоторым испытывавшим финансовые трудности мануфактурам Парижа, Лиона и Амьена были выделены беспроцентные кредиты. «В нынешних условиях Банк ведет себя слишком осмотрительно, — писал Бонапарт одному из его управляющих, Перрего. — Он мог бы приносить больше пользы». Первый Консул поощрял деятельность Коммерческой дисконтной кассы, контролировал другие финансовые учреждения (Коммерческий банк, Территориальный банк, Кассу Лафаржа, Общество наличного расчета), восполняя их наличность посредством акционерных обществ.

К концу 1802 года кризис пошел на убыль. Похоже, Бонапарту удалось то, что оказалось не под силу Людовику XVI и Революции. Правда, не было принято никаких мер для преодоления некоторого спада производства. Впрочем, речь шла не столько о действительном товарном дефиците, сколько о панике. История сохранила воспоминание лишь о победе Первого Консула над голодом и безработицей. В глазах общественности эта победа была куда важнее победы при Маренго, а ее психологический эффект мог сравниться разве что с заключением Амьенского мира.

Глава IV. КОРОНОВАННЫЙ ВАШИНГТОН

«После Маренго, — пишет Тибодо, — уже ни о чем не говорили, кроме как о наследственных и династических правах, о необходимости сильного правительства, об ослаблении влияния других государственных учреждений, прежде всего — Трибуната, а также о том, что настало наконец время консолидации общества. Министр внутренних дел Люсьен Бонапарт был одним из наиболее убежденных проводников этих идей, Редерер укреплял их силою своего философского ума, а Та-лейран — единодушной поддержкой кабинета министров».